Чтение 27–й страницы книги ~Право на поединок~

Он сидел у маленького костра и держал в руках прут с насаженной на него жареной тушкой форели, ожидая, пока ужин хоть немного остынет.

Морская вода попортила почти все их съестные припасы, кроме сухарей, сохраняемых для крайнего случая и надежно укупоренных от всякой напасти. Приходилось довольствоваться тем, чем богаты были не слишком гостеприимные горы: мясом случайно подстреленного козлика, сочными луковицами, которые, на посрамление Йарре, с видом знатока откапывал Волкодав, и еще рыбой, выловленной в холодном ручье. Вот тут уже выпало отличиться юному итигулу. О жизни в горах Йарра, к великому своему стыду, не имел почти никакого понятия; зато во всем, что касалось воды и рыбной ловли, детство в Озерном Краю сделало его великим умельцем.

Волкодав смотрел на распираемого законной гордостью паренька и невольно вспоминал Ниилит. Ниилит, еще дичившуюся, еще не отошедшую от пережитого в Людоедовом замке. Ниилит, облаченную в его. Волкодава, запасную рубаху с рукавами, свисавшими ей чуть не до пяток. И как она беззвучно кралась вдоль берега заводи с острым ореховым копьецом в тонкой загорелой руке, а на травке поблескивали тусклым болотным золотом уже пойманные сазаны...

Подумав о Ниилит, Волкодав неизбежно вспомнил Виону. Наверное, потому, что у обеих были роскошные черные волосы и голубые глаза. Две девчонки сошли бы за сестер, если бы не цвет кожи: у одной белый, легко вспыхивавший румянцем, другую милость Богов одела в глубокую медную черноту...

- Я вот все думаю, - вдруг сказал Волкодав. - Про этот тысячный день... Помнишь?

Когда она услышала те особенные слова и с ней началось... ты говорил, там даже по буквам получалось: УМРИ...

Эврих плотнее стянул на груди плащ:

- Я бы предпочел вспомнить о чем-нибудь более приятном, друг мой! Люди, внушившие несчастной Вионе эти слова смерти, столь же могущественны, сколь и бесчеловечны. Как мне представляется, они даже позаботились окружить пораженную часть ее души ловушками для лекаря, который попытался бы исправить причиненное зло. Я, кажется, рассказывал тебе, как сам едва не сорвался в бездну вместе с Вионой!.. И Сигина, что самое обидное, так и не пожелала открыть мне, что за Богиня по ее молитве нас удержала!.. - Эврих сокрушенно мотнул головой. - Может, она дала великий обет сохранять тайну?.. Воистину много непонятного на свете, друг Волкодав...

- Я не о том, - сказал венн. - Я просто... если в этом храме так уж наловчились внушать... Зачем им понадобилась еще и посланница? Могли бы просто приказать: вот сбежишь, и наступит тысячный день... И все такое, прочее...

Он был не слишком уверен в том, о чем говорил, и счел за благо умолкнуть, не дожидаясь насмешек. Эврих озадаченно смотрел на него.

- Ну... - протянул он наконец. - Я даже не знаю... Может, им самих посланниц надо испытывать? Может, твоя бывшая надсмотрщица тоже в жрицы готовилась?.. Вряд ли мы когда-нибудь это выясним...

На шестой день лазания по горам случилось то, чего очень боялся Йарра. Они нарвались на шанов.

На самом деле все произошло не вполне случайно и неожиданно. Волкодава предостерег звериный нюх на опасность: он сразу почувствовал взгляды нескольких пар глаз, устремленные на них из-за каменной россыпи. В этом месте когда-то давно тешились игрой великаны - горный склон был усеян крупными валунами.

Россыпь спускалась вниз двумя длинными языками, а посередине простиралась цветущая поляна, по которой путники как раз и собирались подняться.

Весьма подходящее место, чтобы стрелять с двух сторон, не давая попавшим в засаду спрятаться за спасительными камнями...

Волкодав повернул направо, обходя валунный язык.

- Куда ты ведешь? - удивился Эврих. Венн обернулся через плечо и тихо пояснил:

- Там кто-то есть...

- Шаны, - побледнел Йарра. - Мои родичи вышли бы встречать нас на открытое место...

Волкодав как ни в чем не бывало продолжал взбираться наверх. За камнями не было слышно никакого движения, но потом прозвучал молодой голос, спросивший внятно и властно:

- Кто вы, пришедшие с равнин и ступившие на священную землю шан-итигулов?..

Путники остановились. Эврих поднял перед собой безоружные руки:

- Я мирный странствующий ученый родом из Аррантиады! Я поднялся в эти горы, чтобы познать мудрость народов, их населяющих. Я никому не желаю зла. Со мной только мой телохранитель и еще юный проводник, взявшийся показать мне чудеса гор...

- Ты пойдешь с нами, - долетело в ответ. - Наш вождь захочет узнать, не соглядатай ли ты, подосланный кворрами...

Эврих, рядом с которым стоял Йарра, заметил краем глаза, как вздрогнул мальчишка. Словом "кворр" местные охотники называли зверя, вздумавшего отсидеться на неприступной скале. Шан-итигулы, бывшие пленники Последней войны, могли презрительно именовать так только родичей Йарры, избежавших нашествия. Тем более что оскорбительное назвище было нечаянным образом схоже со словом "квар" - "истинные", как порою величали себя сами жители горы Четыре Орла...

- Положите-ка все свое оружие наземь! - раздался приказ. - И ты, аррант, и твой защитник, и ты, сопляк-полукровка, тебя тоже касается! Положите и отойдите прочь на десять шагов!..

Во время плавания на корабле Йарра рассказывал Эвриху о чудовищной жестокости шанов. По его словам, этим людям ничего не стоило надругаться над беременной женщиной, лишить естества мужчину, запереть человека в железную клетку и спустить в яму с огнем. Правду сказать, такие разговоры начались уже после того, как Волкодав поведал про девушку с отрезанной головой. Эврих невольно подозревал, что мальчишка полуосознанно искал оправдания своему намерению резать шанов до последнего человека. "Не верь россказням о жестоких обычаях, - некогда наставлял молодого арранта его благородный учитель. - Обязательно выяснится, что тебя вводит в заблуждение недруг упомянутого народа или его веры, склонный очернять все с ними связанное..."

Эврих помнил даже выражение лица почтенного наставника, с которым тот произнес эти примечательные слова. Они так запали в душу молодому ученому, что он не только старался руководствоваться ими всю жизнь, - даже вывел на первой странице бережно сохраняемых "Дополнений" в качестве девиза, приличествующего основательной и обширной работе. Это Волкодаву в его невежестве было простительно усматривать в каждом народе беззакония и безобразия, невыгодно отличавшие то или иное племя от веннов. Он, Эврих, предпочитал всюду замечать мудрость, мужество и красоту...

...А вот теперь лихорадочно соображал: стоило ли в самом деле складывать оружие наземь, полагаясь на честь неведомых горцев? Да еще тех самых, кого Йарра только что расписывал самыми черными красками? И сдаваться, по сути, в плен, да еще имея на руках мальчика из враждебного племени?..

Может, Йарра заблуждался, а может, и нет. Проверять не хотелось.

Видимо, Волкодав рассуждал приблизительно так же. Он покосился на Эвриха и прошипел сквозь зубы:

- Прячься!

Какое облегчение, когда прекращается томительная неизвестность и наступает черед решительных действий! Эврих вечно трусил и сомневался в себе перед дракой, но вот доходило до дела - и все сомнения испарялись. В особенности, если поблизости был Волкодав... Эврих сгреб Йарру поперек тела и вместе с ним рухнул в траву, откатываясь под куст, в тени которого он еще раньше заметил достаточно глубокую яму - то ли недоконченную, то ли обвалившуюся волчью нору. Свалившись в нее, Эврих немного выждал и осторожно приподнял голову, осматриваясь. Волкодава нигде не было видно. За камнями, где скрывались шан-итигулы, поначалу было тихо. Потом оттуда раздались истошные крики, почти сразу оборвавшиеся.

Горцы, познавшие столетие плена и долгое возвращение домой, умели устраивать неплохие засады и бесстрашно резаться в рукопашной. Уж верно, они не в игрушки играли с квар-итигулами и знали, какого цвета людская кровь. Их было трое: три молодых храбреца с кожей цвета разбавленной меди, ловких и гибких, одетых в войлочные шапки, шерстяные штаны и меховые накидки, незаметные среди бурых камней. Самому старшему было лет пятнадцать-шестнадцать. При каждом - натянутый лук, тул со стрелами и длинный кинжал в ножнах, пристегнутых к правому бедру.

Волкодав знал: такие кинжалы здесь носили только мужчины, сумевшие подтвердить свое мужество в схватке с врагом. Горе народу, который вручает оружие пятнадцатилетним и отправляет их на войну: бей, ты прав!.. Волкодав очень хорошо помнил точно такого же паренька по имени Волк. Каким тот был поначалу, когда они пытались вместе бежать. И каким он стал потом, когда попробовал легкой крови и распознал ее вкус. Венн догадывался: вздумай они с Эврихом и Йаррой сдаться этим троим, вряд ли их ждало бы в плену большое веселье. Особенно Йарру.

Он смотрел сзади на три беззащитные мальчишеские спины и в который раз чувствовал себя матерым зверем, связавшимся со щенками.

***

- А ребенка? - спросила государыня кнесинка. - Ребенка ты мог бы убить?

Волкодав подумал и сказал:

- Сейчас не знаю, госпожа. Раньше мог.

***

Когда Эврих с самострелом наготове и следом за ним Йарра вышли к месту неудачной засады, трое юношей рядком лежали в траве. Лежали кто ничком, кто на боку, разбросав руки и ноги. Никто не шевелился. Мыш сидел на спине у одного из поверженных и деловито вылизывал розовый шрам, перечеркнувший крыло. Волкодав стоял рядом, рассматривая и пробуя ногтем чей-то вытащенный из ножен кинжал. Его внимание привлек тугой узелок шелковой ткани на конце рукояти. Венн осторожно потянул узкий малиновый хвостик. Сверточек поддаваться не желал.

Молодой аррант окинул лежавших полным ужаса взглядом, потом повернулся к венну и уставился на него так, словно впервые увидел:

- Ты их...

Волкодав зло поднял глаза:

- Ага!.. Вот только зажарить и съесть еще не успел!..

Эврих опустил самострел и со вздохом провел рукой по лицу. И запоздало увидел, что у всех троих приподнимало ребра дыхание, а возле ноздрей колебались травяные стебельки.

- Головы поболят... - пробурчал Волкодав. - Чего доброго, на пользу пойдет...

Эврих присмотрелся и обнаружил на шее ближайшего к нему парня еле видимое синеватое пятнышко от удара. Насколько было известно арранту, это место на человеческом теле венны называли "приляг отдохни".

- Когда мой отец жил здесь в горах, - тихо сказал Йарра, - у нас был закон: шан, встретивший квара... настоящего итигула... не встретит больше уже никого.

Он не стал договаривать. Волкодав пожал плечами:

- Я же не итигул... - Помолчал и добавил:

- Да и закон с тех пор мог измениться.

Эврих ничего не сказал, но про себя подумал, что на это последнее надежда была слабая. Йарра обошел лежавших кругом. Он не стал прикасаться ни к ним самим, ни к оружию. Эврих знал, о чем он думал. Об отрезанных головах. О том, какая участь выпала бы ему, попади он в плен к этим троим. И о том, что ждало бы шанских юношей в становище итигулов, вздумай Волкодав их туда отвести.

Кровная вражда до последнего человека на глазах переставала быть занятной игрой и превращалась во что-то очень страшное, грязное и кровавое. Эти трое отлежатся и встанут. Люди с отрезанными головами не встают уже никогда.

Почему я оказался таким плохим учеником, Мать Кендарат?.. - в который раз мысленно вопрошал тем временем Волкодав. Ты ведь на моем месте, наверное, уже сидела бы с мальчишками у костра и угощалась с ними от одного хлеба, причем они даже не заподозрили бы, что тебе хватит трех незаметных движений уложить всех троих?.. А потом ты посетила бы их деревню и поговорила с вождем, и во время беседы его вдруг осенило бы, какая это несусветная глупость - резаться со старинной родней... Почему я так не умею. Мать Кендарат? Почему?..

Они двинулись дальше. Йарра долго шел молча и хмурился, что-то обдумывая. Потом наконец решился, догнал венна и с отчаянием тронул его за руку:

- Скажи мне... я, наверное, ужасный трус... да? Так ведь? Я трус?..

Волкодав внимательно посмотрел на него.

- Кто тебе это сказал?

Йарра уставился себе под ноги, на колючие ягодные кустики, с еле слышным влажным шуршанием ложившиеся под сапожки.

- Когда мы придем домой и я расскажу, как мы попали в засаду, меня спросят, почему я не повесил их уши чернеть в очажном дыму...

Волкодав размеренно и неутомимо лез вверх по склону. На каждый его шаг Йарра делал три. Потом венн заметил:

- Но ведь не ты их побил. С тебя-то какой спрос?

Йарра неловко объяснил:

- Я попробовал представить, как будто это я... Я никому еще не резал ушей...

- А твой отец? спросил Волкодав.

- Он... - Йарра замялся. - Он был очень храбрым...

- Он когда-нибудь хвастался ушами, отрезанными у побежденных?

- Нет... - с усилием выдавил Йарра. - То есть я не помню... Наверное, я невнимательно слушал его...

- А ты уверен, что он ушел жить к твоей матери в Озерный Край не потому, что ему тоже не нравилось отрезать уши?

Йарра долго молчал. Льняная вихрастая голова опускалась все ниже. Потом он еле слышно пробормотал:

- Я вырос слишком далеко от нашего племени. Из меня не получится настоящего воина.

- Из тебя, - сказал Волкодав, - получится то, что ты сам для себя выберешь.

Йарра с обреченным видом поднял глаза:

- Тебе хорошо рассуждать... Волкодав усмехнулся. Юный итигул видел в нем человека, которому в жизни все удалось. Великого воина. Венн поневоле вспомнил свой мысленный разговор со жрицей Богини Кан. Самому бы ему такую убежденность... Он сказал:

- Я когда-то был таким же, как ты.

Йарре в это не особенно верилось. А если и верилось, то... мало ли что там было когда-то. Важнее то, что теперь. А теперь Волкодава, ясное дело, никто не заставит поступать против души. Попробуй-ка принудь к чему-нибудь человека, давно забывшего, как это - бояться наглых и сильных. Это тебе не мальчик двенадцати лет от роду, которому дай еще Боги разобраться в собственных устремлениях. Йарра так и сказал:

- Ты великий воин. Я знаю, кого называют великими воинами у нас, у итигулов. Я тоже хочу быть таким, только у меня не получится. А ты совсем другой... и таким у меня подавно не... Эврих мне говорил...

- Ты его больше слушай, - хмыкнул венн. - Он тебе еще чего похлеще наврет. Да кому они нужны, великие воины! Мужчина должен любить жену и детей растить, а не за головами охотиться!

Он хотя и не сразу, но понял, в каком лабиринте металось мальчишеское сердчишко.

Йарра возмечтал стать воином-итигулом, ибо такой путь казался ему самым достойным. И вот выяснилось, что для этого придется переступить через что-то слишком важное в себе самом. Отрезать от совести кровоточащий кусок и спрятать подальше... Еще оказалось, что существовал и другой путь. Не менее достойный. И как знать, не был ли чужой человек, венн, больше похож на любимого отца Йарры, чем кровные родственники, измерявшие доблесть количеством шанских ушей, коптящихся в дыму очага?..

Вместе с тем Йарре померещилось в словах Волкодава некое противоречие, и он спросил:

- Вот ты говоришь... жену и детей... но ведь сам-то ты стал великим воином? И не живешь дома? Почему ты так захотел?

Волкодав медленно покачал головой.

- Я никогда этого не хотел. Я мечтал ковать в кузнице, как мой отец. Я был немного младше тебя, когда на нас напали враги. Я должен был отомстить и выучился сражаться. Теперь я хорошо это умею, а жены и дома у меня как не было, так и нет. Мне говорили умные люди, что я свою жизнь плохо потратил. Надо было жить, а я... смертью занялся. Я не знаю.

Йарра сосредоточенно молчал, и Волкодав сказал еще:

- У меня особого выбора не было. А у тебя есть.

Как оказалось, Эврих не ошибся, определяя "правый" склон горы Четыре Орла. Вот только убедиться в этом самостоятельно путникам не позволили.

В тот вечер они устроились на ночлег, не разжигая костра: мало ли чье внимание мог привлечь его свет! Волкодав не доверил Эвриху сторожить, собрался всю ночь сидеть сам. Однако не успели его спутники как следует задремать, когда венн осторожно разбудил обоих.

- У нас гости, - проговорил он еле слышно. - Шесть человек.

Ни Йарра, ни Эврих ничего не видели и не слышали, но сомневаться не приходилось.

Волкодав в таких вещах не ошибался и наверняка знал, о чем говорил. Оставалось только выяснить, кого он учуял в сгустившейся темноте. Если шанов, вздумавших выслеживать обидчиков незадачливой троицы...

- Ты можешь подать какой-нибудь знак, что ты "истинный"? - прошептал Эврих на ухо Йарре.

Юного итигула затрясло так, что пришлось крепко сжать зубы. Вот и настал для него миг решимости, когда от неудачи или удачи зависели жизни. Он еще оглянулся на Волкодава, ибо в подобных делах тот был, без сомнения, главным. Венн кивнул.

Тогда Йарра набрал полную грудь воздуха, зажмурился, стиснул кулаки и... запел.

Странное это было пение. Мальчик не раскрывал Рта, и казалось, будто звук исходил не из человеческого горла, а слетал с дрожащей струны неведомого инструмента. Ни один шан не умел так петь. Это была тайна и гордость племени итигулов - одна из многих, утраченных изгнанниками в долгом и далеком плену.

Из темноты долго не приходило никакого ответа. Молчание показалось Эвриху изумленным: уж верно, итигулы никак не ожидали повстречать здесь кого-то, владеющего наследным искусством. В небольшом племени все знают друг друга. Вот и шестеро, затаившиеся на темном склоне, отлично знали не только всех своих родичей, но и кто где был этой ночью. Случайно встретить еще одного итигула, да притом явившегося с такой стороны, откуда раньше подкрадывались только лазутчики-шаны?..

Волкодав умел слышать неслышимое для других. Умел и не пропустить тихий звук, затерявшийся среди шума и разговора. Он вслушивался и вглядывался в не такую уж густую для его глаз темноту. Со свирепых горцев станется для начала прирезать подозрительных ночных гостей, а уже потом разбираться, кто таковы...

Йарра пел, простирая перед собой руки и не открывая плотно зажмуренных глаз. По его щекам из-под век текли слезы, невидимая струна дрожала и готова была оборваться. В отчаянной песне звучали и страсть, и мольба, и трепещущая гордость одинокого светильника на ветру.

Обманщик не может так петь. Или все-таки может?.. Волкодав еще выяснит, что в каждом итигульском роду сохранялась своя, лишь ему присущая песня; когда общая радость или общая скорбь собирала вместе все племя, разные мелодии сплетались замечательным узором, словно нити в ковре или пальцы обнявшихся рук, и потому-то немногочисленные чужаки, кого Боги приводили на подобный сход, не могли его позабыть до смертного часа... Но это будет потом. А пока венн слушал напряженный, страдающий голос и ощущал почти телесную боль, дожидаясь, чтобы итигулы приняли наконец решение.

И вот в темноте одна за другой зазвучали новые струны. Низкие, сильные голоса словно бы обняли срывающийся голос Йарры и повели его за собой, подбадривая и оберегая. А чуть погодя Волкодав подметил движение впереди. Ему хватило звездного отсвета, чтобы вычленить крепкий мужской силуэт, увенчанный тремя орлиными перьями. Горец шел не скрываясь. Эврих и Волкодав поднялись на ноги.

Йарра все пел, вдохновенно выводя мелодию, доставшуюся от отца, и с восторгом слыша, как она вливается в могучую песню сородичей. Ради этого мгновения воистину не жаль было вытерпеть тысячу бед и едва не погибнуть в долгом плавании через море. Более возвышающей душу встречи со своим народом Йарра не мог бы и пожелать.

Когда-то очень, очень давно, чуть ли не во времена самой Великой Тьмы (породившей, как сказывали, не только горную страну на далеком Восточном материке, но и Заоблачный кряж), ветра и лютые морозы содрали с горы Четыре Орла мягкую зеленую кожу и плодородную мякоть земли, оставив один гранитный костяк.

Когда же Бог Грозы пробудил Бога Солнца от смертного сна и вновь выпустил его в небо - милосердные воды стали точить обнаженный камень и наконец выгрызли в нем пещеру с широким устьем, похожую на громадную арку, созданную воображением очень смелого зодчего. Только перекрывала эта арка не вход в какой-нибудь замок и даже не городские ворота. Она уберегала от непогоды и от недоброго глаза целое поселение людей. Хлопотливый улей жилых домов, небольшую кузню и даже водяную мельницу, оседлавшую белогривый ручей. Перед зевом пещеры теснились на ладони горы крохотные, тщательно ухоженные поля, землю для которых не одно поколение втаскивало наверх из долин на собственных спинах. Поля ограждала стена, тоже, надобно думать, созданная трудами нескольких поколений. Незачем подкравшемуся врагу зариться на урожай, с превеликими трудами взращенный на драгоценной земле!..

Впрочем, если Волкодав еще что-нибудь понимал, даже и подобраться к этой стене было очень непросто. Пока их вели по тропе к мощным, окованным железом воротам, из ночного мрака несколько раз возникали дозорные и спрашивали, кто идет.

Шестеро итигулов называли себя, непременно добавляя:

- И с нами Йарра, сын Йарана Ящерицы. Он вернулся из-за великого моря., Волкодав кожей чувствовал, какая гордость распирала парнишку при этих словах.

Весть о появлении неожиданных гостей улетела далеко вперед, путешествуя одним горцам ведомыми способами. Венн уже не особенно удивился, обнаружив, что едва ли не вся деревня собралась встречать их возле ворот. Вместе с людьми выбежали собаки, и Волкодав на какое-то время утратил всю свою настороженность. О, итигульские псы заслуживали отдельного разговора! Это была особая порода, выведенная пастухами Заоблачного кряжа еще до Последней войны и сбереженная вместе с драгоценнейшим достоянием народа. Называли ее "утавегу", что переводилось на прочие языки как "белые духи, приносящие смерть". Громадные, по бедро человеку, могучие пушистые псы играючи разрывали волков. При этом они были еще и очень нарядными. Их густая шерсть искрилась снежной, без единого пятнышка белизной. Черные губы добродушно растягивались, открывая белые кинжалы зубов.

Йарра как-то рассказывал со слов отца, что утавегу не только помогали справляться с отарами и охотиться на опасных зверей. Итигулы доверяли им детей, уходя на целый день из дому. Страшные псы беззлобно играли с малышами и охотно присматривали за ними. И без раздумий вцеплялись в глотку всякому недоброму пришельцу - зверю ли, человеку!

Понятно, что незнакомцев, приведенных дозорными, требовалось должным образом осмотреть и обнюхать. Эврих и Йарра были для утавегу гости как гости: подошел, познакомился, отошел. Зато Волкодав... Старейшая сука, непререкаемая хозяйка и водительница стад, подползла к нему на брюхе и ткнулась носом в ладонь, испрашивая благоволения Великого Вожака. Явился Тот, Кто был властен повелевать.

Прямой сын Старого Пса. Прочие двуногие были всего лишь наместниками, могущими передавать Его волю...

- Осторожно! - спохватился предостеречь Волкодава кто-то из итигулов. - Лучше не двигайся, чужеземец!..

Однако венну и Старейшей не было нужды в чьих-то советах. Ладонь человека-собаки ласково погладила белую голову псицы, потрепала мягкие уши, взъерошила роскошную гриву.

"Здравствуй, сестра!" - коснулось ее разума приветствие Вожака. Венн даже опустился на корточки, чтобы сравняться с ней ростом. Белая стая уже клубилась вокруг. Лютые утавегу повизгивали совсем по-щенячьи и лезли друг дружке на спины, чтобы коснуться Вожака, лизнуть Ему руку.

"Потом, братья, потом! - умерил собачий пыл Волкодав. - Я еще побуду с вами.

Только не надо обижать остальных ваших друзей..."

Он сам замечал, что в последние год-два его способность общаться и ладить с собаками достигла удивительной остроты. Наверное, думал он иногда, так вот и утончается слух постепенно слепнущего человека. Со стороны бы на себя посмотреть. Может, меня и к роду людскому нельзя уже причислять?.. Чего стоила та памятная встреча с собственной песьей душой на берегу Ренны! Не говоря уже о превращении прямо посреди кондарской улицы, на глазах у перепуганного народа...

И вот теперь, в заоблачной деревушке, с Волкодавом опять творилось нечто странное. Он вдруг почувствовал себя дома. И нечаянно пришло, само ощутилось все то, что он тщетно пытался внушить себе в Беловодье, в собственноручно выстроенной избе. Здесь ему по-настоящему радовались, любили и уважали его. Он был своим. Он бы мог остаться здесь жить. "Белые духи, приносящие смерть" отнюдь не были разношерстным сообществом шавок, звонко лающих из-под ворот в любом городе и деревне. Утавегу оказались народом ничуть не хуже самих итигулов.

Волкодав мог бы возглавить этот народ. Сделать его своим. И сам стать как они...

Он выпрямился во весь рост, не без труда вернув мысли в человеческое русло. Псы безмолвно взирали на него, отдалившись на почтительное расстояние. Только Старейшая держалась возле ноги, преданно заглядывая в глаза.

- Не сердись на собачек, незнакомец, - сказал Волкодаву пожилой итигул. - Они у нас только с виду сердитые, а так-то смирные, не бросаются, пока мы не натравим.

Ишь набежали, не иначе, в сумке что-то учуяли... Не помяли тебя?

Так, как с Волкодавом, утавегу никогда и ни с кем себя не вели. Трудно было понять, что к чему, во всеобщей кутерьме да в потемках. Поэтому житель деревни привычно истолковал и песий порыв, и действия гостя, внезапно окруженного "приносящими смерть", и спрятал в усах усмешку. Эка невидаль, оторопь чужестранца, впервые узревшего утавегу. Итигул, конечно, даже издали никогда живого венна не видел и потому обращался к нему по-аррантски. Знать, рассудил про себя: раз уж тот сопровождает арранта, стало быть, и речь его понимает.

Эврих ответил за Волкодава и за себя:

- Слава о твоих псах, господин мой, распространилась так же широко, как и слава о бесстрашии итигулов. Я хотел бы написать в своей книге, что слухи о том и о другом нисколько не преувеличены. Я надеюсь, вы не воспримете мое любопытство как выпытывание тайн?

И первым проследовал в распахнувшиеся ворота. Венн, безмолвный телохранитель, пристроился позади. Он был благодарен арранту, ибо уверенности в том, что сумет заговорить по-людски, отнюдь не испытывал.

Тут оказалось, что ворота вели вовсе не во внутренний двор, как он было решил.

За дубовыми створками обнаружился каменный коридор, и в стенах его через каждый шаг зияли бойницы. Горе вражескому отряду, который высадит ворота, думая прорваться к добыче! В узком коридоре самых сильных врагов легко перебили бы малые дети, вооруженные самострелами... Настоящая крепость! - посетила Волкодава вещая мысль. Как в случае чего выбираться-то будем?..

Уже входя внутрь, он обернулся, движимый неясным ощущением взгляда, устремленного в спину. Над вершиной Харан Киира светилась одинокая звезда, отливавшая зеленью. Волкодаву померещилось даже, будто она звала его. Пока он смотрел, звезда замерцала и скрылась.

Элдаг Быстрый Клинок был очень красивым невысоким мужчиной, меднокожим и совершенно седым. Одеждой и убранством он мало отличался от соплеменников, однако ножны, пристегнутые к бедру, сияли начищенным золотом, а рукоять кинжала, в точном соответствии с рассказами Йарры, была сплошь бирюзовой. Волкодав затруднился бы сказать, сколько Элдагу лет. Уж верно, не двадцать и даже не пятьдесят, но юношеская осанка и живость в движениях обманывали глаз, особенно издали, когда не видно морщин. Этот вождь еще не скоро по-настоящему состарится и передаст племя наследнику. Три его жены вышли к гостям, и самая младшая держала на руках годовалого сына.

При виде юной матери с малышом Волкодав сразу подумал, что на месте Элдага нипочем не позволил бы детям и женщинам показываться на глаза чужеземцам: мало ли какую порчу и скверну те с собой принесли!.. Потом, поразмыслив, все же нашел странному поведению итигулов разумное истолкование. Наверное, решил венн, это из-за того, что мы привели с собой Йарру. Люди, подарившие племени нового воина, ни в коем случае не могут желать ему зла!

Много позже Эврих перечитает любимого Салегрина и объяснит спутнику, что Йарра был тут, собственно, ни при чем. Итигульский обычай велел оказывать доверие всякому, кто не был заведомым недругом. Но бойся, пришлец, дурно воспользоваться гостеприимством хозяев! Пожалеешь, что еще в предгорьях не отобедали тобою ядовитые черные змеи...

- Мы ждали возвращения молодых храбрецов, отправившихся выслеживать шанов, - сказал вождь. - Но могут ли две-три шанские головы сравниться с удачей, негаданно, вступившей под наш кров? Йарра-ло, дитя моего младшего брата, сегодня на пиру ты будешь сидеть передо мной!

Йарра, стосковавшийся по семейному теплу, так и светился от счастья. Он пытался говорить в ответ, но мог выдавить только неразборчивое сипение. Певческие подвиги дорого ему обошлись. Теперь жди по крайней мере несколько дней, покуда вернется надсаженный голос!

Горный народ жил так, как было некогда принято и у веннов. Лет этак двести назад. Большой общинный дом, где собиралось все племя и куда сразу проводили гостей. Мужской дом, женской дом, помещения для гостей, хозяйственные постройки...

- Чему удивляется мой брат чужеземец? - подметил взгляд Волкодава все тот же пожилой итигул. - Наши деды по бревнышку перенесли этот дом сюда из долины, где он раньше стоял. Вот потому-то он внутри деревянный, хотя в наших местах лес не растет.

Горец вновь говорил по-аррантски. Волкодав решил пока не обнаруживать своих познаний и ответил на том же языке:

- Я удивляюсь только мудрости Богов, завещавших разным народам сходный обычай.

Мое племя тоже строило большие дома.

- Мой брат, наверное, сегван с Островов? - спросил итигул. - Я слышал, у вас больше принято каждому мужчине с женами строиться и селиться отдельно. Мы тоже отступили от старины, когда жили в долинах. За это духи Харан Киира напустили на нас шанов, да исчезнет их имя из разговоров мужей. Теперь мы вернулись к обычаю предков, ибо он мудр!

Волкодав, не любя спорить, только кивнул. Славен общинный дом, где усаживается за столы многочисленная родня, от глубоких стариков до малых ребят. Под его кровом любой себя чувствует не в поле обсевком - колоском среди золотой нивы рода... Но после пира или шумного схода, где решалось о важном, хочется покинуть многолюдное сборище, остаться в тихом уюте среди тех, кого особенно любишь: с женой и детьми. Прародитель Пес, избрав человеческий облик, выстроил избу для себя и подруги, и прежняя звериная стая расположилась поблизости, но все-таки за порогом. С утра до вечера торчать у всех на глазах и наслаждаться телесной любовью, отгородившись шерстяной занавеской?.. Никакие хвастливые доводы не могли убедить Волкодава, что возвращение в большой дом было светозарным благом для итигулов. Он в это не верил. Вот как вынужденное утеснение несчастного племени, изнуренного десятилетиями постоянной войны, такую жизнь еще можно было понять...

В общинном доме народа Четырех Орлов не было ни лавок, ни столов, ни скамей.

Каменный пол укрывали потрепанные, но все еще красивые и теплые цветные ковры.

Люди ходили по ним в вязаных носках, оставляя обувь у входа. На коврах во множестве лежали вышитые подушки - точь-в-точь как в старых нарлакских домах, где еще помнили о кочевом прошлом и чтили его обычай. Всю середину пола занимал обширный очаг, над ним с кровельных балок свешивались две перевитые цепи. Во дни великих торжеств к ним подвешивали быка и жарили его целиком; сегодняшний радостный случай пришел совсем неожиданно, не дав к себе приготовиться, и оттого цепи висели бездельно, а огонь в длинном очаге горел лишь по концам, остывшая же середина являла прокаленный камень, опрятно очищенный от золы.

Вождь Элдаг уже возлежал на почетном месте хозяина; привычно опираясь на локоть, и расспрашивал Йарру о жизни за морем. Йарра сидел перед ним в позе почтения, принятой у итигулов. В веннском доме младший при старших не смел опустить зад на скамью, здесь же, наоборот, считалось невежливым стоять во весь рост: юноши в присутствии вождя садились на пятки и сдвигали колени. Элдаг был явно доволен, сколь многому Йаран Ящерица успел научить сына. Йарра старательно отвечал на вопросы вождя, краснея и стыдясь сорванного голоса. Женщины сновали взад и вперед, собирая праздничное угощение. Бедра у каждой были закутаны чем-то вроде поневы, скроенной из пухлой пестрядины - основа шерстяная, уток тряпочный. Дома у Волкодава так ткали половики. Он подумал немного и сообразил, в чем выгода подобных одеяний, особенно в холода, когда никакие ковры и подушки не уберегают от сквозняков.