Чтение 27–й страницы книги ~Тридцатая любовь Марины~

удаляющемуся окну.

Она засмеялась, прикрыла глаза. В голове ритмично пульсировали
разноцветные вспышки.

-- Ой, поплыли! -- раздался рядом непомерно громкий голос Саши, --
Косячок охуительный, Мариш! Набей еще по штучке!

Давясь от смеха, Марина посмотрела на нее.

РЯДОМ лежала огромная голубовато-белая женщина: ноги маячили вдалеке,
грудь и живот сотрясались от громоподобного хохота, в толстых губах плясало
тлеющее бревно.

Марина повернулась, ища пепельницу. Вместо нее на расползшейся во все
стороны тумбочке зияла невероятная каменная лохань с горкой грязных
березовых поленьев.

Хихикая, Марина бросила туда папиросу.

Что-то массивное пронеслось у нее рядом с виском и с громким треском
расплющило тлеющее бревно о дно лохани.

-- МАРИШ, ЧТО ТЫ ОТВЕРНУЛАСЬ?!! -- загрохотало над головой и не понятно
откуда взявшиеся мраморные руки сжали ее грудь.

Стало очень приятно, ново и легко.

Марина повернулась.

Перед ней возлежал яркий многометровый Будда. Большие губы его громко
раскрылись:

-- ОБНИМИ!!

Руки потянулись к Сашеньке, покрыв долгое расстояние в считанные
минуты.

Постанывая и всхлипывая, они стали целоваться.

Марине казалось, что она целуется первый раз в жизни. Это длилось
бесконечно долго, потом губы и языки запросили других губ и других языков:
перед глазами проплыл Сашенькин живот, показались золотистые кустики по
краям розового оврага, из сочно расходящейся глубины которого тек
сладковатый запах и выглядывало что-то родное и знакомое.

Марина взяла его в губы и в то же мгновенье почувствовала как где-то
далеко-далеко, в Сибири. Сашенькины губы всосали ее клитор, а вместе с ним -
живот, внутренности, грудь, сердце...

После седьмого оргазма Сашенька долго плакала у Марины на коленях.

К одиннадцатому шли долго и упорно, словно советские альпинисты на
Эверест, достигнув вершины, радостно и облегченно плакали, по-сестрински
целовались в раскрасневшиеся щеки, заботливо укрывали друг дружку, бормотали
детские нежности, рассказывали о наболевшем, клялись в верности и любви,
ругали мужчин и советскую власть, снова целовались, делились прошлыми
воспоминаниями, снова клялись, снова укрывали, снова целовались, снова
клялись, и засыпали, засыпали, засыпали...

Марина осторожно шла по длинному коридору из голубой, слабо
потрескивающей пены. Несмотря на свою воздушность, пена была прочной и
вполне выдерживала Марину, громко похрустывая под голыми ступнями.

Впереди просвечивал конец коридора. Кто-то громко крикнул сзади:

-- БЕГИ!!

И она побежала, -- быстро, быстро, едва касаясь необыкновенного пола,
так что ветер зашипел в волосах.

Свет приближался, приближался и--ах!-- Марина вылетела из коридора в
яркий солнечный мир и упала на зеленую траву. Вокруг было тепло и просторно,
бездонное небо раскинулось над головой, смыкаясь на еле видном горизонте с
таким же бескрайним морем.

Рядом показались белые фигуры людей. Это были женщины в длинных
хитонах. Приблизившись, они расступились, пропуская свою повелительницу. Ей
оказалась Нина. Правда она была очень молодая, стройная, лицо и руки
покрывал бронзовый загар. На ее голове покоился лавровый венок.

-- Здравствуй, Марина, -- громко произнесла Нина, подходя, -- Жители
Лесбоса приветствуют тебя.

Остальные женщины хором произнесли что-то по-гречески.

-- Я на Лесбосе? Трудно поверить, -- проговорила Марина, радостно
смеясь.

-- А ты поверь, ангел мой, -- Нина подошла ближе и поцеловала ее в
щеку.

-- Ниночка, я голая совсем... -- начала было Марина, прижимая руки к
груди, но Нина прервала ее:

-- Во-первых, я не Нина, а Сафо, во-вторых, чтобы тебе не было
неудобно...

Она что-то сказала подругам и все разом скинули хитоны.

Тела их оказались стройными и прекрасными.

-- Пойдем, чужестранка, -- дружелюбно проговорила Нина, беря ее под
руку, -- Будь как дома. Ты на острове Розовой Любви, на острове Поэтов.

Мелькает узкая тропинка. Раскидистые каштаны и оливы, ленивые,
путающиеся под ногами овцы, служанка с вязанкой хвороста, шум и пена
прибоя...

Все обрывается ужином под естественным навесом из разросшегося
винограда. Прямо на траве расстелена большая циновка с черным египетским
узором, голые рабыни ставят на нее амфоры с вином, медом, кратеры с ключевой
водой, вазы с солеными оливками, блюда с жареной бараниной, печеной рыбой,
виноградными улитками, корзинки с хлебом.

-- Как много всего! -- радостно смеется Марина.

Нина улыбается:

-- Да. Обычно наш ужин выглядит более скромно. Но сегодня с нами ты.

Рядом с Мариной изящно сидит милая голубоглазая девушка. Из просторной
корзинки она вынимает большой венок, сплетенный из нарциссов, анемонов и
огненных маков.

Венок мягко ложится на голову, опьяняя Марину благоуханием.

Она поднимает глаза на сотрапезниц, но они уже цавно украсили себя
венками, -- миртовыми, виноградными, нарциссовыми. Только на гладких волосах
Нины покоится лавровый.

-- Кому совершим возлияние? -- спрашивает олубоглазая девушка.

-- Афродите, Афродите... -- слышится вокруг.

Служанка подносит дымящийся жертвенник, Нина встает, произносит что-то
нараспев и выливает чашу с вином на уголья.

Они шипят, распространяя сладковатый дымок.

-- Пей, ангел мой... -- обращается к ней Нина.

Обеими руками Марина принимает чашу и с жадностью опустошает.

Вино необычайно вкусно. От дымящихся кусков баранины идет опьяняющий
запах.

Марина протягивает руку, но Нина сурово останавливает:

-- Стой! Подожди... Божественный огонь осенил меня...

В ее руках появляются покрытые воском дощечки и тонкий серебряный
стилос.

Голые подруги замирают.

Быстро записав что-то стилосом, Нина гордо поднимает голову и
декламирует:

Здесь прошелся загадки таинственный ноготь.

Поздно. Утром, чуть свет, перечту и пойму.

А пока что любимою трогать, так как мне

Не дано никому...

Марина удивленно смотрит на нее. Нина торжествующе улыбается:

-- Нравятся?

-- Но... Ниночка, это же Пастернак...

Лицо Нины становится жестоким:

-- Дура! Это я! Пастернак появится только через две тысячи лет! Смотри!

Она поворачивает дощечку, и действительно, -- та сплошь исписана
греческими буквами. Заходящее багровое солнце играет в них пронзительными
искорками.

-- Ложь! -- раздается над ухом Марины и подруги вместе с Ниной жалобно
визжат.

Марина оборачивается и видит ЕГО. Спазм перехватывает ей горло. ОН -- в
полушубке, то есть в просто й козьей шкуре, подпоясанной широким кожаным
поясом, крепкие ноги обуты в простые сандалии, загорелые руки сжимают
дубовый посох, а треугольное лицо со шкиперской бородкой... о, Боже! ОН
хватает тяжелый кратер и со страшным грохотом разбивает о перегруженую
яствами циновку.

Голые женщины истерично кричат, куски баранины, оливки, улитки
разлетаются во все стороны. ОН приближает свое бледное от неимоверного
напряжения лицо вплотную к лицу Марины и оглушающе кричит:

-- Это все твои любовницы!!! ВСЕ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ!!! ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ!!!

Марина цепенеет от ужаса.

ЕГО лицо настолько близко, что видны многочисленные поры на коже,
микроскопические волосики на воскрылиях носа, грязь на дне морщин и
крохотные капли пота. В каждой капле играют яркие радуги.

-- Двадцать девять любовниц! -- продолжает ОН и вдруг оглушительно
добавляет, -- И НИ ОДНОЙ ЛЮБИМОЙ!!! НИ ОДНОЙ!!!

Сердце останавливается в груди Марины от чудовищной правды.

Без чувств она падает навзничь, но ОН наклоняется над ней. От бледного
лица никуда не скрыться:

-- ТЫ НИКОГО НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛА!!! НИКОГО!!! НИКОГДА!!!

-- Я... любила Вас... -- шепчет Марина цепенеющими губами, но раскатом
грома в ответ гремит суровое:

-- ЛОЖЬ!!! МЕНЯ ЛЮБИШЬ НЕ ТЫ, А ОНА!!! ОНА!!!

Тяжелая ладонь ЕГО повисает над Мариной, закрыв все небо. Она огромная,
красно-коричневая, бесконечная и очень живая. Марина вглядывается
пристальней... да это же Россия! Вон вздыбился Уральский хребет, глубокая
линия ума сверкнула Волгой, линия Жизни -- Енисеем, Судьбы -- Леной, внизу
поднялись Кавказские горы...