признанием.
никому не выдам этой тайны.
указаниям канцлера. А дело было под осень. Путешествие в эту пору нельзя
было назвать легким и приятным; вся страна волновалась, объятая случайной
тревогой. Каждую минуту ожидали какого-нибудь взрыва, готовились к
кровавому столкновению между двумя конфедерациями или хотя бы одной
конфедерации со своими противниками. На проезжих дорогах стояла стража,
скакали туда и сюда гонцы, но еще быстрее бегали всевозможные, самые
невероятные сплетни. Короля уже не было в Варшаве; между дворами магнатов
шло усиленное сообщение; более спокойная шляхта, которая мечтала только о
том, чтобы избежать всякого столкновения, тяжко вздыхала, предвидя
внутреннюю войну.
допросу с пристрастием, но его рыцарский и шляхетский инстинкт отгонял
опасения и помог бы ему сохранить присутствие духа в худшем случае.
дышать чистым воздухом, не видеть неприязненных лиц и не слышать насмешек
и издевательств.
спрашивал у него, откуда он ехал и с какой целью. Он отвечал уклончиво,
ссылаясь на семейные обстоятельства как на цель поездки.
же его поражала общая растерянность, беспокойство и тревожное предчувствие
какой-то неизбежной катастрофы. Одни бранили Радзивиллов, другие - а таких
по мере приближения к Вильне становилось все больше и больше - возмущались
Чарторыйскими.
Масальскому. Он нашел в нем не духовное лицо, как он себе представлял, а
человека большого света, надменного и честолюбивого, ведущего строгий и
роскошный образ жизни, и только тогда оказавшего ему некоторое внимание,
когда заметил в нем знание французского языка. Этот союзник показался ему
очень ненадежным, так как в нем не чувствовалось серьезности и глубины
мысли, какую он предполагал в помощнике канцлера. Он показался ему
человеком странным, но в то же время легкомысленным. Но не Теодору было
судить о нем. Поручение, которое ему было велено устно передать епископу,
состояло в том, что Радзивилл, вместо того, чтобы вступить в споры и
пререкания, как от него ожидали, оказал входящим войскам радушный прием и
снабдил их провиантом. Масальские были возмущены этой осторожностью, на
которую они не рассчитывали.
канцлеру от Огинских и Бжостовского, Теодор отдохнул только два дня в
Вильне и затем отправился в Божишки, предчувствуя, что именно здесь
заключается самая трудная часть его миссии. Надо было заранее обдумать,
как держаться с дедом, общение с которым было ему строго запрещено отцом и
матерью, и к которому его направил канцлер. Как податель письма, он не был
обязан ни представляться ему, ни вступать с ним в беседу; поэтому он
заранее решил избегать всякого намека на какие-нибудь более близкие
отношения и держаться, как с совершенно чужим человеком, к которому он
послан с поручением.
роль до конца, молясь в душе Богу и прося его о помощи в затруднительных
случаях, Тодя очутился в одно прекрасное утро на земле, где протекал
Божеский ключ, о чем он узнал из надписи на огромной таблице, прибитой к
столбу и украшенной четырьмя гербами на всех углах.
Божишках, в Вартове, Соботишках и Жердях, пана Кежгайлы, вывел бы
некоторое заключение уже по одному важному виду самой резиденции.
что из шляхетской усадьбы она возвысилась до обиталища магната; но,
приблизившись к ней, всякий мог легко догадаться, что здесь было больше
показного блеска, чем настоящей зажиточности. Замок, стоявший на
возвышении, был хотя и деревянный, но оштукатуренный, побеленный и даже
раскрашенный в далеком прошлом, и как-то слишком широко раскинувшийся.
Крыша без всякой надобности устремлялась кверху; огромное крытое крыльцо,
подпиравшееся утолщенными посредине столбами, неуклюже выступало вперед.
огромными боковыми пристройками таких же размеров, как и самый корпус,
называемый одними дворцом, а другими замком.
над крышей и было украшено наверху тяжелой и непропорциональной
скульптурой, окружавшей герб, покрытый митрой; все это было покрыто
позолотой и раскрашено, издалека привлекая к себе внимание.
видны были гнезда ласточек.
плану какого-нибудь домашнего художника или самого хозяина дома; она
поражала своей вычурностью и неуклюжими окнами.
котором представлялось угадать фамильную драгоценность.
отворены настежь, так как они были слишком тяжелы и, кроме того, сорваны с
петель. На башне также красовался герб, но без карниза, краски полиняли и
стерлись от времени, но отчетливо выделялась надпись над гербом: "Nemini
cedo".
вытянутую кверху крышу, неуклюжий, запущенный и как бы вросший в землю.
до половины. Дожди и непогода по-своему разукрасили давно не обновлявшуюся
штукатурку, а недавно реставрированная крыша пестрела заплатами
всевозможных форм. Здесь шли рука об руку стремление к показному блеску и
крайняя запущенность всего хозяйства; глина, облеплявшая каменные ворота и
окна, потрескалась и отпадала кусками, а стены боковых пристроек были
просто декоративными ширмами, за которыми скрывались самые жалкие клети.
может быть, каплицы, кладовой или еще каких-нибудь дворцовых пристроек.
людей, возившихся около конюшен и кухни. Огромный старый тарантас,
подвешенный на ремнях, стоял перед сараем, и человек с топором что-то
долбил около него.
Сжалось сердце у бедного юноши при виде этого дедовского наследия, в
котором было еще печальнее, чем в убогом Борке.
сторожа, который высунул голову в окошко и в испуге спрятался. Внутри у
стен виднелись лестницы, сани, старые бочки, поломанные возы... Он
беспрепятственно въехал на песчаный двор, поросший бурьяном, теперь уже
засохшим, и изрытый следами проходящих по нему стад. Единственным его
украшением была засохшая лужа у конюшни.
и флигелей стали показываться люди и, не зная как отнестись к этому
обстоятельству, снова прятались за ними. В самом дворце ради
предосторожности закрыли огромные входные двери.
посла смиренно подождать где-нибудь в стороне, Теодор еще колебался, когда
из дома выбежал навстречу ему старый слуга, поспешно накидывавший на себя
верхний кафтан, так что одна его рука была уже в рукаве, а другая еще
искала второго.
виднелись лица людей. Несколько худых псов, лежавших около кухни,
поднялись, полаяли немного, зевнули и, увидя старого слугу, снова улеглись
с ворчаньем на старые места.
со степенным достоинством, подошел к Теодору. Он смотрел на него и ждал,
что он скажет.
посол, - мне приказано вручить его пану воеводичу.
глядя на юношу выцветшими глазами.
вглядываясь в слезавшего с коня посла.
двери, он заговорил охрипшим голосом:
гостя за собой в пустые сени. Из сеней он отворил дверь в огромную
горницу, в которой стоял большой стол и несколько запыленных и погнутых
стульев. В горнице пахло сыростью и затхлостью, а на столе и стульях
толстым слоем лежала пыль.
и, ни слова не говоря, побежал по направлению к дворцу.
Теодор увидел выбежавших на двор людей, мальчиков, работников и женщин,
которые, толкаясь, ссорясь и стараясь опередить один другого, спешили к
дому, входили в него и, немного спустя, бегом возвращались в боковые