своего в таковой ярости. Хотел было возопить, закричать, судорожно
вздохнул, распаляя себя еще более, и как словно что-то лопнуло в груди,
болью пронзило сердце, он сделал еще шаг, качаясь, и рухнул на колени,
уронив голову в подставленные длани Алексия.
бедою!
торопливо захлопнули.
Распусти воевод и кметей по дворам. Содеянного не воротить, а мой тебе
совет: выжди! Мню, не устоит Новгород Великий противу всей низовской
земли, и не потому не устоит, что нас больше, а потому, что нестроения в
них великие, рознь и нелюбье, о коих писал я тебе в Орду. Выжди, князь, и
будь мудр! Помысли с боярами, раз уж собрал на ночь глядючи, то же скажут
тебе и они! Испей квасу, оботри лицо рушником и ступай! Достоит и
духовного главу, митрополита, дождать нам, преже пути на Новгород! Помысли
о сем, сыне! Не ратною силою токмо, но властью и духовным началованьем
церкви достоит смирять мужей новогородских, поелику русичи суть и вси
такие же православные, коих надлежит тебе, князю, пасти и началовать, а не
погублять и зорить, яко врагов земли своея!
креслице. Кратко поведал о торжокской беде. Упреждая вопрошания воевод,
рек, яко надлежит умедлить до подхода союзных ратей, а ныне послать
сторожу на Волок и к Торжку, уведати о замышлениях новогородцев.
на лавку с краю, не блюдя места своего, первым понял давешнюю промашку
князеву, глянул веселым зраком, дрогнул усом в потаенной улыбке (непочто
было и кметей подымать в ночь, и бояр скликать непутем, а, видать,
опамятовал али подсказал кто).
Кидаться в ночь, в метель, в суматошный поход невесть с какими силами, с
неверным исходом, не хотел никто. Спешкою дела не поправишь - раз уж
створилась такая пакость в Торжке, - а навредить мочно!
распускать по домам; в Суздаль, Ростов, Тверь и Ярославль полетели, сквозь
снег и метель, скорые гонцы; и воеводы, еще потолковав и посудачив, в
сереющих сумерках раннего утра тоже отправились досыпать и досматривать
сны.
Настасья ждала, волнуясь, даже в постелю не легла. Немо дал снять с себя
платье и сапоги. Уже когда повалился в постелю, его затрясло в немых
судорожных рыданиях. Слишком многое свалилось зараз на плечи: и гнев, и
стыд, и позор сегодняшней ночи, едва не свершившийся, вовремя
остановленный Алексием.
твердые руки - все, что порою долило его своей грубизной, источали на него
покой и уютную тишину. Он так и уснул в ее объятиях, словно нашкодивший
отрок на руках у матери. И хорошо, что жена молчала, не говорила ни слова.
Не было стыдно своей слабости, и о срыве, недостойном великого князя,
мочно было назавтра почти позабыть.
Задерживались, увязали в сугробах купеческие обозы, упрямо, невзирая на
размирье, пробиравшиеся с товарами Серегерским путем, в обход ратного
Торжка. С дровами, сенами настало мученье. Мужицкие лошади, проваливая
выше брюха в снег, бились, прыгали, храпели в оглоблях, натягивая на уши
хомуты, отказывали, невзирая на кнут, лезть в снежную кашу. Приходило
самим, матерясь и тяжко дыша, расстегнув зипуны, протаптывать тропинки
коню, а назавтра от наезженного пути оставался один лишь едва заметный
след по вершинам сугробов, и все приходило начинать сызнова.
гневе и обиде о нятьи брата, и то не мог двинуть полки на Торжок. Лишь к
самому декабрю разъяснило наконец и вновь тронулись обозы, зафыркали
мохнатые, обросшие к зиме кони, радуясь веселому солнцу, что серебряным
блеском высветило озера равнин и игольчатую, полузасыпанную снежным
кружевом бахрому лесов. И уже покатили с веселым звоном колокольцев
запряженные гусем или парою купеческие возки, понеслись, взметая снега,
княжие юнцы по дорогам, и уже выезжали, колыхаясь на свежих, только-только
промятых дорогах, княжеские расписные и окованные серебром крытые сани из
Ростова, Твери, Кашина, Ярославля, Суздаля и Нижнего на Москву, на
княжеский сейм. А за ними вослед потянулись конные дружины, тронули, вслед
за возами с лопотью и снедным припасом, пешцы городовых полков. Низовская
земля подымалась в поход на Новгород.
от княжеского произвола надобно было кормить точно так же, как и
московских княжеборцев, то есть доставлять им баранов, гусей и кур, связки
сушеной и мороженой рыбы, хлеб и пиво, масло и сыр. Прокорм ратников стоил
в те времена зачастую дороже самой дани, которую они собирали. Тут же дело
затевалось нешуточное - война с Москвой! Не выдадут ли новогородцы, как
уже было не раз и не два, врагам свой многотерпеливый пригород? Не придет
ли несчастливым торжичанам платить тем и другим да еще узреть, как их
город после ратного нахождения московского <возьмет огнь без утечи>?
горожан. Невзирая на снежные заносы, везли лес, чинили костры и обветшалые
прясла стен. Кузнецы ковали оружие, в город свозили хлебный запас и дрова
на случай осады. Горожане роптали. Всем ясно было, что, подойди под город
низовская рать, Торжку все одно не устоять и недели.
хрипоты, замолкая, ежели кто из новгородской боярской господы подходил
близ. Книгочии поминали, что еще в пору Батыева разоренья Новгород Великий
не похотел помочь своему пригороду, и Торжок, взятый татарами, был вырезан
дотла. Поминали разоренье от Михайлы Тверского и иные ратные нахождения, в
коих Новгород не далее чем до Бронничей выдвигал свои полки, кажен раз
оставляя Торжок противнику...
на заборолах града.
- А где помочь новогороцка? Помочь где-ко?! Мы-то станем! Дак одно противу
всей низовской земли! Как етто? Понимай сам! Где ваша рать, мать твою
туды-т растуды-т! Вы, што ль, одне отбивать будете великого князя
володимерского?
путях и походах, не выдержал, отступился, ушел, махнувши рукой. Да и что
мог он возразить им, перепуганным близкою бедою? Уже не первые гонцы
скакали от него в Новгород с призывом, мольбою, почти заклинанием: всесть
на конь всема, всем городом, и идти под Торжок! Новогородцы, в иную пору в
три дня выставлявшие готовую рать, тянули и тянули, не говоря толкового
слова...
разоболокался, кидал тяжелые руки на столешню. Смен хмуро водил глазами по
замкнутым лицам вятших новогородских мужей. Слуги наливали мед и густое
фряжское вино. От жирных щей валил пар. Промороженные воеводы молча жрали,
пили, отходя от холода, отводили посторонь взоры. На подход всей
новогородской рати под Торжок надежды было все менее и менее.
столу:
в Торгу попа убили над товаром! Иконы, книги, мягкой рухляди у меня одного
рублей на двадцать выгребли... А-а!
Аврамов. - Людишки оскудели пожаром, дак и не того... Не поднять! Уж к
самому владыке посылывали!
не подойдет новогороцка помочь?!
воле московские княжеборцы сидят нынче в оковах и в нятьи, приход великого
князя не сулил ничего доброго.
бархат люди, привыкшие началовать и вершить власть, они сейчас все
примолкли, словно бы кожею ощущая подкрадывающуюся исподволь беду. Ну, не
помочь Торжку! Ин ладно, хоша и беда, дак не своя. Но своим не помочь?
Своей господе?! Их, их самих бросить тут, в этом городишке, который, и
захоти того, не выдержит долгой осады низовских полков! Бросить, отдать
князю московскому на плен и возможную смерть?! Неуж и Василий Калика не
возможет поднять город на брань?
портами, добром и властию, а - верили. В нужную пору не предадут! И вот
зашаталась вера. Как давешнею весною голь на пожаре грабила товары горожан
и громила церкви и боярские терема, так и нынче та же голь перекатная,
новогородские шильники, ухорезы, да и простой ремесленный люд, не восхотят
всесть на конь за дело новогородское, и что останет им тут, сидючи в
Торжку?
после бурных вечевых сходов отказалась выступить на помочь своему
пригороду. Не помогли ни призывы вятших, ни даже увещания архиепископа.