- Он улыбнулся и лег. - Готовьте ваши контейнеры, Михаил Альбертович, мы
берем вас с собой.
выбежал, Валькенштейн сказал:
звали его Атосом. Кроме того, я читал его книжку. Он хороший биолог и не
будет шалить. Я тоже когда-то был героем. И ты тоже. И Лю. Верно, Лю?
против потока. А как твое колено, Марк?
внимательно следили за его движениями.
полюсом Владиславы каждые три с половиной часа. К концу цикла планетолет с
Горбовским, Валькенштейном и Сидоровым отделился от звездолета и бросился
вниз, в самый центр черной спиральной воронки, медленно скручивающейся в
оранжевом тумане, который скрывал Северный полюс Владиславы.
свой город, то именно на Северном полюсе.
какого-то центра оранжевые зерна и черные пятна. Затем это движение
замедлилось. "Скиф-Алеф" тормозил. Теперь они спускались вертикально.
у Северного полюса, он также методически будет копаться у Южного, будет
вылизывать всю планету, пока не найдет. Ему даже жалко стало Горбовского и
его товарищей. Особенно его товарищей.
нечестивым взглядом. Валькенштейн сидел спиной к Сидорову.
управления и неопределенно пошевелил пальцами. - Не видели? Жаль. Я вот
тоже не видел. И Марк тоже, и никто не видел. А интересно было бы
посмотреть, правда?
демонтировали оболочки станций?
представить, что можно вынести такую тряску. "Скиф-Алеф" вошел в
атмосферу, где ревели бешеные горизонтальные потоки, таща за собой длинные
черные полосы кристаллической пыли, где сейчас же ослепли локаторы, где в
плотном оранжевом тумане носились молнии невиданной силы. Здесь мощные,
совершенно необъяснимые всплески магнитного поля сбивали приборы и
расщепляли плазмовый шнур в реакторе фотонных ракет. Фотонные ракеты здесь
не годились, но и первоклассному атомному планетолету "Скиф-Алеф" тоже
приходилось не сладко.
примотанный к креслу ремнями. Черные волосы падали ему на глаза, при
каждом толчке он скалил зубы. Толчки следовали непрерывно, и казалось, что
он смеется. Но это был не смех. Сидоров никогда не предполагал, что
Горбовский может быть таким... не странным, а каким-то чужим. Горбовский
был похож на дьявола. Валькенштейн тоже был похож на дьявола. Он висел,
раскорячившись, над пультом атмосферных фиксаторов, дергая вытянутой шеей.
Было удивительно тихо. Но стрелки приборов, зеленые зигзаги и пятна на
флуоресцентных экранах, черные и оранжевые пятна на экране перископа - все
металось и кружилось в веселой пляске, и пол дергался из стороны в
сторону, как укороченный маятник, и потолок падал и снова подскакивал.
экспресс-лаборатория. Вспыхнула сигнальная лампа, и под прозрачной
пластмассовой пластинкой поползла лента записи.
секундой становилось все больше.
переключился на нулевой уровень. Затем сигнальная лампа погасла, и лента
остановилась. Сидоров зарычал, сорвал заводскую пломбу и обеими руками
залез в механизм прибора. Он хорошо знал этот прибор, он сам принимал
участие в его конструировании и не мог понять, что разладилось. С огромным
напряжением, стараясь сохранить равновесие, Сидоров ощупывал блоки
печатных плат. Они могли расколоться от толчков. Он совсем забыл про это.
Они двадцать раз могли расколоться во время прошлых поисков. Только бы они
не раскололись, думал он. Только бы они остались целы. Корабль трясло
невыносимо, и Сидоров несколько раз ударился лбом о пластмассовую панель.
Один раз он ударился переносицей и на некоторое время совсем ослеп от
слез. Блоки, по-видимому, были целы. Тут "Скиф-Алеф" круто лег на борт.
обеих руках вырванные с корнем обломки панелей. Он даже не сразу понял,
что произошло. Потом он понял, но не поверил.
пристегнулся ремнями и тупо уставился в развороченные внутренности
прибора.
пересохший рот, глотал воздух. Очень тихо было в рубке, только хрипел
Валькенштейн, - шея его наливалась кровью.
длинное лицо с сухими блестящими глазами. Сидоров никогда не видел у него
такого лица, когда он лежал на диване. - Компрессоры работают. Вам везет,
Атос!
наполнился горькой слюной.
Эй, Миша...
справа налево неслись мутные оранжевые полосы. Было так страшно и тошно
видеть это, что Сидоров закрыл глаза.
Валькенштейн заревел тяжелым, прерывистым басом:
пока Горбовский решится на посадку. Не хватило терпения. Если бы сегодня