Чтение 27–й страницы книги ~Длинный путь~

За Олдтауном он знал дорогу, как свои пять пальцев. - Ты, кажется, из
этих мест?

Гэррети подпрыгнул. Стеббинс как будто читал его мысли.

- Не совсем. Я в жизни не был к северу от Гринбуша, - они миновали
оркестр, трубы и кларнеты которого тускло отсвечивали в темноте.

- Но мы будем проходить через твой город?

- Рядом с ним.

Стеббинс хмыкнул. Гэррети взглянул на его ноги и с удивлением увидел,
что Стеббинс сменил теннисные туфли на пару мягких мокасин. Туфли он
сунул за пазуху, под рубашку.

- Я берегу туфли, - пояснил Стеббинс, - на всякий случай. Но, думаю,
они мне не понадобятся.

- А-а.

Они прошли радиовышку, скелетом стоящую в голом поле. На ее верхушке
мерно, как сердце, пульсировал красный огонек.

- Думаешь увидеть любимых людей?

- Думаю, - ответил Гэррети.

- А потом?

- Что потом? Пойду дальше. Если вы все к тому времени не выйдете из
игры.

- Не думаю, - Стеббинс улыбнулся. - А ты уверен, что не выйдешь из
игры раньше?

- Я ни в чем не уверен. Не был уверен, когда это началось, и еще
меньше сейчас.

- Думаешь, у тебя есть шанс?

- Нет, не думаю, - сердито ответил Гэррети. - И зачем я говорю с
тобой? Это все равно, что говорить с ветром.

Где-то далеко в ночи завыли полицейские сирены.

- Кто-то впереди прорвался через ограждение, - сказал Стеббинс.

Какие они тут неугомонные! Только подумай, сколько еще людей ждет
тебя впереди. - Тебя тоже.

- Меня тоже, - согласился Стеббинс, и они долгое время молчали.

- Удивительно, как сознание управляет телом, - сказал он наконец.

Средняя домохозяйка за день проходит шестнадцать миль, от
холодильника до утюга и обратно, и к концу дня ног под собой не чует.

Коммивояжер может пройти двадцать, школьник, играющий в футбол, - от
двадцати пяти до двадцати восьми... Это за весь день, с утра до вечера.

И все они устают. Устают, но не выматываются.

- Да.

- Но представь, что домохозяйке говорят: сегодня до ужина тебе надо
пройти шестнадцать миль.

Гэррети кивнул:

- Вот тогда она вымотается.

Стеббинс промолчал. Гэррети показалось, что он недоволен его ответом.
- Разве не так?

- А ты не думаешь, что она пройдет их до обеда, а потом будет
валяться перед телевизором? Я именно так думаю. Гэррети, ты устал?

- Да. Я устал.

- А вымотался?

- Не думаю.

- Правильно. Вот он вымотался, - Стеббинс указал пальцем на Олсона.

- Он почти уже готов. Гэррети посмотрел на Олсона, словно ожидая, что
тот от слов Стеббинса упадет.

- Но что его держит?

- Спроси своего дружка Бейкера. Мул не любит пахать, но любит
морковку. Вот ему и подвешивают морковку перед носом. Мул без морковки
выматывается быстрее. Понимаешь?

- Не очень.

Стеббинс улыбнулся.

- Ладно, посмотри на Олсона. Он уже не любит морковку, хотя он этого
еще не знает. Смотри на него и учись.

Гэррети посмотрел на Стеббинса внимательней, не зная, издевается он
или говорит серьезно. Стеббинс рассмеялся - звонко и весело, заставив
многих идущих удивленно обернуться.

- Иди. Поговори с ним. А если он не захочет, просто посмотри.

Учиться никогда не поздно.

- Хочешь сказать, что это важный урок?

Стеббинс перестал смеяться:

- Это самый важный урок, какой может быть. Урок жизни и смерти.

Реши это уравнение, и ты выживешь.

Сказав это, Стеббинс, казалось, потерял к нему интерес и снова стал
смотреть вниз. Гэррети отошел от него и направился к Олсону.

Он попытался разглядеть лицо Олсона и не мог. Кожа его пожелтела и
высохла от обезвоживания. Глаза глубоко засели в глазницы. Волосы на
голове торчали во все стороны слипшимися прядями.

Это был уже не человек, а робот. Тот Олсон, что сидел когда-то на
траве и рассказывал про парня, которого застрелили прямо на старте,
исчез.

Его больше не было.

- Олсон? - прошептал он.

Олсон шел. Это был ходячий дом с привидениями. От него так и разило
смертью.

- Олсон, ты можешь говорить?

Олсон шел. Его лицо смотрело в темноту, и в безумных глазах чтото
светилось, что-то там еще оставалось, но что?

Они взбирались на очередной холм. В легких Гэррети оставалось все
меньше воздуха, и он тяжело дышал, как собака в жару. Рядом с дорогой
текла река - серебряная змея в черноте ночи. Это Стилуотер, вспомнил он.
В Олдтауне течет Стилуотер. Впереди рассыпались огоньки. Олдтаун. Они
дошли до Олдтауна.

- Олсон! - позвал он. - Это Олдтаун! Мы дошли!

Олсон не отвечал. Теперь он понял, кого Олсон ему напоминает -
"Летучий Голландец", несущийся вперед без экипажа.

Они быстро спустились с холма, свернули влево и перешли через мост.
На другой стороне моста был знак: "Подъем. Грузовикам снизить скорость".
Некоторые застонали.

Подъем возвышался перед ними, как гора, хотя он был совсем невысоким.

Но он был.

Гэррети сделал первый шаг. "На вершине буду задыхаться, как астматик,
- подумал он, и следующей мыслью было, - если доберусь до вершины". В
ногах - от бедер до ступней, - встала протестующая боль. Ноги говорили,
что не могут больше всего этого выдержать.

"Но вы выдержите, - сказал им Гэррети. - Выдержите или сдохнете".

"Нам плевать, - ответили ноги. - Можешь подыхать".

Мускулы, казалось, размякли, как мороженое на солнце. Они тряслись и
прыгали, напоминая плохо управляемых марионеток.

Спереди и сзади сыпались предупреждения, и Гэррети понял, что скоро
одно из них достанется и ему. Он уставился на Олсона, пытаясь попасть в
такт его шагам. Они взойдут на этот проклятый холм вместе, а потом Олсон
откроет ему секрет, о котором говорил Стеббинс. Сколько еще? Сто футов?

Пятьдесят?

Прогремели первые выстрелы, следом - пронзительный крик, заглушенный
новыми выстрелами. Гэррети ничего не видел в темноте, да его и не
интересовало, кто это был. Осталась только боль, режущая боль в ногах и
в легких.

Холм спрямился и пошел под уклон. Этот склон был более покатым, но
мускулы Гэррети не переставали дрожать. "Мои ноги сейчас откажут, думал
он. - Они не доведут меня до Фрипорта. Даже до Олдтауна. Я умираю".

Тут ночь разорвал рев множества глоток, дикий и ужастный, повторяющий
одно и то же слово:

- Гэррети! Гэррети! Гэррети! Гэррети!

Это Бог-отец. Бог лишил его ног за то, что он хотел узнать секрет,
узнать секрет... Как гром:

- Гэррети! Гэррети! Гэррети!

Это был не Бог. Это были ученики олдтаунской высшей школы,
выкрикивающие хором его имя. Как только они увидели его бледное,
измученное лицо, скандирование превратилось в бурю аплодисментов. Парни
вопили и целовали своих девушек. Гэррети помахал им, улыбаясь, и опять
повернулся к Олсону.

- Олсон, - прошептал он. - Олсон!

Веки Олсона чуть-чуть дрогнули. Искра жизни, как последний поворот
стартера в старом автомобиле.

- Скажи мне, Олсон. Скажи мне, что делать. Школьники ("Неужели я
когда-то ходил в школу?" - с удивлением подумал Гэррети) прыгали теперь
вокруг них, оглушая их криками.

Глаза Олсона с трудом поворачивались в глазницах, словно они
заржавели и требовали смазки. Его губы издали какой-то звук.

- Ну, - прошептал Гэррети. - Ну, говори же! Говори, Олсон!

- А-а, - сказал Олсон. - А-а.

Гэррети подошел ближе и положил руку Олсону на плечо, вдыхая смесь
пота, гноя и мочи.

- Попытайся, Олсон!

- Бу. Бо. Божий... Божий сад.

- Божий сад? Что ты говоришь?

- Он полон. Плодов. Я... Гэррети молчал. Он не мог говорить. Они
поднимались на очередной холм, и он опять задыхался. Олсон, казалось,
вообще не дышал.

- Я не хочу. Умирать, - закончил Олсон. Гэррети с ужасом смотрел на
то, что было Одеоном.

- А? - существо рывком повернуло голову. - Га. Га. Гэррети?