Чтение 27–й страницы книги ~Дурак умер, да здравствует дурак!~

¶22§

Мое возвращение домой изрядно смахивало на отступление Наполеона из
России. Утром я выходил на улицу с головой, полной наполеоновских планов и
четких стратегических целей, а обратно брел, растеряв все свое войско.
Теперь-то я и подавно не надеялся, что моя вечерняя встреча с Гасом
Риковичем принесет какие-то плоды.

Я приближался к нашему кварталу с опаской, но и на этот раз не заметил
никаких признаков присутствия моих убийц. Быстро оглянувшись по сторонам, я
шмыгнул в подъезд. Почтовый ящик опять ломился. Я опустошил его, рассовал
письма по карманам и поднялся наверх.

В кои-то веки никто не караулил меня под дверью, даже Уилкинс. Я вошел
в квартиру, вывалил письма на столик в прихожей и отправился на кухню, чтобы
едва ли не впервые в жизни выпить до захода солнца.

Если когда-то я и думал, что, возможно, сумею стать сыщиком, то теперь
этим мыслям пришел конец. Я расспросил всего двух человек, и один из них
предпочел усыпить себя, лишь бы не отвечать мне. Даже бесчувственный, он
ухитрился разбить меня наголову. Разумеется, этот конфуз тоже можно было
рассматривать как своего рода шаг вперед. В конце концов, доктор Осбертсон
не стал бы отключать себя, кабы не хотел что-то скрыть, правильно?

Я наскоро обдумал версию, по которой доктор Осбертсон сам убил дядюшку
Мэтта, потому что пришел в ярость, когда дядюшка доказал ошибочность его
диагноза. Профессионал вполне может оскорбиться, если больной, который, по
его прикидкам, не должен протянуть и года, на самом деле проживет в пять раз
дольше. Кабы дядюшку Мэтта не огрели тупым предметом по затылку, он вполне
мог бы пережить своего лечащего врача.

Разумеется, это дурацкий мотив. Нет, так не годится. Убийство наверняка
связано с деньгами, которые я унаследовал. Иначе все остальные события
теряют смысл.

Что же скрывает доктор Осбертсон? Имя пациента, приславшего к нему дядю
Мэтта? Но почему его надо скрывать?

Иногда меня пугала, а иногда подавляла мысль о том, сколь высока
степень моего неведения. В этом море событий я был слеп как подлодка, отчего
порой чувствовал и страх, и подавленность одновременно.

Как мне высянить, что знал и что утаивал от меня доктор Осбертсон? Бог
знает, что еще он выкинет, если я отправлюсь к нему снова. Прострелит себе
ногу? Удалит голосовые связки? Впрыснет под кожу бациллы краснухи и запрется
в карантин?

Первый бокал не помог мне в разрешении головоломки, поэтому я выпил еще
один. Потягивая коктейль, я наудачу позвонил Герти, но никто не снял трубку.
Тогда я стал разбираться с потоком сегодняшней почты и, увидев, что это
продолжение вчерашней лавины (за одним исключением), выбросил все письма,
после чего решил более подробно изучить обнаруженное мною единственное
исключение.

Конверт был без имени, адреса и каких-либо иных надписей. Не было и
марки: его бросили прямо в мой почтовый ящик, пока я бродил по городу.
Внутри лежал маленький листок с аккуратно отпечатанным текстом, совсем
коротеньким: "Позвоните мне. Профессор Килрой. Челси 2-2598".

Профессор Килрой. Где-то я слышал это имя... Герти. Она говорила, что
профессор Килрой был партнером дядьки в Бразилии! Может быть, наконец-то я
выясню, что происходит.

Я уже почти набрал номер, когда осторожность внезапно вернулась ко мне.
Номер в районе Челси. Совсем рядом. Вроде бы, записка была от профессора
Килроя, но так ли это на самом деле? А вдруг кто-то решил пустить в ход
уловку, чтобы вынудить меня обнаружить мое присутствие? Может, шайка в
квартале отсюда, через три дома, и ждет телефонного звонка?

Нет, надо покинуть район, поехать на север и позвонить оттуда.
Наконец-то я сделаю то, что должен сделать. Я снова накинул пиджак, сунул в
карман записку профессора Килроя и вышел из квартиры.

¶23§

Я прекрасно знал, куда держу путь. В библиотеку. Во всяком случае,
газета не захрапит у меня в руках и не станет торговаться со мной из-за
сведений. Мне пришло в голову, что кто-либо из тысячного сонмища персонажей
этой истории когда-то удостоился внимания отдела новостей. Например,
профессор Килрой. Или сам дядюшка Мэтт. Или Гас Рикович. Любые сведения об
их прошлой жизни могли пригодиться мне теперь. А могли и не пригодиться.

В любом случае разумнее всего уйти из дома, а библиотека -- не худшее
место на свете. По крайней мере, лучше многих других. Короче, я вновь
покинул свою укромную берлогу и торопливо зашагал к Восьмой авеню, продолжая
дивиться отсутствию злодеев в нашем квартале. Похоже, мне как-то удалось
перехитрить их, превратиться в своего рода ходячее похищенное письмо,
доступное всеобщему обозрению и оттого невидимое.

Я пришел в библиотеку двадцать минут четвертого, а ушел оттуда в пять,
действительно кое-что разузнав, но и наткнувшись на частокол удивительных и
непонятных обстоятельств. О профессоре Килрое газеты не писали вовсе, как и
о самом дядюшке Мэтте, если не считать шумихи из-за его убийства. Благодаря
успехам "мошеннической управы" Райли несколько раз упоминался в статьях, но
о Карен Смит не было ни слова. Зато однажды мелькнуло имя Уилкинса: он имел
какое-то туманное отношение к берлинскому воздушному мосту 1949 года.
Мистеру Гранту так и не довелось попасть на страницы "Таймс". Я ожидал, что
Добрьяк будет постоянным персонажем, но о нем написали лишь один раз, когда
стряпчий по поручению клиента стряс кругленькую сумму в возмещение ущерба с
крупной компании, выпускавшей лифты, но потом сам едва не попал под суд,
потому что прикарманил более половины этих денег. Ни Герти, ни Гаса Риковича
я не нашел, а вот про доктора Луция Осбертсона прочел немало. Семь лет назад
он пользовал Уолтера Косгроува, финансиста, который давал показания по делу
о биржевом мошенничестве. Доктор Осбертсон тогда заявил под присягой, что
Косгроув болен и не может выступать в суде. Я покопался в газетах в поисках
Косгроува и обнаружил, что спустя три дня после свидетельства эскулапа тот
сбежал в Бразилию, прихватив с собой, по некоторым оценкам, "около двух
миллионов долларов наличными и в оборотных ценных бумагах". И хотя я не
знал, что значит "около" (больше или меньше двух миллионов?), но общую идею
уловил.

Косгроув уехал в Бразилию спустя год после дяди Мэтта и за два года до
возвращения последнего. Интересно, может быть, они познакомились там? Может,
именно Косгроув вызвал в Бразилию доктора Осбертсона, когда дядя Мэтт
заболел? А вдруг привезенные дядькой деньги когда-то полностью или частично
принадлежали Уолтеру Косгроуву?

Похоже, нынче днем доктор Осбертсон всеми правдами и неправдами, и
сознательно, и несознательно стремился утаить от меня имя Косгроува.
Вероятно, он до сих пор силился вывести это пятно на своем послужном списке,
но если дело ограничивалось лишь спасением репутации, Осбертсон явно
переборщил. Нет, тут наверняка есть что-то еще, пока недоступное моему
пониманию.

Выйдя из библиотеки, я прошагал до автозаправки на углу Десятой авеню и
Сорок второй улицы, забился в телефонную будку и позвонил по номеру,
указанному в записке профессора Килроя. После третьего гудка трубку сняли, и
сухой трескучий голос произнес:

-- Да? Что такое?

-- Профессора Килроя, пожалуйста, -- сказал я. В каком-то смысле имя
звучало так же глупо, как Фред Нидик, но, произнося его, я не чувствовал
себя круглым дураком, коль скоро не был профессором Килроем.

-- Кто это? -- спросил трескучий голос.

-- Фред Фитч, -- ответил я. -- Это профессор Килрой?

-- Где вы? Дома?

-- Неважно, где я. Вы -- профессор Килрой?

-- Конечно, а вы как думали? Стал бы я давать вам чужой номер. Где вы
хотите встретиться, у вас или у меня?

-- Не у вас и не у меня, -- ответил я, поскольку продумал все загодя и
уже решил, где безопаснее всего увидеться с этим человеком, кто бы он ни
был. -- Встретимся на центральном вокзале, в главном зале ожидания.

-- Это еще почему?

-- Потому что я не знаю, кто вы такой.

-- Послушай, мальчик, я только хочу выручить племянника своего старого
приятеля. Вот и весь мой интерес в этом деле.

-- А мой интерес -- в том, чтобы обезопасить себя. Либо встречаемся на
центральном вокзале, либо -- в загробном мире.

-- А, черт с тобой, ладно. Во сколько?

-- Сами решайте, во сколько.

-- В восемь устроит? После часа пик?

-- Да, устроит, -- ответил я. -- Как я узнаю вас?

-- Не волнуйся, -- заверил он меня. -- Я сам тебя узнаю.

Щелк.

Так, теперь -- квартира дядюшки Мэтта. Я все тянул с походом туда,
поскольку был почти уверен, что Добрьяк посвятит хотя бы часть сегодняшнего
дня наблюдению за квартирой в надежде схватить меня за ухо, чтобы
предпринять последнюю попытку испробовать на мне свой гипнотический дар. Я
понятия не имел, какая роль отведена стряпчему во всем этом деле, связан ли
он с убийцами и похитителями или строит какие-то козни в одиночку. Но я
знал, что при моей доверчивости и его улыбчивой физиономии мне ради
собственной безопасности следует держаться подальше от Добрьяка.

Впрочем, не мог же он вечно следить за квартирой дядюшки Мэтта. Рано