Чтение 27–й страницы книги ~Хищные вещи века~

- Так, - сказал я. - Понятно. Теперь все понятно. - Я завернул слег в
бумажную салфетку и положил в карман. - Значит, волновая психотехника?

- Господи, да какое тебе до этого дело? - Он уже стоял, надвигая
капюшон на голову.

- Никакого, - сказал я. - Сколько я тебе должен?

- Пустяки, вздор! Пошли скорее... Какого черта мы теряем время?

Мы поднялись на улицу.

- Ты правильно решил, - сказал Пек. - Разве это мир? Разве в этом
мире мы люди? Это дерьмо, а не мир. Такси! - завопил он. - Эй, такси! -
Его затрясло от возбуждения. - И чего меня понесло в этот "Оазис"?..
Не-ет, теперь я больше никуда, никуда...

- Дай мне твой адрес, - сказал я.

- Зачем тебе мой адрес?

Подкатило такси, Буба рванул дверцу.

- Адрес! - сказал я, хватая его за плечо.

- Вот дурак, - сказал Буба. - Солнечная, одиннадцать... Вот дурак, -
повторил он, усаживаясь.

- Завтра я к тебе заеду, - сказал я.

Он уже не обращал на меня внимания. "Солнечная! - крикнул он шоферу.
- Через центр! И побыстрее ради бога!"

Как просто, подумал я, глядя вслед его машине. Как все оказалось
просто! И все совпадает. И ванна, и "Девон". И орущие приемники, которые
так нас раздражали и на которые мы никогда не обращали внимания. Мы их
просто выключали... Я взял такси и отправился домой.

А вдруг он меня обманул, подумал я. Просто хотел от меня поскорее
избавиться... Впрочем, это я скоро узнаю. Он совсем не похож на
агента-распространителя. Он же Пек... Впрочем, нет, он уже больше не Пек.
Бедный Пек. Никакой ты не агент, ты просто жертва. Ты знаешь, где можно
купить эту гадость, но ты всего лишь жертва. Слушайте, я не желаю
допрашивать Пека, я не желаю его трясти, как какую-нибудь шпану... Правда,
он уже не Пек. Чепуха, что значит не Пек? Он - Пек... И все-таки...
Придется... Волновая психотехника... Но дрожка - это ведь тоже волновая
психотехника. Что-то слишком просто все получается, подумал я. Я здесь и
двух суток не пробыл... А Римайер живет здесь с самого мятежа. Как
забросили его тогда, так он здесь и прижился, и все им были довольны, хотя
в последних отчетах он писал, что ничего похожего на то, что мы ищем,
здесь нет. Правда, у него нервное истощение... И "Девон" на полу. И Оскар.
И он не стал умолять меня, чтобы я его отпустил, а просто направил меня к
рыбарям...

Я никого не встретил ни во дворе, ни в холле. Было уже около пяти. Я
прошел к себе в кабинет и позвонил Римайеру. Ответил тихий женский голос.

- Как больной? - спросил я.

- Он спит. Не надо его беспокоить.

- Я не буду. Ему лучше?

- Я же вам сказала, что он заснул. И не звоните так часто,
пожалуйста. Ваши звонки его тревожат.

- Вы будете у него все время?

- Во всяком случае, до утра. Если вы позвоните еще хоть раз, я
выключу телефон.

- Благодарю вас, - сказал я. - Вы только не уходите от него до утра.
Я больше не буду вас беспокоить.

Я повесил трубку и некоторое время сидел, размышляя, в удобном мягком
кресле перед большим и совершенно пустым столом. Потом я достал из кармана
слег и положил перед собой. Маленькая блестящая трубочка, незаметная и
совершенно безобидная на вид, обычная радиодеталь. Такие можно делать
миллионами. Они должны стоить копейки и очень удобны при транспортировке.

- Что это у вас? - спросил Лэн над самым моим ухом.

Он стоял рядом и смотрел на слег.

- А разве ты не знаешь? - спросил я.

- Это из приемника, - сказал он. - У меня в приемнике есть такая. Все
время портится.

Я достал из кармана свой приемник, вынул из него гетеродин и положил
рядом со слегом. Гетеродин был похож на слег, но это был не слег.

- Неодинаковые, - признал Лэн. - Но такую штучку я тоже видел.

- Какую?

- Вот такую, как у вас.

Он вдруг насупился, и лицо его сделалось сердитым.

- Вспомнил? - спросил я.

- Вовсе нет, - сказал он мрачно. - Ничего я не вспомнил.

- Ну и ладно, - сказал я. Я взял слег и вставил его в приемник вместо
гетеродина. Лэн схватил меня за руку.

- Не надо, - сказал он.

- Почему?

Он не ответил, глядя на приемник настороженными глазами.

- Ты чего боишься? - спросил я.

- Ничего я не боюсь, откуда вы взяли...

- Посмотрись в зеркало, - сказал я и положил приемник в карман. - У
тебя такой вид, будто ты за меня испугался.

- За вас? - удивился он.

- Ну ясно, за меня. Не за себя же... Хотя да, ведь ты еще боишься
этих... Некротических явлений.

Он стал смотреть в сторону.

- Откуда вы взяли? - сказал он. - Просто мы так играем.

Я презрительно фыркнул.

- Знаю я эти игры! Одного вот только не знаю: откуда в наше время
берутся некротические явления?

Он озирался по сторонам, потом стал пятиться.

- Я пойду, - сказал он.

- Нет уж, - сказал я решительно. - Давай договорим, раз начали. Как
мужчина с мужчиной. Ты не думай, я в этих некротических явлениях кое-что
смыслю.

- Что вы смыслите? - Он был уже возле дверей и говорил очень тихо.

- Побольше тебя, - сказал я строго. - Но орать об этом на весь дом не
собираюсь. Если хочешь говорить, подойди сюда... Я-то ведь не какое-нибудь
там некротическое явление. Залезай сюда на стол и садись.

Целую минуту он колебался, исподлобья глядя на меня, и все, чего он
опасался, и все, на что он надеялся, появлялось и исчезало у него на лице.
Наконец он сказал:

- Я только дверь закрою.

Он сбегал в гостиную, закрыл дверь в холл, вернулся, плотно закрыл
дверь в гостиную и подошел ко мне. Руки у него были в карманах, лицо
бледное, а оттопыренные уши - красные и холодные.

- Во-первых, ты дурак, - объявил я, подтащив его к себе и поставив
между коленей. - Жил-был мальчик до того запуганный, что штанишки у него
не высыхали даже на пляже, а уши у него от страха были такие холодные,
словно он клал их на ночь в холодильник. Этот мальчик все время дрожал, и
так он дрожал, что, когда вырос, у него оказались извилистые ноги, а кожа
сделалась, как у ощипанного гусака.

Я надеялся, что он хоть раз улыбнется, но он слушал очень серьезно и
очень серьезно спросил:

- А чего он боялся?

- У него был старший брат, хороший человек, но большой любитель
выпить. И как это часто бывает, подвыпивший брат был совсем не похож на
брата трезвого. У него делался очень дикий вид. А когда он выпивал
особенно много, то делался похожим на покойника. И вот этот мальчик...

На лице Лэна появилась презрительная усмешка.

- Нашел чего бояться... Они, когда пьяные, наоборот, добрые.

- Кто - они? - сейчас же спросил я. - Мать? Вузи?

- Ну да. Мама, наоборот, с утра, как встанет, всегда злится, а потом
раз выпьет вермуту, два выпьет вермуту, и все. А к вечеру уже совсем
добрая, потому что ночь близко...

- А ночью?

- Ночью этот хмырь приходит, - неохотно сказал Лэн.

- До хмыря нам дела нет, - деловито сказал я. - Не от хмыря же ты в
гараж убегаешь.

- Я не убегаю, - сказал он упрямо. - Это такая игра.

- Не знаю, не знаю, - сказал я. - Есть, конечно, на свете вещи,
которых даже я боюсь. Например, когда мальчик плачет и дрожит. Я на такие
вещи смотреть не могу, у меня все внутри прямо переворачивается. Или когда
зубы болят, а по ходу дела надо улыбаться, - вот это страшно, ничего не
скажешь. А бывают просто глупости. Когда дураки, например, от безделья и
от жира угощаются мозгом живой обезьянки. Это уже не страшно, это просто
противно. Тем более что это они не сами придумали. Это еще тысячу лет
назад - и тоже с жиру - придумали толстые тираны на Дальнем Востоке. А
нынешние дурачки услыхали про это и обрадовались. Так их ведь жалеть надо,
а не бояться...

- Жалеть, - сказал Лэн. - Они-то ведь никого не жалеют. Они что
захотят, то и делают. Им ведь все равно, как вы не понимаете... Им если
скучно, то все равно, кому голову пилить... Дурачки... Это они днем, может
быть, дурачки, вы вот все это не понимаете, а ночью они не дурачки, они
все проклятые...

- Как это так?

- Всем миром они проклятые. Покоя им нет и не будет. Вы-то ничего не
знаете... Вам что, как приехали, так и уедете... А они - ночью живые, а
днем мертвые... трупные...

Я сходил в гостиную и принес ему воды. Он выпил полный стакан и
сказал:

- А вы скоро уедете?

- Да нет, что ты, - сказал я, похлопывая его по спине. - Я же только
что приехал.