наряды и драгоценности, которые выходят из моды каждые десять лет; но
они не понимают того, что является плодом постоянного, строгого отбора,
что требует глубокого и тонкого артистического проникновения и
бескорыстной, чисто эстетической изощренности чувств. Да и чувства-то у
них страшно примитивны; это чувства самок, мало поддающихся
совершенствованию, недоступных ничему, что не задевает непосредственно
их чисто женского эгоизма, который поглощает в них решительно все. Их
проницательность - это нюх дикаря, индейца, это война, ловушка. Они
почти не способны понять даже те материальные наслаждения низшего
порядка, которые требуют известного физического навыка и утонченного
восприятия какого-нибудь органа чувств, - например, лакомства. Если и
случается, что некоторые из них доходят до понимания хорошей кухни, они
все-таки не способны отдавать должное хорошему вину; вино говорит только
вкусу мужчины, - ведь и оно умеет говорить.
точку.
понимания, которое мутит их внутренний взор, когда дело касается
вопросов высшего порядка, часто еще сильнее ослепляет их, когда дело
касается нас. Чтобы их обольстить, бесполезно иметь душу, сердце, ум,
исключительные качества и заслуги, как, бывало, в старину, когда
увлекались мужчиной, ценя в нем доблесть и отвагу. Нынешние женщины -
жалкие комедиантки, комедиантки любви, ловко повторяющие пьесу, которую
они разыгрывают по традиции, хотя и сами уже в нее не верят. Им нужны
комедианты, чтобы подавать реплики и лгать сообразно роли, как лгут они
сами. Я разумею под комедиантами и светских и всяких прочих шутов.
вторя его словам и подтверждая их правоту своей скорбью. Он знал к тому
же, что некий князь Эпилати, авантюрист, приехавший в Париж искать
счастья, аристократ из фехтовальных зал, о ком всюду говорили,
превознося его изящество и сильную мускулатуру, которою он, надев черное
трико, щеголял перед высшим светом и избранными кокотками, - что этот
итальянец привлек внимание баронессы де Фремин и что она уже кокетничает
с ним.
другие женщины. Писатель возразил:
чувствительные мещанки, бедные и неудачно вышедшие замуж. Мне доводилось
приходить на помощь таким отчаявшимся душам. Чувство у них бьет через
край, но чувство такое пошлое, что отдавать им в обмен наше чувство -
значит подавать милостыню. Но, говорю я, у молодежи нашего круга, в
богатом обществе, где женщины ничего не желают и ни в чем не нуждаются,
а стремятся лишь немного развлечься, не подвергаясь при этом никакой
опасности, где мужчины благоразумно размерили наслаждения, как и труд, -
в этом обществе, повторяю, древнее, чарующее и могучее естественное
влечение полов бесследно исчезло.
этих марионеток, которые от безделья пародируют былую нежную и
прекрасную страсть, - страсть, наслаждаться которой они уже не умеют.
стол и написал:
но не уехал. Какая это была ошибка! Но когда вы получите это письмо,
меня уже не будет в Париже. Надо ли объяснять вам, почему? Таким
мужчинам, как я, не следует встречаться с женщинами, подобными вам. Если
бы я был художником и умел выражать свои чувства, чтобы облегчить душу,
вы, быть может, вдохновили бы мой талант. Но я всего-навсего несчастный
человек, которого вместе с любовью к вам охватила жестокая, невыносимая
скорбь. Когда я встретился с вами, я не подозревал, что могу так
чувствовать и так страдать. Другая на вашем месте вдохнула бы мне в
сердце жизнь и божественную радость. Но вы умели только терзать его.
Знаю, вы терзали его невольно; я ни в чем не упрекаю вас и не ропщу. Я
даже не имею права писать вам эти строки. Простите! Вы так созданы, что
не можете чувствовать, как я, не можете даже догадаться о том, что
творится во мне, когда я вхожу к вам, когда вы говорите со мной и когда
я на вас гляжу. Да, вы уступаете, вы принимаете мою любовь и даже дарите
мне тихое и разумное счастье, за которое я всю жизнь должен бы на
коленях благодарить вас. Но я не хочу такого счастья. О, как страшна,
как мучительна любовь, беспрестанно выпрашивающая, словно милостыню,
задушевное слово или горячий поцелуй и никогда не получающая их! Мое
сердце голодно, как нищий, который долго бежал вслед за вами с
протянутой рукой. Вы бросали ему чудесные вещи, но не дали хлеба. А мне
нужно было хлеба, любви. Я ухожу - несчастный и нищий, жаждущий вашей
ласки, несколько крох которой спасли бы меня. У меня ничего не осталось
в мире, кроме жестокой мысли, которая вонзилась в меня, и ее необходимо
убить. Это я и попытаюсь сделать.
всей душой. Прощайте!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1
подъезда коляску, в откинутом верхе которой лежали его саквояж и два
чемодана. Белье и все вещи, необходимые для долгого путешествия, были,
по его приказанию, ночью уложены камердинером, и он уезжал, оставляя
временный адрес: "Фонтенбло, до востребования". Он не брал с собой
никого, не желая видеть ни одного лица, которое напоминало бы ему Париж,
не желая слышать голоса, касавшегося его слуха во время размышлений о
ней.
вспомнился другой отъезд: отъезд на гору Сен-Мишель прошлой весной.
Через три месяца исполнится год. Чтобы рассеяться, он окинул взглядом
улицу.
солнца. Зеленые листья, уже освобожденные первым теплом предыдущих
недель и только в последние дни немного задержанные в своем росте
холодом и градом, казалось, изливали - до того быстро распускались они в
это ясное утро - запахи свежей зелени и растительных соков, которые
исходили из пробивающихся ростков и побегов.
расцветом, когда чувствуется, что во всех городских садах, на протяжении
всех улиц расцветут в один день шарообразные каштаны, точно вспыхнувшие
люстры. Жизнь земли возрождалась на лето, и сама улица с ее асфальтовыми
тротуарами глухо содрогалась под напором корней.
немного отдохну и увижу, как рождается весна в еще оголенном лесу".
сиротливый, заброшенный вид жилища, покинутого хозяином. Чувствовалось,
однако, что в этом домике жили еще совсем недавно. В комнатах еще
носился нежный запах вербены. Мариоль подумал: "Ах, вербена!
Бесхитростный аромат! Видно, женщина была непритязательная... Счастливец
мой предшественник!"
Мариоль сел у открытого окна, впивая влажную и сладкую свежесть росистой
травы и глядя, как заходящее солнце бросает на луга длинные тени.
кухни, между тем как в окно врывались мычание коров, лай собак и голоса
людей, загонявших скотину или перекликавшихся через реку.
она, получив мое письмо?.. Что она сделает?" Потом задал себе вопрос:
"Что она делает сейчас?"
принимает гостей".
фон Мальтен, г-жой де Фремин, Масивалем и графом Бернхаузом.
там. В этот час он почти ежедневно приходил к ней. И он ощутил в себе
какое-то недомогание, - отнюдь не сожаление, потому что решение его было
непоколебимо, но нечто близкое к физической боли, как у больного,
которому в привычный час отказались впрыснуть морфий. Он уже не видел ни
лугов, ни солнца, исчезавшего за холмами вдали. Он видел только ее - в
окружении друзей, поглощенную светскими заботами, которые отняли ее у
него. "Довольно думать о ней!" - сказал он себе.
взбаламученной падением с плотины, туманом поднималась от реки, и это
ощущение холода, леденившее его сердце, и так уже исполненное глубокой
печали, заставило его вернуться. В столовой ему был поставлен прибор. Он
наскоро пообедал и, не зная, чем заняться, чувствуя, как растет в его
теле и в душе недомогание, только что испытанное им, лег и закрыл глаза
в надежде уснуть. Напрасно! Его мысли видели, его мысли страдали, его
мысли не покидали этой женщины.