Чтение 27–й страницы книги ~Ким~

нужен базарный писец? Разве в казармах нет школьного учителя?

-- Есть. Такими, как он, весь ад набит. Делай, что тебе
говорят, ты... ты... од! Твоя мать венчалась под корзинкой!
Поклонник ЛалБега (Ким знал, как зовут бога метельщиков), беги
по моему делу, не то я с тобой поговорю. Метельщик поторопился
уйти.

-- У казармы под деревом стоит белый мальчик, только он не
совсем белый мальчик,-- заикаясь сообщил он первому базарному
писцу, который попался ему на глаза.-- Ты ему нужен.

-- А он заплатит?-- спросил щеголеватый писец, подбирая
свой письменный столик, перья и сургуч, одно за другим по
порядку.

-- Не знаю. Он не похож на других мальчишек. Поди
посмотри. Стоит того.

Ким приплясывал от нетерпения, когда худощавый молодой
каятх появился на горизонте. Как только он подошел так близко,
что мог расслышать Кима, тот начал многословно ругать его.

-- Сначала заплати,-- сказал писец,-- от скверных слов
цена повысилась. Но кто ты такой? Одет так, а говоришь
по-другому.

-- Аха! Все это будет объяснено в письме, которое ты
напишешь. Ты о такой истории и не слыхивал. Мне спешить некуда.
Мне и другой писец напишет. Город Амбала кишит ими не меньше,
чем Лахор.

-- Четыре аны,-- произнес писец, усаживаясь на землю и
расстилая коврик в тени опустевшего казарменного флигеля.

Ким машинально сел на корточки рядом с ним, как умеют
сидеть только туземцы, и это несмотря на отвратительные, тесно
облегающие штаны! Писец искоса взглянул на него.

-- Такую цену спрашивай с сахибов,-- сказал Ким,-- а мне
скажи настоящую.

-- Полторы аны. Почем я знаю, что ты не убежишь, когда я
напишу письмо?

-- Я не имею права уйти дальше этого дерева, да и о марке
нужно подумать.

-- С марок я комиссионных не беру. Но спрашиваю еще раз:
из каких ты будешь, белый мальчик?

-- Все это будет сказано в письме, а пишу я его Махбубу
Али, торговцу лошадьми, в Кашмирский караван-сарай в Лахоре. Он
мой друг.

-- Одно чудо за другим-- пробормотал писец, окуная в
чернильницу заостренную камышовую палочку.-- Писать на хинди?

-- Конечно. Значит, Махбубу Али. Начинай! "Я ехал со
стариком в поезде до Амбалы. В Амбале я передал сообщение о
родословной гнедой кобылы".-- После того, что Ким видел из
сада, он отнюдь не хотел писать о белых жеребцах.

-- Чуть-чуть помедленнее. А какое отношение имеет гнедая
кобыла... Неужто это тот самый Махбуб Али -- крупный торговец?

-- Кому же еще быть? Я у него служил. Набери еще чернил.
Дальше. "Как было приказано, так я и сделал. Потом мы пешком
пошли в Бенарес, но на третий день я наткнулся на один полк".
Написал?

-- Да, палтан,-- пробормотал писец, обратившись в слух.

"Я пошел в их лагерь, и меня поймали, и благодаря
известному тебе талисману, который у меня на шее, узнали, что я
сын какого-то человека из этого полка, как и было сказано в
пророчестве о Красном Быке, про которого, как тебе известно, у
нас на базаре говорили все".-- Ким переждал минутку, чтобы
стрела эта хорошенько вонзилась в сердце писца, откашлялся и
продолжал: "Какой-то жрец одел меня и дал мне новое имя. Один
из жрецов был дурак. Одежда очень тяжелая, но я -- сахиб, и на
сердце у меня тяжело. Они послали меня в школу и бьют меня.
Здешний воздух и вода мне не нравятся. Так приезжай же, Махбуб
Али, помоги мне или пошли денег, а то мне нечем заплатить
писцу, который пишет это письмо".

- "Который пишет это письмо!" Я сам виноват, что меня
надули. Ты хитер, как Хусайн-Бакс, который подделывал гербовые
марки в Накхлао. Вот так история. Неужто все это правда?

- Махбубу Али врать невыгодно. Лучше помочь его друзьям,
одолжив им марку. Когда деньги придут, я заплачу тебе.

Писец недоверчиво проворчал что-то, вынул из письменного
столика марку, запечатал письмо, передал его Киму и удалился. В
Амбале одно имя Махбуба Али могло творить чудеса.

-- Вот как можно угодить богам,-- заорал ему вслед Ким.

-- Заплати мне вдвое, когда придут деньги,-- крикнул
писец, оглянувшись.

-- О чем это ты болтал с чернокожим?-- спросил барабанщик,
когда Ким вернулся на веранду.-- Я за тобой следил.

- Так просто, разговаривал с ним.

- Ты знаешь язык чернокожих, а?

-- Не-ет! Не-ет! Я только чуть-чуть умею говорить
по-ихнему. А что мы теперь будем делать?

-- Через минуту затрубят к обеду. Господи! Лучше бы
отправиться на фронт вместе с полком. Противно сидеть тут в
школе без дела. Тебе это тоже не по нутру?

-- О, да!

-- Я бы удрал, знай я только, куда идти, но солдаты
говорят, что в этой проклятой Индии всюду будешь вроде
арестанта. Невозможно дезертировать без того, чтобы тебя сейчас
же не поймали. Надоело мне это до черта!

-- А ты был... в Англии?

-- Да я только в прошлый набор приехал сюда с матерью. Еще
бы не быть в Англии! Ну, и мало же ты знаешь, глупыш этакий.
Ты, должно быть, в трущобе вырос, а?

-- О-о, д-а-а! Расскажи мне что-нибудь про Англию. Мой
отец приехал оттуда.

Хотя Ким и не сознавался в этом, он, конечно, не верил ни
одному слову из того, что рассказывал барабанщик о
Ливерпульской окраине, которая и была для него всей Англией.
Так прошло время до обеда, чрезвычайно невкусного, который был
подан мальчикам и нескольким небоеспособным солдатам в углу
одного из казарменных помещений. Не пошли нынче Ким письма
Махбубу Али, он чувствовал бы себя почти подавленным. К
равнодушию туземной толпы он привык, но одиночество среди белых
угнетало его. Он даже почувствовал благодарность, когда после
полудня какой-то рослый солдат отвел его к отцу Виктору,
который жил в другом флигеле, по ту сторону пыльного
плацпарада. Священник читал английское письмо, написанное
красными чернилами. Он взглянул на Кима с еще большим
любопытством, чем раньше.

-- Ну, как тебе здесь нравится, сын мой? Не особенно, а?
Дикому Зверьку тут должно быть тяжко... очень тяжко. А теперь
слушай. Я получил изумительное послание от твоего друга.

-- Где он? Хорошо ли ему? О-а! Если он может писать мне
письма, все в порядке.

-- Значит, ты его любишь?

-- Конечно, люблю. Он любил меня.

-- Должно быть, это так, судя по письму. Ведь он не умеет
писать по-английски, нет?

-- О-а, нет. По-моему, не умеет, но, конечно, он нашел
писца, который отлично умеет писать по-английски, и тот
написал. Надеюсь, вы понимаете. Понятно. Тебе что-нибудь
известно о его денежных делах?

Ким мимикой выразил отрицание.

-- Откуда мне знать?

-- Об этом-то я и спрашивал. Теперь слушай, если только ты
способен в этом разобраться. Начало мы пропустим... Послано с
Джагадхирской дороги... "Сидя на краю дороги в глубоком
созерцании, уповаю, что Ваша честь изволит одобрить настоящее
мое мероприятие, и прошу Вашу честь осуществить его ради
всемогущего бога. Образование есть величайшее из благ, если оно
наилучшего сорта. Иначе оно ни на что не нужно".-- Признаюсь,
на этот раз старик попал в точку!--"Если Ваша честь соизволит
дать моему мальчику наилучшее образование Ксаверия" (видимо,
речь идет о школе св. Ксаверия in Partibus) "согласно нашим
переговорам, происходившим в вашей палатке 15-го сего месяца"
(образец канцелярского стиля!), "то всемогущий бог благословит
потомство Вашей чести до третьего и четвертого колена, и"--
теперь слушай!--"не извольте сомневаться, что покорный слуга
Вашей чести будет вносить надлежащее вознаграждение путем
ежегодной хунди по триста рупий в год за дорогостоящее
образование в школе св. Ксаверия, в Лакхнау, и предоставьте
небольшой срок для пересылки вышеупомянутой хунди в любую часть
Индии, куда Ваша честь прикажет ее адресовать. Слуга Вашей
чести в настоящее время не имеет места преклонить голову, но
едет в Бенарес поездом, по причине угнетения со стороны
старухи, которая слишком много болтает, и нежелания обитать в
Сахаранпуре в качестве домочадца". Что все это значит?

-- Я думаю, она просила его стать ее пуро-- домашним
жрецом в Сахаранпуре. А он не захотел из-за свой Реки. Она и