врачом, - это карается в Швейцарии довольно, кажется, строго. Вдобавок, я
не советую вам входить в комнату к моему пациенту или вообще вести с ним
какие-либо разговоры: на него находят припадки бешенства, он уже одну
старушку совершенно замял и растоптал, и я бы не желал, чтобы это
повторилось. А главное - когда будете болтать на базаре, помните, что,
если вследствие разбуженного вами любопытства к нам станут шляться местные
обыватели, мой пациент, при нынешнем его состоянии, может разнести дом...
Поняли?"
и согласилась только тогда, когда Горн заверил ее, что слепого безумца она
видеть не будет, что он тих, если его не раздражать, и находится постоянно
под наблюдением племянницы и врача.
жить, распорядился вынести ненужные ломкие вещи, и, когда все было
устроено, поднялся к себе в комнату и, музыкально посвистывая, стал
прибивать кнопками к стене кое-какие рисунки пером довольно непристойного
свойства - эскизы к иллюстрациям, заказанным ему в Берлине
художественно-порнографическим издательством. Около пяти он увидел в
бинокль, как подъехал далеко внизу наемный автомобиль, оттуда в
ярко-красном джемпере выскочила Магда, помогла выйти Кречмару, он был в
темных очках и походил на сову. Автомобиль попятился, рванулся опять
вперед и скрылся за поворотом. Магда взяла Кречмара под руку, и он, водя
перед собой палкой, двинулся вверх по тропинке. На некоторое время их
скрыла еловая хвоя, вот мелькнули опять, опять скрылись, и вот наконец
появились на площадке сада, где мрачная, но уже всей душой преданная Горну
кухарка опасливо вышла к ним навстречу и, стараясь не глядеть на безумца,
взяла из рук Магды несессер.
приветствия, прижимая ладонь к груди, - деревянно раскидывал руки и
кланялся, как Петрушка, - все это проделывалось, конечно, совершенно
безмолвно. Магда снизу улыбнулась ему и, под руку с Кречмаром, вошла в
дом.
Ему было все равно, но он думал этим доставить ей удовольствие - она
любила новоселье.
объясняла Магда, водя его по комнатам нижнего этажа. Кречмар трогал
мебель, ощупывал предметы, старался ориентироваться.
сплошную стену. Он больно ударился ляжкой о край стола и сделал вид, что
это он нарочно, - забродил ладонями по столу, будто устанавливал его
размер.
наверху, на последней ступеньке, сидел Горн и тихо трясся от беззвучного
смеха. Магда погрозила ему пальцем, он осторожно встал и отступил на
цыпочках: ненужная мера, ибо лестница оглушительно стреляла под тяжелыми
шагами слепца.
дверь, и Магда кивнула. Он несколько раз присел, зажимая ладонью рот.
Магда сердито тряхнула головой - опасные игры, он на радостях паясничал,
как мальчишка. "Вот твоя спальня, а вот - моя", - говорила она, открывая
поочередно двери. "Почему не вместе?" - с грустью спросил Кречмар. "Ах,
Бруно, ты знаешь, что сказал профессор..." После того как они всюду
побывали (кроме комнаты Горна), он захотел опять, в обратном порядке, уже
без ее помощи, обойти дом, чтобы доказать ей, как она ясно все объяснила,
как он все ясно усвоил. Однако он сразу запутался, тыкался в стены,
виновато улыбался, чуть не разбил умывальную чашку. Ткнулся он и в угловую
комнату (где устроился Горн), вход туда был только из коридора, но он уже
совершенно заплутал и думал, что выходит из своей спальни. "Твоя
комнатка?" - спросил он, нащупывая дверь. "Нет, нет, тут чулан, - сказала
Магда. - Ты, ради Бога, запомни, а то голову разобьешь. И вообще, я не
знаю, хорошо ли тебе так много ходить, - ты не думай, что я позволю тебе
всегда путешествовать так - это только сегодня..."
он уснул, она перешла к Горну. Еще не изучив акустики дома, они говорили
шепотом, но могли бы говорить громко: оттуда до спальни Кречмара было
достаточно далеко.
тропинки, Зегелькранц со своей злосчастной черной тетрадью в руке долго
еще сидел на мураве под соснами и мучительно соображал. Кречмар
путешествовал как раз с этой описанной четой, любовный лепет этой четы был
для Кречмара потрясающим откровением - вот все, что понял Зегелькранц, и
сознание, что он совершил чудовищную бестактность, поступил в конце концов
как самодовольный хам, заставляло его сейчас мычать сквозь стиснутые зубы,
морщиться, встряхивать пальцами, словно он ошпарился. Такие гаффы
непоправимы: не пойти же в самом деле к Кречмару с извинениями; человек,
по неловкости ранивший из ружья ни в чем не повинного спутника, не говорит
же ему "виноват".
грубым анонимным письмом, в котором подлая правда приправлена ухищрениями
витиеватого слога. Его предпосылка, что следует воспроизводить жизнь с
беспристрастной точностью, метод его, который еще вчера мнился ему
единственным способом навсегда задержать на странице мгновенный облик
текучего времени, - теперь казались ему чем-то до невозможности топорным и
безвкусным. Он попытался утешить себя, что так грубо и гадко вышло потому,
что он именно отступил от своих аккуратных правил, чуть-чуть передернул,
переселил намеченных лиц из проклятого вагона в приемную дантиста, и что
если бы он описал действительно пациентов ментонского зубного врача,
Monsieur Lhomme, то в их число не попала бы эта ненужная чета. Утешение,
впрочем, было фальшивое, литераторское, суть дела была важнее и
отвратительнее: оказывалось, что жизнь мстит тому, кто пытается хоть на
мгновение ее запечатлеть, - она останавливается, вульгарным жестом уткнув
руки в бока, словно говорит: "пожалуйста, любуйтесь, вот я какая, не
пеняйте на меня, если это больно и противно". "Надо же было, чтобы
случилось такое совпадение", - жалобно возражал себе Зегелькранц, хотя уже
понимал, что совпадения никакого особенного нет, и что гораздо
удивительнее, что такая вещь не произошла с ним раньше, и что, например,
не избил его до сих пор отец молодой девушки, за которой он полгода
ухаживал и которую затем с изысканной подробностью вывел в многословной
новелле.
очаровательный Ружинар, и так как Зегелькранц был человек истерический, он
покинул Ружинар в тот же день и больше месяца провел в долинах восточных
Пиренеев. Это его успокоило. Он уже стал подумывать о том, что дело, может
быть, все-таки не так страшно и что, пожалуй, даже лестна уверенность, с
которой Кречмар узнал описанных людей. Он вернулся в Ружинар и, чувствуя
наплыв редкой смелости - тоже истерической, - отправился прямо в
гостиницу, где он думал найти Кречмара. Там из случайного разговора со
знакомым (это был все тот же Monsieur Martin, черноволосый с орлиным
носом), он узнал о бегстве Кречмара, о катастрофе. "Il vivait ici avec sa
poule, - добавил Martin со знающей улыбой. - Une petite qrue tres jolie,
qui le trompait avec ce pince-sans-rire, cette espece de peintre, un
Monsieur Korn ou Horn, Argentin je crois ou bien Hongrois".
которая ему изменяла с этим угрюмым зябликом, каким-то художником,
господином Корном или Горном - не то аргентинцем, не то - скорее всего -
венгром" (франц.).
любовница увезла не то в Швейцарию, не то в Германию. Зегелькранц был
теперь в таком состоянии нервного ужаса, что ему казалось, что он сойдет с
ума. Рукопись он свою разорвал с такой силой, что чуть не вывихнул себе
пальцев, по ночам его терзали кошмары: он видел Кречмара с полуоторванным
черепом, с висящими на красных нитках глазами, который кланялся ему в пояс
и слащаво страшно приговаривал: "Спасибо, старый друг, спасибо".
Оставаться в Ружинаре было невозможно. И внезапно с той судорожной
суетливостью, которая в нем заменяла решимость, Зегелькранц отправился в
Берлин.
нем с отвращением и ненавистью. Кречмар не вспоминал его вовсе, ибо
запрещал себе возвращаться к той нестерпимой минуте изумления, гибели
смертельной тоски, - там, на тенистом холму, у журчащего источника...
Плотный бархатный мешок, в котором он теперь существовал, давал некий
строгий, даже благородный строй его мыслям и чувствам. Гладким покровом
тьмы он был отделен от недавней очаровательной, мучительной,
ярко-красочной жизни, прервавшейся на головокружительном вираже. Питаясь
воспоминаниями о ней, он словно перебирал миниатюры: Магда в узорном
переднике, приподнимающая портьеру, Магда под блестящим зонтиком,
проходящая по малиновым лужам, Магда, стоящая голою перед зеркалом и
грызущая желтую булочку, Магда в лоснящемся трико или в переливчатом
бальном платье, с загорелыми оранжевыми руками. Затем он думал о жене, и