других мнений еще не выработалось? И вот его-то, по-видимому, держались
и глуповцы.
рассудили, что на свете бывают всякие кредиторы: и разумные и неразум-
ные. Разумный кредитор помогает должнику выйти из стесненных обстоя-
тельств и в вознаграждение за свою разумность получает свой долг. Нера-
зумный кредитор сажает должника в острог или непрерывно сечет его и в
вознаграждение не получает ничего. Рассудив таким образом, глуповцы ста-
ли ждать, не сделаются ли все кредиторы разумными? И ждут до сего дня.
бы на достоинство обывателей города Глупова. Это люди, как и все другие,
с тою только оговоркою, что природные их свойства обросли массой нанос-
ных атомов, за которою почти ничего не видно. Поэтому о действительных
"свойствах" и речи нет, а есть речь только о наносных атомах. Было ли бы
лучше или даже приятнее, если б летописец, вместо описания нестройных
движений, изобразил в Глупове идеальное средоточие законности и права?
Например, в ту минуту, когда Бородавкин требует повсеместного распрост-
ранения горчицы, было ли бы для читателей приятнее, если б летописец
заставил обывателей не трепетать перед ним, а с успехом доказывать нес-
воевременность и неуместность его затей?
ких обычаев было бы не только не полезно, но даже положительно неприят-
но. И причина тому очень проста: рассказ летописца в этом виде оказался
бы несогласным с истиною.
влияния на благополучие обывателей. Некоторое время, за оскудением гра-
доначальников, городом управляли квартальные; но так как либерализм еще
продолжал давать тон жизни, то и они не бросались на жителей, но учтиво
прогуливались по базару и умильно рассматривали, который кусок пожирнее.
Но даже и эти скромные походы не всегда сопровождались для них удачею,
потому что обыватели настолько осмелились, что охотно дарили только тре-
бухой.
Глупове состоялся всего один заговор, но и то не со стороны обывателей
против квартальных (как это обыкновенно бывает), а напротив того, со
стороны квартальных против обывателей (чего никогда не бывает). А имен-
но: мучимые голодом квартальные решились отравить в гостином дворе всех
собак, дабы иметь в ночное время беспрепятственный вход в лавки. К
счастью, покушение было усмотрено вовремя, и заговор разрешился тем, что
самих же заговорщиков лишили на время установленной дачи требухи.
столь малого роста, что не мог вмещать ничего пространного. Как нарочно,
это случилось в ту самую пору, когда страсть к законодательству приняла
в нашем отечестве размеры чуть-чуть не опасные; канцелярии кипели уста-
вами, как никогда не кипели сказочные реки млеком и медом, и каждый ус-
тав весил отнюдь не менее фунта. Вот это-то обстоятельство именно и при-
чинило погибель Иванова, рассказ о которой, впрочем, существует в двух
совершенно различных вариантах. Один вариант говорит, что Иванов умер от
испуга, получив слишком обширный сенатский указ, понять который он не
надеялся. Другой вариант утверждает, что Иванов вовсе не умер, а был
уволен в отставку за то, что голова его, вследствие постепенного присы-
хания мозгов (от ненужности в их употреблении), перешла в зачаточное
состояние. После этого он будто бы жил еще долгое время в собственном
имении, где и удалось ему положить начало целой особи короткоголовых
(микрокефалов), которые существуют и доднесь.
трудно; но справедливость требует сказать, что атрофирование столь важ-
ного органа, как голова, едва ли могло свершиться в такое короткое вре-
мя. Однако ж, с другой стороны, не подлежит сомнению, что микрокефалы
действительно существуют и что родоначальником их предание называет
именно статского советника Иванова. Впрочем, для нас это вопрос второс-
тепенный; важно же то, что глуповцы, и во времена Иванова, продолжали
быть благополучными и что, следовательно, изъян, которым он обладал,
послужил обывателям не во вред, а на пользу.
ходец. Париж был взят; враг человечества навсегда водворен на острове
Св. Елены; "Московские ведомости" заявили, что с посрамлением врага за-
дача их кончилась, и обещали прекратить свое существование; но на другой
день взяли свое обещание назад и дали другое, которым обязывались прек-
ратить свое существование лишь тогда, когда Париж будет взят вторично.
Ликование было общее, а вместе со всеми ликовал и Глупов. Вспомнили про
купчиху Распопову, как она, вместе с Беневоленским, интриговала в пользу
Наполеона, выволокли ее на улицу и разрешили мальчишкам дразнить. Целый
день преследовали маленькие негодяи злосчастную вдову, называли ее Бона-
партовной, антихристовой наложницей и проч., покуда наконец она не приш-
ла в исступление и не начала прорицать. Смысл этих прорицаний объяснился
лишь впоследствии, когда в Глупов прибыл Угрюм-Бурчеев и не оставил в
городе камня на камне.
но, что Париж взят; во-вторых, он столько времени настоящим манером не
едал, что глуповские пироги с начинкой показались ему райскою пищей. На-
евшись досыта, он потребовал, чтоб ему немедленно указали место, где бы-
ло бы можно passer son temps а faire des be^tises19, и был отменно дово-
лен, когда узнал, что в Солдатской слободе есть именно такой дом, какого
ему желательно. Затем он начал болтать и уже не переставал до тех пор,
покуда не был, по распоряжению начальства, выпровожен из Глупова за гра-
ницу. Но так как он все-таки был сыном XVIII века, то в болтовне его не-
редко прорывался дух исследования, который мог бы дать очень горькие
плоды, если б он не был в значительной степени смягчен духом легкомыс-
лия. Так, например, однажды он начал объяснять глуповцам права человека;
но, к счастью, кончил тем, что объяснил права Бурбонов. В другой раз он
начал с того, что убеждал обывателей уверовать в богиню Разума, и кончил
тем, что просил признать непогрешимость папы. Все это были, однако ж,
одни facons de parler20; и в сущности виконт готов был стать на сторону
какого угодно убеждения или догмата, если имел в виду, что за это ему
перепадет лишний четвертак.
ся дебардером, танцевал канкан и в особенности любил интриговать муж-
чин21. Мастерски пел он гривуазные песенки и уверял, что этим песням на-
учил его граф д'Артуа (впоследствии французский король Карл X), во время
пребывания в Риге. Ел сначала все, что попало, но когда отъелся, то стал
употреблять преимущественно так называемую не'чисть, между которой отда-
вал предпочтение давленине и лягушкам. Но дел не вершил и в администра-
цию не вмешивался.
без конца; но они сами изнемогли под бременем своего счастья. Они забы-
лись. Избалованные пятью последовательными градоначальничествами, дове-
денные почти до ожесточения грубою лестью квартальных, они возмечтали,
что счастье принадлежит им по праву и что никто не в силах отнять его у
них. Победа над Наполеоном еще более утвердила их в этом мнении, и едва
ли не в эту самую эпоху сложилась знаменитая пословица: шапками закида-
ем! - которая впоследствии долгое время служила девизом глуповских под-
вигов на поле брани.
именует "бесстыжим глуповским неистовством", но которое гораздо прилич-
нее назвать скоропреходящим глуповским баловством.
обычаем. Обличения того времени полны самых горьких указаний на этот пе-
чальный факт. "Было время, - гремели обличители, - когда глуповцы древ-
них Платонов и Сократов благочестием посрамляли; ныне же не токмо сами
Платонами сделались, но даже того горчае, ибо едва ли и Платон хлеб бо-
жий не в уста, а на пол метал, как нынешняя некая модная затея то делать
повелевает". Но глуповцы не внимали обличителям, и с дерзостью говорили:
"Хлеб пущай свиньи едят, а мы свиней съедим - тот же хлеб будет!" И дю
Шарио не только не возбранял подобных ответов, но даже видел в них воз-
никновение какого-то духа исследования.
по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздума-
ли строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно
упирался в небеса. Но так как архитекторов у них не было, а плотники бы-
ли не ученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили,
и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения
языков.
лись к идолам. Вспомнили, что еще при Владимире Красном Солнышке некото-
рые вышедшие из употребления боги были сданы в архив, бросились туда и
вытащили двух: Перуна и Волоса. Идолы, несколько веков не знавшие ремон-
та, находились в страшном запущении, а у Перуна даже были нарисованы уг-
лем усы. Тем не менее глуповцам показались они так любы, что немедленно
собрали они сходку и порешили так: знатным обоего пола особам кланяться
Перуну, а смердам - приносить жертвы Волосу. Призвали и причетников и
требовали, чтоб они сделались кудесниками; но они ответа не дали и в
смущении лишь трепетали воскрилиями. Тогда припомнили, что в Стрелецкой
слободе есть некто, именуемый "расстрига Кузьма" (тот самый, который,
если читатель припомнит, задумывал при Бородавкине перейти в раскол), и
послали за ним. Кузьма к этому времени совсем уже оглох и ослеп, но едва
дали ему понюхать монету рубль, как он сейчас же на все согласился и на-
чал выкрикивать что-то непонятное стихами Аверкиева из оперы "Рогнеда".
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Сертаков Виталий
Белов Вольф
Лукин Евгений
Конан-Дойль Артур