Чтение 27–й страницы книги ~Пьер и Жан~

перь он уже не попросит денег у матери! Значит, у него не оставалось ни-
какого выхода, кроме этого, никакого средства есть другой хлеб, кроме
хлеба этого дома, где он не мог больше жить, никакой возможности спать в
другой постели, под другой кровлей. И он сказал нерешительно:

- Если бы это было возможно, я охотно уехал бы на "Лотарингии".

Жан спросил:

- Что же тут невозможного?

- Я никого не знаю в Океанском пароходстве.

Ролан недоумевал:

- А все твои великие планы, твоя карьера? Как же с ними?

Пьер негромко ответил:

- Иногда нужно идти на жертвы и отказываться от самых заветных на-
дежд. Впрочем, это только начало, только средство сколотить несколько
тысяч франков, чтобы затем устроиться.

Отец тотчас же согласился с его доводами:

- Это верно. За два года ты сбережешь шесть-семь тысяч франков, и,
если их хорошо поместить, ты можешь далеко пойти. Как ты думаешь, Луиза?

Она тихо, чуть слышно ответила:

- Я думаю, что Пьер прав.

Ролан воскликнул:

- Ну, так я поговорю об этом с господином Пуленом, я с ним хорошо
знаком! Он - судья в коммерческом суде и ведет дела Компании. Кроме то-
го, я знаю еще господина Леньяна, судовладельца, который дружит с одним
из вице-председателей.

Жан спросил брата:

- Если хочешь, я сегодня же позондирую почву у господина Маршана?

- Пожалуйста.

Подумав немного, Пьер продолжал:

- Может быть, лучше всего будет написать моим бывшим учителям в Меди-
цинской школе; они были ко мне очень расположены. На эти суда нередко
попадают круглые невежды. Благоприятные отзывы профессоров Ма-Русселя,
Ремюзо, Флаша и Боррикеля решат дело быстрей всяких сомнительных реко-
мендаций. Достаточно будет предъявить эти письма правлению через твоего
приятеля, господина Маршана.

Жан горячо одобрил это:

- Блестящая, просто блестящая мысль!

И он уже улыбался, успокоенный, почти довольный, уверенный в успехе;
долго огорчаться было не в его характере.

- Напиши им сегодня же, - сказал он.

- Непременно... Сейчас же этим займусь. Я сегодня не буду пить кофе,
у меня что-то нервы разгулялись.

Он встал и вышел. Жан повернулся к матери:

- А ты, мама, что делаешь сегодня?

- Право, не знаю... Ничего...

- Не хочешь ли зайти со мной к госпоже Роземили?

- Да... хочу... да...

- Ты же знаешь... я сегодня непременно должен быть у нее.

- Да... да... верно.

- Почему непременно? - спросил Ролан, по обыкновению, не понимая то-
го, что говорилось в его присутствии.

- Потому что я обещал.

- Ага, вот что. Тогда другое дело.

И он принялся набивать трубку, а мать и сын поднялись наверх, чтобы
надеть шляпы.

Когда они очутились на улице, Жан предложил:

- Возьми меня под руку, мама.

Раньше он никогда этого не делал: у них была привычка идти рядом. Но
она согласилась и оперлась на его руку.

Некоторое время они шли молча. Потом он сказал:

- Видишь, Пьер охотно согласился уехать.

Она прошептала:

- Бедный мальчик!

- Почему бедный? Он отлично устроится на "Лотарингии".

- Да... знаю, но я думаю о другом...

Она молчала, опустив голову, идя в ногу с сыном в глубокой задумчи-
вости; потом промолвила тем особенным тоном, каким подводят итог долгой
и тайной работе мысли:

- Какая мерзость - жизнь! Если когда-нибудь и выпадет тебе на долю
немного счастья, то насладиться им - грешно, и после за него расплачива-
ешься дорогой ценой.

Он Прошептал чуть слышно:

- Не надо больше об этом, мама.

- Разве это мыслимо? Я только об этом и думаю.

- Ты забудешь.

Она еще помолчала, потом прибавила, тяжело вздохнув:

- Ах, как бы я могла быть счастлива, если бы вышла замуж за другого
человека!

Теперь она чувствовала озлобление против Ролана; она винила в своих
грехах, в своем несчастье его уродство, глупость, простоватость, тупоу-
мие, вульгарную внешность. Именно этому, именно заурядности этого чело-
века она обязана тем, что изменила ему, что довела до отчаяния одного из
своих сыновей и сделала другому сыну мучительнейшее признание, от кото-
рого исходило кровью ее материнское сердце.

Она прошептала:

- Как ужасно для молодой девушки выйти замуж за человека вроде моего
мужа!

Жан не отвечал. Он думал о том, кого до сих пор считал своим отцом,
и, быть может, смутное представление об убожестве старика, давно уже
сложившееся у него, постоянная ирония брата, высокомерное равнодушие
посторонних, вплоть до презрительного отношения к Ролану их служанки,
уже подготовили его к страшному признанию матери. Ему не так уж трудно
было привыкнуть к мысли, что он сын другого отца, и если после вчерашне-
го потрясения в нем не поднялись негодование и гнев, как того боялась
г-жа Ролан, то именно потому, что он уже издавна безотчетно страдал от
сознания, что он сын этого простоватого увальня.

Они подошли к дому г-жи Роземильи.

Она жила на дороге в Сент-Адресс, в третьем этаже собственного
большого дома. Из окон ее был виден весь рейд Гаврского порта.

Госпожа Ролан вошла первой, и г-жа Роземильи, вместо того чтобы, как
обычно, протянуть ей обе руки, раскрыла объятия и поцеловала гостью, ибо
догадалась о цели ее посещения.

Мебель в гостиной, обитая тисненым плюшем, всегда стояла под чехлами.
На стенах, оклеенных обоями в цветочках, висели четыре гравюры, куплен-
ные ее первым мужем, капитаном дальнего плаванья. На них были изображены
чувствительные сцены из жизни моряков. На первой жена рыбака, стоя на
берегу, махала платком, а на горизонте исчезал парус, увозивший ее мужа
На второй та же женщина, на том же берегу, под небом, исполосованным
молниями, упав на колени и ломая руки, вглядывалась в даль, в море, где
среди неправдоподобно высоких волн тонула лодка ее мужа.

Две другие гравюры изображали аналогичные сцены, но из жизни высшего
класса общества. Молодая блондинка мечтает, облокотясь на перила большо-
го отходящего парохода Полными слез глазами она с тоскою смотрит на уже
далекий берег.

Кого покинула она на берегу?

Дальше та же молодая женщина сидит в кресле у открытого окна, выходя-
щего на океан Она в обмороке. С ее колен соскользнуло на ковер письмо.

Итак, он умер! Какое горе!

Посетителей всегда трогали и восхищали эти немудреные картины, столь
поэтичные и печальные. Все сразу было понятно, без объяснений и догадок,
и бедных женщин жалели, хотя и нельзя было точно установить, в чем зак-
лючалось горе более нарядной из них. Но эта неизвестность даже спо-
собствовала игре воображения. Она, наверно, потеряла жениха. С самого
порога взор непреодолимо тянулся к этим четырем гравюрам и приковывался
к ним, словно завороженный А если его отводили, он опять возвращался к
ним и опять созерцал четыре выражения лица двух женщин, похожих друг на
друга, как сестры. От четкого, законченного и тщательного рисунка, изящ-
ного, на манер модной картинки, от лакированных рамок исходило ощущение
чистоты и аккуратности, которое подчеркивалось и всей остальной обста-
новкой Стулья и кресла были выстроены в неизменном порядке - одни вдоль
стены, другие у круглого стола. Складки белых, без единого пятнышка за-
навесок падали так прямо и ровно, что их невольно хотелось измять; ни
одной пылинки не было на стеклянном колпаке, под которым золоченые часы
в стиле ампир - земной шар, поддерживаемый коленопреклоненным Атласом, -
казалось, дозревали, как дыня в теплице.

Госпожа Ролан и г-жа Роземильи, усаживаясь, несколько нарушили обыч-
ный строй стульев.

- Вы сегодня не выходили? - спросила г-жа Ролан.

- Нет. Признаться, я еще чувствую себя немного усталой.

И, как бы желая поблагодарить Жана и его мать, она заговорила об удо-
вольствии, полученном ею от прогулки и ловли креветок.

- Знаете, - говорила она, - я съела сегодня своих креветок. Они были
восхитительны. Если хотите, мы повторим как-нибудь нашу прогулку.

Жан прервал ее:

- Прежде чем начинать вторую, мы, быть может, закончим первую?

- Как это? Мне кажется, она закончена.

- Сударыня, среди утесов Сен-Жуэна мне тоже кое-что удалось поймать,
и я очень хочу унести эту добычу к себе домой.

Она спросила простодушно и чуть лукаво:

- Вы? Что же именно? Что вы там нашли?

- Жену. И мы с мамой пришли спросить вас, не переменила ли она за