модель идеального человека. Какие будут еще вопросы?
режиме работы автоклава. Выбегалло с охотой пустился в объяснения. Угрюмые
лаборанты собирали свою технику удовлетворения духпотребностей. Кадавр
жрал. Черная пара на нем потрескивала, расползаясь по швам. Ойра-Ойра
изучающе глядел на него. Потом он вдруг громко сказал:
покинуть помещение.
грязно.
Стеллу. Вслед за нами устремились остальные зрители. Роману в институте
верили, Выбегалле - нет. В лаборатории из посторонних остались одни
корреспонденты, а мы столпились в коридоре.
сегодня работает?
чан с пустыми ведрами. Третий лаборант, опасливо оглядываясь, суетился
вокруг и бормотал: "Давайте, ребята, давайте, я помогу, тяжело ведь..."
вытаскивая сигареты. Глаза у него были круглые и бегали.
подмигивал... Как он жрет!.. С ума сойти, как он жрет...
крякнула и сорвалась с петли. В образовавшуюся щель вынесло фотоаппарат и
чей-то галстук. Мы шарахнулись. Стелла опять взвизгнула.
стало меньше.
лаборатории доносилось хлюпанье, кашель, неразборчивые проклятия. Потянуло
дурным запахом. Я нерешительно промямлил:
плакала и держала меня за куртку. Кто-то кому-то объяснял шепотом: "Он
дежурный сегодня, понял?.. Надо же кому-то идти выгребать..."
цепляясь друг за друга, выбрались корреспонденты и Выбегалло.
Расталкивая сотрудников, ко мне заспешила авральная команда
домовых-ассенизаторов.
обескуражен происшедшим. Пока домовые обрабатывали его, поливая
абсорбентами и умащивая благовониями, он вещал фальцетом:
мол, будет, да как, мол, его остановить... Есть, есть в вас, товарищи,
эдакий нездоровый, значить, скептицизьм. Я бы сказал, эдакое недоверие к
силам природы, к человеческим возможностям. И где же оно теперь, ваше
недоверие? Лопнуло! Лопнуло, товарищи, на глазах широкой общественности и
забрызгало меня и вот товарищей из прессы...
абсорбентов. Г.Проницательного била крупная дрожь. Б.Питомник мотал
головой и непроизвольно облизывался.
внутрь. Авральная команда деловито вставляла стекла и жгла в муфельной
печи останки желудочной модели. Останков было мало: кучка пуговиц с
надписью "фор джентльмен" ["мужские"], рукав пиджака, неимоверно
растянутые подтяжки и вставная челюсть, напоминающая ископаемую челюсть
гигантопитека. Остальное, по-видимому, разлетелось в пыль. Выбегалло
осмотрел второй автоклав, он же самозапиральник, и объявил, что все в
порядке. "Прессу прошу ко мне, - сказал он. - Прочим предлагаю вернуться к
своим непосредственным обязанностям". Пресса вытащила книжечки, все трое
уселись за стол и принялись уточнять детали очерка "Рождение открытия" и
информационной заметки "Профессор Выбегалло рассказывает".
Полуэктовича. Ушла в отчаянии Стелла, которую Выбегалло отказался
отпустить в другой отдел. Ушли заметно повеселевшие лаборанты. Ушел Эдик,
окруженный толпою теоретиков, прикидывая на ходу минимальное возможное
давление в желудке взорвавшегося кадавра. Я тоже отправился на свой пост,
предварительно удостоверившись, что испытание второго кадавра состоится не
раньше восьми утра.
огромном кресле в приемной, я некоторое время пытался понять, дурак
Выбегалло или хитрый демагог-халтурщик. Научная ценность всех его кадавров
была, очевидно, равна нулю. Модели на базе собственных дублей умел
создавать любой сотрудник, защитивший магистерскую диссертацию и
закончивший двухгодичный спецкурс нелинейной трансгрессии. Наделять эти
модели магическими свойствами тоже ничего не стоило, потому что
существовали справочники, таблицы и учебники для магов-аспирантов. Эти
модели сами по себе никогда ничего не доказывали и с точки зрения науки
представляли не больший интерес, чем карточные фокусы или шпагоглотание.
Можно было, конечно, понять всех этих горе-корреспондентов, которые липли
к Выбегалле, как мухи к помойке. Потому что с точки зрения неспециалиста
все это было необычайно эффектно, вызывало почтительную дрожь и смутные
ощущения каких-то громадных возможностей. Труднее было понять Выбегаллу с
его болезненной страстью устраивать цирковые представления и публичные
взрывы на потребу любопытным, лишенным возможности (да и желания)
разобраться в сути вопроса. Если не считать двух-трех изнуренных
командировками абсолютников, обожающих давать интервью о положении дел в
бесконечности, никто в институте, мягко выражаясь, не злоупотреблял
контактами с прессой: это считалось дурным тоном и имело глубокое
внутреннее обоснование.
и рядом обладают свойством казаться непосвященным заумными и
тоскливо-непонятными. Люди, далекие от науки, в наше время ждут от нее
чуда и только чуда и практически не способны отличить настоящее научное
чудо от фокуса или какого-нибудь интеллектуального сальто-мортале. Наука
чародейства и волшебства не составляет исключения. Организовать на
телестудии конференцию знаменитых привидений или просверлить взглядом дыру
в полуметровой бетонной стене могут многие, и это никому не нужно, но это
приводит в восторг почтеннейшую публику, плохо представляющую себе, до
какой степени наука сплела и перепутала понятия сказки и действительности.
А вот попробуйте найти глубокую внутреннюю связь между сверлящим свойством
взгляда и филологическими характеристиками слова "бетон", попробуйте
решить эту маленькую частную проблемку, известную под названием Великой
Проблемы Ауэрса! Ее решил Ойра-Ойра, создав теорию фантастической общности
и положив начало совершенно новому разделу математической магии. Но почти
никто не слыхал об Ойре-Ойре, зато все превосходно знают профессора
Выбегаллу. ("Как, вы работаете в НИИЧАВО? Ну как там Выбегалло? Что он еще
новенького открыл?..") Это происходит потому, что идеи Ойры-Ойры способны
воспринять всего двести-триста человек на всем земном шаре, и среди этих
двух-трех сотен довольно много членов-корреспондентов и - увы! - нет ни
одного корреспондента. А классический труд Выбегаллы "Основы технологии
производства самонадевающейся обуви", набитый демагогической болтовней,
произвел в свое время заботами Б.Питомника изрядный шум. (Позже
выяснилось, что самонадевающиеся ботинки стоят дороже мотоцикла и боятся
пыли и сырости.)
снилась какая-то нечисть: многоногие гигантские комары, бородатые, как
Выбегалло, говорящие ведра с обратом, чан на коротких ножках, бегающий по
лестнице. Иногда в мой сон заглядывал какой-нибудь нескромный домовой, но,
увидев такие страсти, испуганно удирал. Проснулся я от боли и увидел рядом
с собою мрачного бородатого комара, который старался запустить свой
толстый, как авторучка, хобот мне в икру.
собака, рыжий с подпалинами. Вероятно, во сне я бессознательно произнес
формулу материализации и нечаянно вызвал из небытия это угрюмое животное.
Загнать его обратно в небытие мне не удалось. Тогда я вооружился томом
"Уравнений математической магии", открыл форточку и выгнал комара на
мороз. Пурга сейчас же закрутила его, и он исчез в темноте. Вот так
возникают нездоровые сенсации, подумал я.