дразниться. Поп стал такой важный, такой положительный, что хочется выйти
вон! Он ворочает большими делами в чайной фирме. А Эстамп - в Мексике. Он
поехал к больной матери; она умерла, а Эстамп влюбился и женился. Больше мы
его не увидим.
ими, улыбаясь и разговаривая, как заведенный. Мне хотелось сказать:
"Вскрикнем, - увидимся и ужаснемся, - потонем в волнении прошедшего пять лет
назад дня, вернем это острое напряжение всех чувств! Вы, Молли, для меня -
первая светлая черта женской юности, увенчанная смехом и горем, вы, Дюрок, -
первая твердая черта мужества и достоинства! Я вас встретил внезапно. Отчего
же мы сидим так сдержанно? Отчего наш разговор так стиснут, так отвлечен?"
Ибо перебегающие разговоры я ценил мало. Жар, страсть, слезы, клятвы,
проклятия и рукопожатия, - вот что требовалось теперь мне!
чувствовал, чего не хватает. Впоследствии я узнал, отчего мы мало вспоминали
втроем и не были увлечены прошлым. Но и теперь я заметил, что Дюрок правит
разговором, как штурвалом, придерживая более к прохладному северу, чем к
пылкому югу.
сидит здесь и хмелеет мало-помалу. Встречи, да еще неожиданные, происходят
чаще, чем об этом принято думать. Все мы возвращаемся на старый след,
кроме...
вещь, рассеянно вертишь ее, как - хлоп! - она треснула. Молли призадумалась,
потом шаловливо налила мне рома и стала напевать, сказав: "Вот это я сейчас
вам сыграю". Вскочив, она ушла в соседнюю комнату, откуда загремел бурный
бой клавиш. Дюрок тревожно оглянулся ей вслед.
во все возрастающем громе рояля слышалось упорное желание заглушить иной
ритм. - Отлично, - продолжал Дюрок, - пусть она играет, а мы посидим на
бульваре. Для такого предприятия мне не найти лучшего спутника, чем ты,
потому что у тебя живая душа.
уходить. - "Молли! Санди уходит", - сказал Дюрок. Она тотчас вышла и начала
упрашивать меня приходить часто и "не вовремя": "Тогда будет видно, что ты
друг". Потом она хлопнула меня по плечу, поцеловала в лоб, сунула мне в
карман горсть конфет, разыскала и подала фуражку, а я поднес к губам теплую,
эластичную руку Молли и выразил надежду, что она будет находиться в добром
здоровье.
очень сильные. Не знаешь ли ты средства? Нет, ты ничего не знаешь, ты лгун
со своей надписью! Отправляйся!
улыбку Молли, - так, средней веселости, хотя не без юмора, и направился в
"Портовый трибун", - гостиницу, где должен был подождать Дюрока и где, к
великому своему удивлению, обрел дядюшку Гро, размахивающего стаканом в
кругу компании, восседающей на стульях верхом.
волос, причем не надо заботиться о направлении, в котором торчат острия,
разрежьте это сцепление внизу поперечной щелью, а вверху вставьте пару
гнилых орехов, и вы получите подобие физиономии Гро.
ухом, матрос и сказал подошедшему с ним товарищу: "А ну его! Опять врет, как
выборный кандидат!"
узнает ли он меня. Я сел за стол, бывший по соседству с его столом, и
нарочно громко потребовал холодного пунша, чтобы Гро обратил на меня
внимание. Действительно, старый шкипер, как ни был увлечен собственными
повествованиями, обернулся на мой крик и печально заметил: - Штурман шутит.
То-то, поди, денег много!
шкипер!
бывало, и вечно дерзил. Смею спросить, нет ли у вас брата, которого зовут
Сандерс?
неблагодарная скотина! - Гро был пьян и стакан держал наклонно, поливая
вином штаны. - Я обращался с ним, как отец родной, и воистину отогрел змею!
Говорят, этот Санди теперь разбогател, как набоб; про то мне неизвестно, но
что он за одну штуку получил, воспользовавшись моим судном, сто тысяч
банковыми билетами, - в этом я и сейчас могу поклясться мачтами всего света!
а я сделал вид, что очень заинтересован историей. Тогда Гро напал на меня, и
я узнал о похождениях Санди Пруэля. Вот эта история.
любви двухголового человека, росшего в заточении и умершего оттого, что одна
голова засохла. Ради этого, подкупив матроса Санди Пруэля, неизвестные люди
связали Санди, чтобы на него не было подозрения, и вывезли труп на мыс
Гардена, где и скрыли его в обширных склепах "Золотой цепи". За это дело
Санди получил сто тысяч, а Гро только пятьсот пиастров, правда, золотых, -
но, как видите, очень мало по сравнению с гонораром Санди. Вскорости труп
был вынут, покрыт лаком и оживлен электричеством, так что стал как живой
отвечать на вопросы и его до сих пор выдают за механическую фигуру. Что
касается Санди, - он долго был известен на полуострове, как мот и пьяница, и
был арестован в Зурбагане, но скоро выпущен за большие деньги.
заключение (как странно, даже жутко было мне слышать ее!), вошел Дюрок. Он
был в пальто, в шляпе и имел поэтому другой вид, чем ночью, при начале моего
рассказа, но мне показалось, что я снова погружаюсь в свою историю, готовую
начаться сызнова. От этого напала на меня непонятная грусть. Я поспешно
встал, покинул Гро, который так и не признал меня, но, видя, что я ухожу,
вскричал: - Штурман, эй, штурман! Один стакан Гро в память этого свинтуса
Санди, разорившего своего шкипера!
поступлю, заказал для Гро и его собутыльников восемь бутылок портвейна.
Потом, хлопнув Гро по плечу так, что он отшатнулся, сказал: - Гро, а ведь я
и есть Санди!
рассматривая мои колени. - Врешь! - вдруг закричал он. Потом Гро сник и
повел рукой, как бы отстраняя трудные мысли.
может быть! Восемь бутылок, буты..
ротонду. Здесь слышался отдаленный плеск волн; на другой аллее, повыше,
играл оркестр. Мы провели славный вечер и обо всем, что здесь рассказано,
вспомнили и переговорили со всеми подробностями. Потом Дюрок распрощался со
мной и исчез по направлению к гостинице, где жил, а я, покуривая, выпивая и
слушая музыку, ушел душой в Замечательную Страну и долго смотрел в ту
сторону, где был мыс Гардена. Я размышлял о словах Дюрока про Ганувера: "Его
ум требовал живой сказки; душа просила покоя". Казалось мне, что я опять
вижу внезапное появление Молли перед нарядной толпой и слышу ее прерывистые
слова:
Корнев Павел
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Самойлова Елена
Херберт Фрэнк
Майер Стефани