Мне почему-то страшно. Сквозь закрытую дверь слышен голос отца.
лучшие годы жизни? Ведь нам с тобой и так повезло: мы вполне можем жить на
Большой земле...
вспомни, какие надежды на тебя возлагали в университете. Ведь мы же -
гении! Это не я так считаю, ты знаешь. Так считают мой Сан Саныч и твой
Верещагин. Разве не правда?
сильные шаги.
В конце концов, ты сама во всем виновата! Это тебе захотелось иметь
ребенка!
этом лагере!.. Ведь это же лагерь, неужели ты не понимаешь?.. Ведь другие
всю жизнь здесь проводят, а тебе судьба дала такую возможность! Неужели он
тебе дороже?
Я в ужасе закрываю глаза, мне кажется, что он убьет меня. Но он пробегает
мимо.
чертова!.. Сгниешь здесь!
ее кто-то ударил.
идем к воротам и забору, которые маскируют силовое поле со стороны дороги.
Ворота сделаны из металла, а забор из камня. От небольшого домика около
ворот шагают двое. Один в военной форме. Отец протягивает ему какую-то
бумажку. Военный внимательно рассматривает ее. Спрашивает:
кажется, что он с отцом заодно.
начинают закрываться. Я вижу, как отец оборачивается, но взгляда его
поймать не успеваю: ворота закрылись.
четверо. Шагают в ряд. Трое из нашего, второго класса. Петька Данько, у
которого на правой руке два пальца, а на левой - три. Матвей Карагулько,
скрывающий под голубой шапочкой голую лысину. Пес-Вовик, покрытый с ног до
головы серой шерстью. У него даже на ладошках шерсть, и ему очень трудно
писать на уроках. С ними Тонька из третьего класса. Платье на груди у
Тоньки оттопырено. Я знаю, что там у нее большая титька, как у взрослых
женщин. Только одна, посередине. А в остальном она - девчонка как
девчонка. Лихо играет в волейбол и любит драться.
жаркая, но я пока просто отбрыкиваюсь, так как знаю, что все они слабаки.
Кроме Тоньки. Тут Петька вцепляется своими двумя пальцами мне в ухо, и я
вдруг понимаю, что они хотят многого. Петька вот хочет оставить меня с
одним ухом. Ему кажется, что так я буду больше похож на него. Приходится
ударить его в скулу. С двоими я расправляюсь быстро. Голубая шапочка
Матвея втоптана в дерн, все трое громко ревут. И тут на меня надвигается
Тонька. Это противник крепкий, но с девчонкой драться мне не хочется. И не
потому, что боюсь. Я убегаю. Тонька вдруг оказывается у меня на дороге. Я
поворачиваюсь и бегу в другую сторону, но Тонька опять передо мной. Она
поднимает длинные руки. Мальчишки перестают реветь и только громко сопят.
Тонька тянется руками к моей шее. И тогда я бью ее кулаком, но не в скулу,
а посередине груди, прямо в титьку. Тонька охает, хватается за нее обеими
руками и падает на колени. Я без оглядки убегаю прочь.
Особенно Тоню.
называется "индивидуальное обучение". Потом я снова иду в школу. Моих
противников в классе нет. Мама говорит, что их перевели в другое место.
Тоньку я тоже больше не вижу. И не жалею. Но через несколько лет я узнаю,
что все они умерли. И мне почему-то кажется, что это я виноват в их
смерти. Я иду к маме.
умирают?
переставал приходить на уроки, а через несколько дней мы узнавали, что он
умер. Чаще всего это были те, кто был совсем не похож на меня и на
взрослых. Но иногда умирали и такие, как я. Мишка Пась умер прямо на уроке
географии. Упал, подергался и затих.
мама.
начинают дрожать, и хочется расплакаться от ее горя. Мама подходит и
заглядывает мне в лицо.
никому не говорю об этом. Мне почему-то кажется, что так будет лучше. И
хотя я умею это делать не всегда, а только временами, мне уже известно
многое из того, что неизвестно никому из моих сверстников.
Института генетических мутаций Российской Академии Наук. Я знаю, что
информация об этом институте закрыта. Мне известно, что подобные санатории
имеются в Соединенных Штатах и Японии, и сотрудники всех институтов имеют
постоянные контакты друг с другом. Мне известно, что в этих заведениях
живут и учатся дети, предки которых попали под радиационные удары в
Хиросиме, Нагасаки и при авариях на атомных электростанциях. Я знаю, что у
некоторых мутации не имеют никакого отношения к радиационным ударам и
носят химический характер, но все равно за глаза нас всех называют
"внуками Чернобыля". Большинство из нас всю жизнь живут на территории
спецсанаториев. Здесь они появляются на свет, учатся, влюбляются, здесь
рождают своих уродов-детей и здесь умирают, как правило пережив свое
жуткое потомство. Иногда природа делает финт, и рождаются плюс-мутанты. Им
разрешают жить на Большой земле, но все они дают подписку о том, что не
будут иметь детей. В противном случае они обязаны немедленно сообщить о
беременности властям, переехать в санаторий и жить здесь до тех пор, пока
ребенок, если он нормален, не вырастет. Или не умрет, если ненормален. Все
это теперь известно мне, но я скрываю свое знание даже от мамы.
Большой земле.
приходят все чаще и чаще. Слава Богу, хоть ночью я избавлен от этого
умения и могу отдохнуть от чужих дум. Днем же они настигают меня в любое,
порой самое неподходящее время. Это становится просто невыносимым, и я в
такие часы стараюсь спрятаться подальше от людей. Благо, я слышу их только
на близком расстоянии, в пределах пятнадцати-двадцати метров.
мутантов со своими родителями, но встречаться друг с другом нам не дают.
Говорят, что это нам не нужно, и это для меня счастье.
течет совсем другая жизнь, жизнь, которой живут обыкновенные, нормальные
люди, о двух руках, двух ногах и одной голове.
знаю, что он живет где-то в Москве. Он сменил фамилию и стал крупным
ученым. Ни нового его имени, ни адреса мама не знает и знать не хочет. Она
выбросила его из сердца и живет только ради меня, но я знаю, как бьет по
ней животная природа человеческого тела. Иногда мне хочется сказать ей,
что, когда мы улетим на Большую землю, она сможет отыскать его, но я
сдерживаюсь, потому что боюсь, что тогда мамины мысли будут для меня
совсем непереносимыми. Мне и так становится все тяжелей и тяжелей жить
Орловский Гай Юлий
Контровский Владимир
Суворов Виктор
Никитин Юрий
Роллинс Джеймс
Сертаков Виталий