вала Настю: что с Катей? Она отвечала мне, что Катя не плачет, но ужасно
бледна.
рая справа.
вниз и отворила дверь в кабинет. Ее не было. Вдруг Катя обхватила меня
сзади и горячо поцеловала. Смех, слезы... Мигом Катя вырвалась из моих
объятий, вскарабкалась на отца, вскочила на его плечи, как белка, но, не
удержавшись, прыгнула с них на диван. За нею упал и князь. Княжна плака-
ла от восторга.
нял с ее личика, и бледность прокрадывалась на его место. Я заплакала с
горя.
Катя побледнела как смерть.
ловит вас господь! - сказал князь.
Москвы пришло известие, что маленький Саша внезапно заболел и при пос-
леднем издыхании. Княгиня положила отправиться завтра же. Это случилось
так скоро, что я ничего и не знала до самого прощания с княжной. На про-
щанье настоял сам князь, и княгиня едва согласилась. Княжна была как
убитая. Я сбежала вниз не помня себя и бросилась к ней на шею. Дорожная
карета уж ждала у подъезда. Катя вскрикнула, глядя на меня, и упала без
чувств. Я бросилась целовать ее. Княгиня стала приводить ее в память.
Наконец она очнулась и обняла меня снова.
мым движением в лице. - Ты не смотри на меня; это так; я не больна, а
приеду через месяц опять. Тогда мы не разойдемся.
надолго. Прошло восемь лет до нашего свиданья!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
появления Кати в моей жизни. Но наши истории нераздельны. Ее роман - мой
роман. Как будто суждено мне было встретить ее; как будто суждено ей бы-
ло найти меня. Да и я не могла отказать себе в удовольствии перенестись
еще раз воспоминанием в мое детство... Теперь рассказ мой пойдет быст-
рее. Жизнь моя вдруг впала в какое-то затишье, и я как будто очнулась
вновь, когда мне уж минуло шестнадцать лет...
семейства в Москву.
отлагается на неопределенное время. Так как мадам Леотар, по семейным
обстоятельствам, не могла ехать в Москву, то должность ее в доме князя
кончилась; но она осталась в том же семействе и перешла к старшей дочери
княгини, Александре Михайловне.
всего один раз. Она была дочь княгини еще от первого мужа. Происхождение
и родство княгини было какое-то темное; первый муж ее был откупщик. Ког-
да княгиня вышла замуж вторично, то решительно не знала, что ей делать
со старшею дочерью. На блестящую партию она надеяться не могла. Приданое
же давали за нею умеренное; наконец, четыре года назад, сумели выдать ее
за человека богатого и в значительных чинах. Александра Михайловна пос-
тупила в другое общество и увидела кругом себя другой свет. Княгиня по-
сещала ее в год по два раза; князь, вотчим ее, посещал ее каждую неделю
вместе с Катей. Но в последнее время княгиня не любила пускать Катю к
сестре, и князь возил ее потихоньку. Катя обожала сестру. Но они состав-
ляли целый контраст характеров. Александра Михайловна была женщина лет
двадцати двух, тихая, нежная, любящая; словно какая-то затаенная грусть,
какая-то скрытая сердечная боль сурово оттеняли прекрасные черты ее.
Серьезность и суровость как-то не шли к ее ангельски ясным чертам, слов-
но траур к ребенку. Нельзя было взглянуть на нее, не почувствовав к ней
глубокой симпатии. Она была бледна и, говорили, склонна к чахотке, когда
я ее первый раз видела. Жила она очень уединенно и не любила ни съездов
у себя, ни выездов в люди, - словно монастырка. Детей у нее не было.
Помню, она приехала к мадам Леотар, подошла во мне и с глубоким чувством
поцеловала меня. С ней был один худощавый довольно пожилой мужчина. Он
прослезился, на меня глядя. Это был скрипач Б. Александра Михайловна об-
няла меня и спросила, хочу ли я жить у нее и быть ее дочерью. Посмотрев
ей в лицо, я узнала сестру моей Кати и обняла ее с глухою болью в серд-
це, от которой заныла вся грудь моя... как будто кто-то еще раз произнес
надо мною: "Сиротка!" Тогда Александра Михайловна показала мне письмо от
князя. В нем было несколько строк ко мне, и я прочла их с глухими рыда-
ниями. Князь благословлял меня на долгую жизнь и на счастье и просил лю-
бить другую дочь его. Катя приписала мне тоже несколько строк. Она писа-
ла, что не разлучается теперь с матерью!
другой раз оторвав сердце от всего, что мне стало так мило, что было уже
для меня родное. Я приехала вся измученная, истерзанная от душевной тос-
ки... Теперь начинается новая история.
среди затворников... Я прожила у моих воспитателей с лишком восемь лет и
не помню, чтоб во все это время, кроме каких-нибудь нескольких раз, в
доме был званый вечер, обед или как бы нибудь собрались родные, друзья и
знакомые. Исключая двух-трех лиц, которые езжали изредка, музыканта Б.,
который был другом дома, да тех, которые бывали у мужа Александры Михай-
ловны, почти всегда по делам, в наш дом более никто не являлся. Муж
Александры Михайловны постоянно был занят делами и службою и только из-
редка мог выгадывать хоть сколько-нибудь свободного времени, которое и
делилось поровну между семейством и светскою жизнью. Значительные связи,
которыми пренебрегать было невозможно, заставляли его довольно часто на-
поминать о себе в обществе. Почти всюду носилась молва о его неограни-
ченном честолюбии; но так как он пользовался репутацией человека делово-
го, серьезного, так как он занимал весьма видное место, а счастье и уда-
ча как будто сами ловили его на дороге, то общественное мнение далеко не
отнимало у него своей симпатии. Даже было и более. К нему все постоянно
чувствовали какое-то особенное участие, в котором, обратно, совершенно
отказывали жене его. Александра Михайловна жила в полном одиночестве; но
она как будто и рада была тому. Ее тихий характер как будто создан был
для затворничества.
свое, и я, еще с неостывшими слезами от разлуки с Катей, еще с болевшим
сердцем, жадно бросилась в материнские объятия моей благодетельницы. С
тех пор горячая моя любовь к ней не прерывалась. Она была мне мать,
сестра, друг, заменила мне все на свете и взлелеяла мою юность. К тому
же я скоро заметила инстинктом, предчувствием, что судьба ее вовсе не
так красна, как о том можно было судить с первого взгляда по ее тихой,
казавшейся спокойною, жизни, по видимой свободе, по безмятежно-ясной
улыбке, которая так часто светлела на лице ее, и потому каждый день мое-
го развития объяснял мне что-нибудь новое в судьбе моей благодетельницы,
что-то такое, что мучительно и медленно угадывалось сердцем моим, и
вместе с грустным сознанием все более и более росла и крепла моя к ней
привязанность.
Нортон Андрэ
Афанасьев Роман
Буджолд Лоис
Андреев Николай
Круз Андрей
Херберт Фрэнк