передышки сменил на траках три пальца, вычерпал из цистерны на две бочки
соляра и тут же отправился "колоть кабанчиков" на воду для камбуза. -
Худенький такой, щуплый, а работаешь, как вечный двигатель из учебника
по физике.
заколебался. - Не растреплешь?
ухо: - Я робот!
Тошка. - Про это один Валера знает. Ночью подзаряжает меня от
аккумулятора и смазывает суставы сгущенной. У нас как раз кончилась. Не
подкинешь?
палец к губам.
Петя сдержал бы данное им обещание. С неделю он томился, а потом не
выдержал и под страшным секретом поделился с Валерой своими сомнениями.
Тактичный Валера сделал вид, что его бьет кашель, вытер слезы и дал
понять, что Тошка пошутил. Возмущенный Петя целый день подчеркнуто не
обращал на Тошку внимания и простил только тогда, когда лжеробот в
порядке извинения вымыл пол на камбузе.
утверждать, что они составляли ее смысл. Тошка страстно любил посмешить
и себя и людей, но острым от природы умом понимал, что если веселого
нрава достаточно, чтобы обрести симпатию походников, то завоевать их
уважение можно только делом. Иной раз, когда обсуждались важные вопросы,
его так и подмывало включиться на равных, внести толковое предложение,
но великая сила инерции! - каждое Тошкино слово вызывало улыбку, потому
что всем было ясно, что ничего серьезного он не скажет. Не находили
юмора в его словах - искали в жестах, не находили в жестах - видели в
мимике, в общей, что ли, Тошкиной конфигурации.
ужина, пока из балка не выдуло тепло, трепался с Ленькой, рассказывал
всякие небылицы про Нюрку и других девчат, а когда закрылся в мешке,
устыдился своей болтовни: Нюрку он любил, по возвращении собирался на
ней жениться и ее измену воспринял болезненно. Лучше бы не читал Борис
ту радиограмму. Хорошо еще, что взял себя в руки, отшутился... Вспомнил
популярную песенку: "Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому
повезло", попробовал убедить себя, что повезло именно ему, но не очень в
этом преуспел. Поспал всего часа два, со звоном будильника поднялся
трудно, еле разжег капельницу. В тамбур по нужде вышел - голова
кружилась, руки-ноги не слушались, даже испугался, не заболел ли. После
завтрака несколько часов грел соляр и масло, заправил тягач, а когда
забрался в кабину - двигатель завести сил не осталось. Заводил - зубами
скрипел, только в дороге понемножку и отошел. Незаметно, значит,
накапливалась усталость, вытекали силы, как песочек из больничных часов.
Вот тебе и робот, вечный двигатель!
болтовней, а можно просто вести тягач по колее и о жизни подумать, что
ли, помечтать о самом тайном своем и заветном.
него полного счастья. И причина этому одна: всю жизнь, сколько он себя
помнил, никто и никогда не относился к нему серьезно! Никто не догадался
заглянуть ему в душу, понять, что бравада его напускная. Даже Валера
Никитин, самый чуткий и человечный, "сейф" для чужих секретов и
переживаний, Валера, с которым уже две тысячи километров сижено в одной
кабине, и тот не давал себе труда спросить: "О чем ты, парень, думаешь,
что у тебя на душе?" Посмотрит ласково, погладит взглядом по шерстке и
навострит правое ухо: давай, братишка, вытаскивай из закромов свежую
байку, развлекай.
что Тошка - паяц, теперь попробуй переубеди. За двадцать лет никто
совета не спросил, раскрывал рот - отмахивались: погоди, мол, не до
шуток. А ведь было что сказать, и не раз!
председатель никчемный, с воробьиным умишком; только и делал, что орал
на всех без толку и перед начальством каблуками щелкал.
километра, а сколько машин здесь свое здоровье оставило! В осеннюю
распутицу ребят в школу на тракторе возили, в болотных сапогах не
пролезть - черт ноги переломает на этих трех километрах. А в округе
камня моренного полно - ледники на память людям оставили, так и просится
в дело. "Дорстрой" и слышать ни о чем не хотел: нет у него в плане этой
дороги и не предвидится. Тошка и придумал: недельки на две арендовать у
"Дорстроя" камнедробилку и грейдер, кликнуть добровольцев из молодежи и
своими силами протянуть до шоссе дорогу. Подготовился, попросил на
собрании слово - председатель уперся и не дал: нечего, говорит, цирк
устраивать. Разозлился Тошка, написал в районную газету письмо. Приехал
корреспондент, но председатель ему такого про Жмуркина-младшего
наговорил, что гость повозмущался, взял интервью о трудовых успехах и
укатил обратно.
поговорить, видеть бузотера не мог.
председатель, у которого заболел шофер, приказал имевшему водительские
права Тошке сдать трактор и принять машину - не попросил вежливо и
по-человечески, а именно приказал! Тошка стал отказываться, председатель
нажимал. Тогда на глазах у всего колхоза Тошка подвел к правлению
снаряженную седлом корову. Председатель Жмуркину - строгий выговор на
доске объявлений, а Жмуркин на том выговоре изобразил рядом с подписью
всадника, гарцующего на козле. "За подрыв авторитета" бузотера сняли с
трактористов и опрометчиво бросили на свинарник - опрометчиво потому,
что здесь Тошка узнал покрытую мраком тайну: среди безликого поголовья
втихаря воспитывался и наливался соками личный поросенок председателя.
Скоро в свинарник началось паломничество: все хотели увидеть загон, в
котором одиноко похрюкивал увенчанный венком из ромашек кабанчик. На
загоне висел фанерный щит с надписью: "Я не какая-нибудь свинья, а
персональная!"
на селе сразу поскучнела: но нашлось подходящей замены неистощимому на
веселые выходки заводиле.
в колхозе он не сделал. Сотрясал воздух веселым звоном, и только.
сквозь джунгли. Сначала все шло хорошо: как и хотел, попал в танковые
войска, даже уговаривать не пришлось, тракторист все-таки. А служба
пошла кувырком. Один раз увидели, что после отбоя вокруг Тошки балаган -
наряд вне очереди, второй раз - трое суток гауптвахты. Начальство
недоумевало, солдат вроде примерный, по службе кругом благодарности, а
на занятиях, чуть отвернешься, - острит в центре хохочущей толпы.
офицеров, пусть развлекает народ в отведенное для этого время. "Мимика у
тебя, талант, - соловьем разливался худрук ансамбля. - Юмор будешь чи-
тать!" Тошка взвыл: не умею, мол, по заказу шутить, - а поздно: бумага
подписана. Пришлось зубрить монологи и разучивать сценки, корчить рожи
перед залом и разъезжать по смотрам самодеятельности. К удивлению Тошки,
принимали его с каждым разом все лучше, смеялись и аплодировали, даже
премию на конкурсе получил - именные часы. Под влиянием такого успеха
смутная мысль зародилась: а не махнуть ли после демобилизации в
театральную студию, на артиста учиться?
почетных гостей, бывших танкистов части - Никитина и братьев Мазуров.
Как когда-то Гаврилов, они тоже выступили в клубе и рассказали о
трансантарктических санно-гусеничных походах, а на главный, вскруживший
многие головы вопрос: как туда попасть, прямо ответили, что обещать не
обещаем, но у лучшего из лучших, которого командир части рекомендует,
есть шанс.
провалился.
Бубнил заученные шутки, играл мускулами лица, подражая своему любимому
Юрию Никулину, но зал, всегда доброжелательно к Тошке настроенный, не
смеялся: впервые Тошка не нашел с ним контакта. Произошло это потому,
что выступление полярников как обухом по голове Тошку ударило: время
золотое теряю! Вот оно, дело, ради которого стоит жить!
молочные реки и кисельные берега сулил, льстил, слова Нерона вспоминал:
"Какой великий артист погибает!" - а Тошка ни в какую: прошу обратно в
часть!
два вершка, в Антарктиду, первым же ветром унесет с Южного полюса на
Северный. К такому разговору Тошка был готов. Не говоря ни слова, взял
двухпудовую гирю и семь раз выжал правой рукой, потом левой - пять раз.
кино побывал, от увольнительных в город отказывался, а двигатель,