моя, Балека. Мы медленно поднялись на холм и дошли до края пропасти, до того
самого места, где стоял Чека, пока люди падали через край скалы, подобно
воде. В то время слышен был шум и плач, теперь же царило молчание. Ночь была
очень тиха, светила полная луна и освещала тех убитых, которые лежали
поближе к нам, и я ясно мог видеть их всех; я мог даже разглядеть лицо
Балеки, которую бросили в самую середину мертвых тел. Хотя никогда еще лицо
ее не было так прекрасно, как в этот час, но, глядя на него, я испытывал
страх. Дальний конец ущелья был покрыт мраком.
Посмотри, тела мертвецов уплотнились в ущелье, и оно не полно на высоту
целого копья!
тебе, чтоб баюкать твой сон. О, люди племени Лангени, хотя вы все забыли, я
помнил все! Вы забыли, как приходила к вам женщина с мальчиком, прося крова
и пищи, и вы ничего не захотели дать им, ничего, даже кружки молока. Что
обещал я вам в тот день, люди племени Лангени? Разве я не обещал вам, что за
каждую каплю, которую могла бы содержать эта кружка, я возьму у вас жизнь
человека? Разве я не сдержал своего обещания? Не лежат ли здесь мужчины
многочисленнее, чем капли воды в кружке, а с ними женщины и дети,
бесчисленные, как листья? О, люди племени Лангени, вы отказались дать мне
молока, когда я был ребенком, теперь, став великим, я отомстил вам! Великим!
Да, кто может сравняться со мной? Земля дрожит под моими ногами; когда я
говорю, народы трепещут; когда я гневаюсь, они умирают тысячами. Я стал
великим и великим останусь. Вся страна моя; куда только может дойти нога
человека, страна моя, и мне принадлежат все те, кто живет в ней. Я стану еще
сильнее, еще могущественнее. Балека, твое ли это лицо пристально смотрит на
меня из толпы тех тысяч, которых я умертвил? Ты обещала мне, что отныне я
буду плохо спать. Балека, я тебя не боюсь, по крайней мере, ты спишь крепко.
Скажи мне, Балека, встань ото сна и скажи мне, кого должен я бояться? --
внезапно он прервал бред своей гордости.
мысль докончить все его кровавые дела и убить его; сердце мое бесновалось от
гнева и жажды мщения. Я стал за ним, я уже поднял палку, которую держал в
руке, чтобы размозжить ему голову, как вдруг и я остановился, потому что
увидел нечто необычное. Там, среди мертвых я увидел руку, которая двигалась.
Она задвигалась, поднялась и поманила кого-то из тени, скрывающей конец
ущелья и набросанные в кучу тела; и мне показалось, что рука эта
принадлежала Балеке. Может быть, то была и не ее рука, может быть, то была
рука кого-нибудь, кто еще жил среди тысячи мертвых, говоришь ты, мой отец?
Во всяком случае, рука поднялась рядом с нею, хотя ее холодное лицо не
изменилось. Три раза поднялась рука, три раза вытянулась она кверху, три
раза поманила она к себе согнутым пальцем, как бы призывая кого-то из мрака
тени и из тьмы мертвых. Потом она упала, и в полном молчании я слышал ее
падение и звон медных браслетов. Когда рука упала, из тени раздалось пение,
громкое и нежное, какого я никогда не слыхал. Слова песни долетали до меня,
отец мой; но потом они исчезли из моей памяти, и я их больше не помню. Я
только знаю, что слова говорили о сотворении мира, о начале и конце всех
народов. Они рассказывали, как размножились черные племена и как белые люди
пожрут их, и почему они живут и почему перестанут существовать. Песня
говорила о Зле и Добре, о женщине и мужчине, о том, как они воюют друг с
другом и каков будет конец борьбы. Она пела также о народе Зулусов, о том,
как они победят страну Малой Руки, где Белая Рука поднимется на них, и как
они растают в тени этой Белой Руки; будут забыты и перейдут в страну, где
никто не умирает, а живет вечно. Добрый с добрым, злой со злым. Песня пела о
жизни и смерти, о радости и горе, о времени и том море, в котором время --
лишь плавающий листок, и о причине, почему все так создано. Много имен
поминалось в этой песне, но из них я знал не все, хотя и мое имя послышалось
мне, имя Балеки и Умслопогаса и имя Чеки Льва. Недолго пел голос, но все это
было в его песне и многое другое; значение песни исчезло из моей памяти,
хотя было время, когда я узнал его, и буду знать снова, когда все кончится.
Голос из мрака пел и наполнял все пространство звуками своего пения;
казалось, что и мертвые его слушают. Чека слышал голос и дрожал от страха,
но уши его были глухи к смыслу песни, хотя мои открылись для него.
подобно сиянию, которое является после шести дней на лице умершего человека.
Медленно приближался он сквозь мрак, и, по мере его приближения, я видел,
что светлое сияние принимает облик женщины. Вскоре я ясно увидел его и узнал
этот лик славы. Отец, то было лицо Инкозацаны Зулусов -- Небесной Царицы.
Она приближалась к нам очень медленно, скользя по бездне, которая была полна
мертвыми, и путь, по которому она ступала, был мощен трупами; пока она
подходила, мне казалось, что из числа мертвых подымались тени и следовали за
нею. Царицей мертвых, -- тысячи и тысячи умерших. Отец мой, какое сияние,
сияние ее волос, подобных расплавленному золоту, ее очей, подобных
полдневным небесам, блеска ее рук и груди, похожих на свежевыпавший снег,
когда он сверкает при солнечном закате. На ее красоту страшно было
взглянуть, но я радуюсь, что дожил до счастья видеть ее, пока она сияла и
блистала в меняющейся пелене света, составляющей ее одеяние.
закрывая лицо руками; я не боялся, отец мой, только злые должны бояться
Небесной Царицы. Нет, я не боялся: я стоял прямо лицом к лицу и глядел на ее
сияние. В руке она держала небольшое копье, вправленное в царское дерево: то
была тень копья, которое Чека держал в руке, того, которым он убил свою мать
и от которого он сам должен был погибнуть. Она перестала петь и остановилась
перед лежащим ниц царем и передо мной, стоящим за царем, так что свет ее
сияния падал на нас. Она подняла свое небольшое копье, тронула им чело Чеки,
сына Сенцангаконы, обрекая его на погибель. Потом она заговорила; но хотя
Чека почувствовал прикосновение, он не слыхал слов, которые предназначались
только для моих ушей.
чаша Чеки еще не полна. Когда в третий раз ты увидишь меня на крыльях бури,
тогда убей его, Мопо, дитя мое!
прошло, видение исчезло, и снова остался я один в ночной тишине с Чекой и
мертвецами.
страхом.
племен, царь, и которая время от времени показывается людям перед
совершением великих событий!
теперь, какую песню пела она и почему она прикоснулась ко мне копьем?
как ты сам видел. То, о чем она пела, недоступно моему пониманию, а почему
она прикоснулась к твоему челу копьем, я не знаю, царь! Может быть, для
того, чтоб короновать тебя царем еще большего царства!
толпу, лежащую перед нами, и на холодное тело Балеки.
даже цари, о Землетряситель! -- отвечал я. Мы повернулись и в молчании пошли
домой.
заколдована вся страна Зулусов; он говорил, что более не может спать
спокойно, а вечно просыпается в тревоге, произнося имя Балеки. Поэтому, в
конце концов, он перенес свой крааль далеко оттуда и основал большой город
Дугузу здесь в Натале.
белых людей -- место то зовут Стангер. Там, где теперь город белых людей,
стоял большой крааль Дугуза. Я ничего более не вижу, мои глаза слепы, но ты
видишь. Где стояли ворота крааля, теперь находится дом; в этом доме белый
человек судит судом справедливым; раньше через ворота крааля этого никогда
не проникала Справедливость. Сзади находится еще дом; в нем те из белых
людей, которые согрешили против Небесного Царя, просят у него прощения; на
том самом месте видел я многих, не сделавших ничего дурного, молящих царя
людей о милосердии, и только один из них был помилован. Да, слова Чеки
сбылись, я скоро расскажу тебе о них, отец мой. Белый человек завладел нашей
землей, он ходит взад и вперед по своим мирным делам, где раньше наши отряды
мчались на убийства, -- его дети смеются и рвут цветы в тех местах, где люди
в крови умирали сотнями; они купаются в водах Имбозамо, где раньше крокодилы
ежедневно питались человеческими телами; белые молодые люди мечтают о любви
там, где раньше девушки целовали только ассегаи. Все изменилось, все стало
иным, а от Чеки осталась только могила и страшное имя.
он в покое, но вскоре прежняя жажда крови проснулась в нем, и он выслал свои
войска против народа Пондо; они уничтожили этот народ и привели с собой его
стадо. Но воинам не разрешалось отдыхать; снова их собрали на войну и
послали в числе десятков тысяч, с приказанием победить Сотиангану, вождя
народа, который живет на севере от Лимпопо. Они ушли с песнями, после того,
как царь сделал им смотр и приказал вернуться победителями или не
возвращаться вовсе. Их число было так велико, что с рассвета до того часа,
когда солнце стояло высоко на небе, эти непобежденные воины проходили сквозь
ворота крааля, подобно бесчисленным стадам. Не знали они, что победа более
не улыбнется им, что придется им умирать тысячами от голода и лихорадки в
болотах Лимпопо и что те из них, которые вернутся, принесут щиты свои в
своих желудках, сожравши их для утоления неумолимого голода! Но что говорить
Белоусов Валерий
Конюшевский Владислав
Прозоров Александр
Буркатовский Сергей
Свержин Владимир
Русанов Владислав