родительская ласка и забота, а затем школа и потом уже еще более
жестокая борьба за свое место под солнцем. Они познают все - радость
успеха, горечь поражений. Но пока первый свой бой они выиграли - они
живут.
повезло с самого начала. Им предстоит еще нелегкая борьба за жизнь. И
доктор Дорнбергер, пройдя мимо общих палат, направился в палату особых
случаев. Осмотрев последнего, самого слабенького и крохотного, младенца
Александера, он сокрушенно покачал головой и методично, как всегда,
написал на карте все необходимые назначения.
***
сестра Уайлдинг уже вводила Джона Александера через другую.
облачились в стерильные халаты и закрыли лица марлевыми повязками, хотя
посетителей от младенцев отделяла перегородка из толстого стекла. Сестра
Уайлдинг постучалась в нее, чтобы привлечь внимание дежурной сестры.
услышала. Сестра кивнула и прошлась по рядам инкубаторов, а затем
остановилась и указала на один, слегка повернув его, так чтобы Джону
было лучше видно.
Александера совершенно непроизвольно, хотя он готовил себя к самому
худшему.
растерянно проговорил Джон, глядя на младенца. Он лежал неподвижно, с
закрытыми глазами, и лишь еле заметное колебание крохотной грудки
свидетельствовало о том, что он дышит. Он был таким маленьким,
беззащитным и жалким, его сын.
поближе, стала профессионально объяснять режим ухода, температуру
инкубатора и другие подробности.
тельца. - Он будет жить? - наконец, собравшись с силами, спросил он. - У
вас бывали такие случаи?
Она была совсем юной, небольшого роста, с рыжими волосами, но в ней уже
чувствовалась профессиональная уверенность. - И многие из них выживали,
если боролись за жизнь.
будет для него нелегкой, - добавила она.
остро осознал, что это частица его самого, его плоть, это его сын, и ему
захотелось крикнуть ему: "Ты не один, сынок, я пришел к тебе, я здесь!
Вот мои руки, вот весь я сам. Возьми мои силы, мою кровь, мое дыхание,
но только борись, только выживи. Я твой отец, и я люблю тебя!"
дал себя увести.
***
столом, углубившись в бумаги, а в дальнем углу доктор Коулмен
проглядывал папку с историями болезни. Как только Люси вошла, он
обернулся.
бумаги и освободив место на столе.
стене. Пирсон вышел из-за стола, и Коулмен быстро включил негатоскоп.
указала место, на которое обратил ее внимание доктор Белл, и высказала
свои соображения.
сказал:
его и доктора Пирсона относительно диагноза разошлись. Он ждал, что
старший врач скажет дальше.
знакомые ворчливые нотки, но Коулмену показалось, что он просто хочет
выиграть время, прежде чем вынести окончательное решение. "Старик все
еще не уверен полностью в своей правоте", - подумал Коулмен.
повернувшись к Люси.
воцарилось молчание. Наконец старый патологоанатом произнес:
опухоль. Костная саркома.
этого уже в самом начале. Я думал, снимки дополнительно подтвердят это.
следует делать.
предупредить больную. Это будет нелегко.
обратился к Коулмену:
коллега, ибо не хотел, чтобы Люси знала о том, что у вас сомнения. Ей
пришлось бы сказать родителям, а в таких случаях все они требуют
отсрочки, выяснения. Я их понимаю. - Он вздохнул. - потом, как опасно
ждать в таких случаях, мне не надо вам говорить.
должен взять на себя ответственность. И все же он не был полностью
уверен в необходимости ампутации. Только последующее лабораторное
исследование покажет, кто из них прав. Но будет уже поздно. Пациенту, в
сущности, будет все равно. Хирурги научились успешно ампутировать
конечности, но медицина еще не знает случаев их приживления.
***
пополудни. О'Доннел, взяв такси, дал адрес отеля в Манхэттене и с
облегчением откинулся на спинку сиденья.
Нью-Йорк, он спешил закончить все неотложные дела в больнице и провел
ряд операций, которые нельзя было откладывать до возвращения. Кроме
того, состоялось наконец заседание медперсонала, где обсуждался вопрос о
добровольных взносах в фонд больничного строительства. И хотя Гарри
Томаселли провел немалую работу, все прошло не так гладко, как хотелось
бы. Многие из врачей откровенно выражали недовольство, и это понятно. Но
О'Доннел не сомневался, что в итоге можно будет рассчитывать на их
поддержку.
ломаные линии города, который словно двигался ему навстречу.
неприятно поражают его грязь, скученность и безобразие. Но через
день-другой все, что раздражало, становится знакомым и привычным и даже
удобным, как старый сюртук, в который приятно облачиться дома. Он
улыбнулся пришедшему на ум сравнению и пожурил себя за
сентиментальность. Он медик, а такие города - враги человека. Да и
сентиментальность не способствует прогрессу мысли.
парк, подкатила к отелю "Парк Шератон".
дороги, сменил сорочку и бегло проглядел программу работы съезда
хирургов. Он заметил, что из всех докладов его могут интересовать,
пожалуй, только три: два по открытой хирургии сердца и один по пересадке
артерий. Первый из докладов начнется завтра в одиннадцать утра.
Следовательно, у него масса свободного времени. Он взглянул на часы.
Скоро семь, а в восемь у него встреча с Дениз. Он спустился в бар отеля.
и с любопытством окинул взглядом зал. Он подумал, какими, в сущности,
редкими бывают в Берлингтоне минуты, когда он не думает о больнице. А
как необходимо отрываться от рутины больничных дел и забот, чтобы не
потерять чувство перспективы, сознание того, что существуют и другой
мир, другие люди и интересы. Больница Трех Графств, по сути дела, стала
смыслом его жизни. Хорошо это или плохо, скажем, с профессиональной
Прозоров Александр
Жюль Верн
Посняков Андрей
Каргалов Вадим
Березин Федор
Шилова Юлия