Чтение 27–й страницы книги ~Град обреченный~

взвился. Это как на сборах ребята развлекались: дрыхнет кто-нибудь, а ему
за шнурок привяжут к причинному месту ботинок, а потом этот огромный
грязный говнодав поставят на морду. Тот спросонья озвереет и этот ботинок
запускает в пространство с бешеной силой. Очень было смешно.

Андрей вернулся к скамейке и обнаружил, что у него появился сосед.
Какой-то маленький тощенький человечек, весь в черном, даже рубашка
черная, сидел, положивши ногу на ногу, держа на колене старомодную
шляпу-котелок. Наверное, сторож при синагоге. Андрей тяжело опустился
рядом с ним, осторожно прощупывая сквозь влажный платок границы гули.

- Ну хорошо, - сказал человечек ясным старческим голосом. - А что
будет дальше?

- Ничего особенного, - сказал Андрей. - Всех выловим. Я этого дела
так не оставлю.

- А дальше? - настаивал старик.

- Не знаю, - сказал Андрей, подумав. - Может быть, еще какая-нибудь
гадость появится. Эксперимент есть Эксперимент. Это - надолго.

- Это - навечно, - заметил старик. - В согласии с любой религией это
- навечно.

- Религия здесь ни при чем, - возразил Андрей.

- Вы и сейчас так думаете? - удивился старик.

- Конечно. И всегда так думал.

- Хорошо, не будем пока об этом. Эксперимент есть Эксперимент,
веревка - вервие простое... здесь многие так себя утешают. Почти все.
Этого, между прочим, ни одна религия не предусмотрела. Но я-то о другом.
Зачем даже здесь нам оставлена свобода воли? Казалось бы, в царстве
абсолютного зла, в царстве, на вратах которого начертано: "Оставь
надежду..."

Андрей подождал продолжения, не дождался и сказал:

- Вы все это себе как-то странно представляете. Это не есть царство
абсолютного зла. Это скорее хаос, который мы призваны упорядочить. А как
мы сможем его упорядочить, если не будем обладать свободой воли?

- Интересная мысль, - произнес старик задумчиво. - Мне это никогда не
приходило в голову. Значит, вы полагаете, что нам дан еще один шанс?
Что-то вроде штрафного батальона - смыть кровью свои прегрешения на
переднем крае извечной борьбы добра со злом...

- Да при чем здесь - "со злом"? - сказал Андрей, понемногу
раздражаясь. - Зло - это нечто целенаправленное...

- Вы - манихеец! - прервал его старик.

- Я - комсомолец! - возразил Андрей, раздражаясь еще больше и
чувствуя необыкновенный прилив веры и убежденности. - Зло - это всегда
явление классовое. Не бывает зла вообще. А здесь все перепутано, потому
что - Эксперимент. Нам дан хаос. И либо мы не справимся, вернемся к тому,
что было там - к классовому расслоению и прочей дряни, - либо мы оседлаем
хаос и претворим его в новые, прекрасные формы человеческих отношений,
именуемые коммунизмом...

Некоторое время старик ошарашенно молчал.

- Надо же, - произнес он наконец с огромным удивлением. - Кто бы мог
подумать, кто бы мог предположить... Коммунистическая пропаганда - здесь!
Это даже не схизма, это... - Он помолчал. - Впрочем, ведь идеи коммунизма
сродни идеям раннего христианства...

- Это ложь! - возразил Андрей сердито. - Поповская выдумка. Раннее
христианство - это идеология смирения, идеология рабов. А мы - бунтари! Мы
камня на камне здесь не оставим, а потом вернемся туда, обратно, к себе, и
все перестроим так, как перестроили здесь!

- Вы - Люцифер, - проговорил старик с благоговейным ужасом. - Гордый
дух! Неужели вы не смирились?

Андрей аккуратно перевернул платок холодной стороной и подозрительно
посмотрел на старичка.

- Люцифер?.. Так. А кто вы, собственно, такой?

- Я - тля, - кратко ответствовал старик.

- Гм... - спорить было трудно.

- Я - никто, - уточнил старик. - Я был никто там, и здесь я тоже
никто. - Он помолчал. - Вы вселили в меня надежду, - объявил он вдруг. -
Да, да, да! Вы не представляете себе, как странно, как странно... как
радостно было слушать вас! Действительно, раз свобода воли нам оставлена,
то почему должно быть обязательно смирение, терпеливые муки?.. Нет, эту
встречу я считаю самым значительным эпизодом во все время моего пребывания
здесь...

Андрей с неприязненной внимательностью оглядывал его. Издевается,
старый хрен... Нет, непохоже... Сторож синагоги?.. Синагога!

- Прошу прощенья, - вкрадчиво осведомился он. - Вы давно здесь
сидите? Я имею в виду - на этой скамеечке?

- Нет, не очень. Сначала я сидел на табуретке вон в той подворотне,
там есть табуретка... А когда Дом удалился, я перешел на скамеечку.

- Ага, - сказал Андрей. - Значит, вы видели Дом?

- Конечно! - с достоинством ответил старик. - Его трудно не видеть. Я
сидел, слушал музыку и плакал.

- Плакал... - повторил Андрей, мучительно пытаясь сообразить, что к
чему. - Скажите, вы еврей?

Старик вздрогнул.

- Господи, нет! Что за вопрос? Я католик, верный и - увы! -
недостойный сын римско-католической церкви... Разумеется, я ничего не имею
против иудаизма, но... А почему вы об этом спросили?

- Так, - сказал Андрей уклончиво. - К синагоге, значит, вы не имеете
никакого отношения?

- Пожалуй, нет, - сказал старик. - Если не считать того, что я часто
сижу в этом скверике и иногда сюда приходит сторож... - Он стесненно
захихикал. - Мы с ним ведем религиозные диспуты...

- А как же Красное Здание? - спросил Андрей, закрывая глаза от боли в
черепе.

- Дом? Ну, когда приходит Дом, мы, естественно, здесь сидеть не
можем. Тогда нам приходится подождать, пока он уйдет.

- Значит, вы видите его не в первый раз?

- Разумеется, нет. Редкую ночь он не приходит... Правда, сегодня он
был здесь дольше, чем обычно...

- Погодите, - сказал Андрей. - А вы знаете, что это за дом?

- Его трудно не узнать, - тихо сказал старик. - Раньше, в той жизни,
я не раз видел его изображения и описания. Он подробно описан в
откровениях святого Антония. Правда, этот текст не канонизирован, но
сейчас... Нам, католикам... Словом, я читал это. "И еще являлся мне дом,
живой и движущийся, и совершал непристойные движения, а внутри через окна
я видел в нем людей, которые ходили по комнатам его, спали и принимали
пищу..." Я не ручаюсь за точность цитирования, но это очень близко к
тексту... И, разумеется, Иероним Босх... Я бы назвал его святым Иеронимом
Босхом, я многим обязан ему, он подготовил меня к этому... - Он широко
повел рукой вокруг себя. - Его замечательные картины... Господь,
несомненно, допустил его сюда. Как и Данте... Между прочим, существует
рукопись, которую приписывают Данте, в ней тоже упоминается этот дом. Как
это там... - Старик закрыл глаза и поднял растопыренную пятерню ко лбу. -
Э-э-э... "И спутник мой, простерши руку, сухую и костлявую..." М-м-м...
Нет... "Кровавых тел нагих сплетенье в покоях сумрачных..." М-м-м...

- Погодите, - сказал Андрей, облизывая сухие губы. - Что вы мне
несете? При чем здесь святой Антоний и Данте? Вы к чему, собственно,
клоните?

Старик удивился.

- Я ни к чему не клоню, - сказал он. - Вы ведь спросили меня про Дом,
и я... Я, конечно, должен благодарить Бога за то, что Он в предвечной
мудрости и бесконечной доброте своей еще в прежнем существовании моем
просветил меня и дал мне подготовиться. Я очень и очень многое узнаю
здесь, и у меня сжимается сердце, когда я думаю о других, кто прибыл сюда
и не понимает, не в силах понять, где они оказались. Мучительное
непонимание сущего и вдобавок мучительные воспоминания о грехах своих.
Возможно, это тоже великая мудрость Творца: вечное сознание грехов своих
без осознания возмездия за них... Вот, например, вы, молодой человек, - за
что Он низвергнул вас в эту пучину?

- Не понимаю, о чем вы говорите, - пробормотал Андрей. "Религиозных
фанатиков нам здесь еще только и не хватало", - подумал он.

- Да вы не стесняйтесь, - сказал старик ободряюще. - Здесь скрывать
это не имеет смысла, ибо Суд уже состоялся... Я, например, грешен перед
народом своим - я был предателем, доносчиком, я видел, как мучили и
убивали людей, которых я выдавал слугам сатаны. Меня повесили в тысяча
девятьсот сорок четвертом. - Старик помолчал. - А вы когда умерли?

- Я не умирал... - произнес Андрей, холодея.

Старик покивал с улыбкой.

- Да, многие так думают, - сказал он. - Но это заблуждение. История
знает случаи, когда людей брали живыми на небо, но никто никогда не
слыхал, чтобы их - в наказание! - живыми ссылали в преисподнюю.

Андрей слушал, обалдело воззрившись на него.

- Вы просто забыли, - продолжал старик. - Была война, бомбы падали на
улицах, вы бежали в бомбоубежище, и вдруг - удар, боль, и все исчезло. А
потом - видение ангела, говорящего ласково и иносказательно, и вы -
здесь... - Он снова понимающе покивал, выпятив губу. - Да-да, несомненно,
именно так вот и возникает ощущение свободы воли. Теперь я понимаю: это
инерция. Просто инерция, молодой человек. Вы говорили так убежденно, что
несколько даже поколебали меня... Организация хаоса, новый мир... Нет-нет,
это просто инерция. Это должно со временем пройти. Не забудьте,
преисподняя вечна, возврата нет, а вы ведь еще только в первом круге...

- Вы... серьезно? - голос Андрея дал маленького петуха.

- Вы же все это знаете сами, - ласково сказал старик. - Вы отлично
все это знаете! Просто вы - атеист, молодой человек, и не хотите себе