Чтение 27–й страницы книги ~Виза в позавчера~

-- В порядке... Не волнуйся...

И Немец пошел по проходу, то и дело спотыкаясь о чьи-то ноги и изредка
механически извиняясь.

Пожилая черная уборщица, узнав в чем дело, указала ему на дверь.

Перед зеркалом, спиной к нему, сидел старик с седой гривой волос, и
женщина в белом передничке держала перед его губами бумажный стаканчик так,
чтобы он мог пить. Олег подождал, пока старик напьется.

-- Слава,-- тихо позвал Олег.

-- Тут я,-- весело отозвался человек и повернулся во вращающемся
кресле.

-- Раз отзываетесь на это имя, значит, это вы.

-- Конечно, я -- это я. А вы, простите?..

-- Мне трудновато объяснить... Я несмышленыш, с которым вы играли в
шахматы и... посылали к Майе... Меня зовут Олег Немец.

Некоторое время они молча, изучающе смотрели друг на друга.

-- Война?-- спросил Владан, как спрашивают секретный пароль.

-- Война,-- подтвердил Олег и вздохнул.

-- Since this's your friend, I'll be back in few minutes,-- промолвила
женщина и вышла.

-- Что она сказала?-- спросил Владан.

-- Она отойдет на несколько минут,-- перевел Олег.

-- Я знаю, здесь нельзя курить,-- Владан подмигнул.-- Но пока эта леди,
которую ко мне тут прикрепили, вышла, достань мне сигаретку во-он из той
сумки. Мы ведь на "ты", да? Как не подымить по такому случаю?

Чиркнув зажигалкой, Олег дал Владану прикурить и закурил сам.

-- Видишь, я в том же амплуа,-- сказал Владан и закашлялся.

-- Кто же тебе помогает?

-- Да кто попало... Они у меня не задерживаются,-- Владан вдруг
запел.-- Менял я женщин, как, терьям-терьям, перчатки...

-- Приятно тебя видеть здоровым и в форме, несмотря ни на что!

-- Здоровым?!-- печально усмехнулся Владан.-- Тебя не удивляет, что я
вообще жив? Мне ведь за семьдесят. А ты? Ты-то как?

Олег скупо рассказал. Он был растерян и от этого глуповат.

-- У тебя семья, а я вот как жил, так и живу бобылем, если не считать
случайных эпизодов. Не живу, а существую...

-- Как Майя? Может, это неприятно вспоминать?..

-- Майя, представь себе, пришла на наше представление в Нью-Йорке.
Живет с мужем на Брайтон-бич.

-- Он тоже был циркачом?

-- Сейчас служит швейцаром в гостинице. Ведь не мальчик... Меня раньше
за границу никогда не выпускали,-- советские люди не должны быть уродами.
Сейчас к вам сюда только ленивые не едут. Знаю, все халтурят, но, поверь
мне, кроме циркачей: на канате под куполом на шармачка не поработаешь...
Послушай, Олег, ты же по-английски сечешь. Погляди, что тут про меня пишут?

Кивком головы Владан указал на стол. Немец взял свежий номер газеты
"Сан-Франциско экзаминер". На фото Владан был в своей рабочей позе на арене.
Заголовок гласил: "Русский артист, который ногой рисует лучше, чем другие
художники рукой".

-- Я-то газет не читаю,-- сказал Олег.-- Оказывается, о тебе уже не
первый раз здесь пишут. Вот послушай: в связи с появлением талантливого
русского художника без рук газета решила провести конкурс среди читательниц:
какой орган у мужчин самый важный.

Только теперь до Олега дошло, почему спорили у Мирона гости!

-- Какой же?-- спросил Владан, кося глаза в газету.

-- "Читательницы охотно откликнулись,-- переводил Олег.-- Одна молодая
женщина заявила, что постановка вопроса неправильная: у ее друга ей нравятся
все органы. Одна феминистка заявила, что у мужчин нет важных органов вообще,
все второстепенные, а все важные органы только у женщин. Она и получила
первую премию на конкурсе: бесплатную подписку на газету "Сан-Франциско
экзаминер"" .

-- Боже мой!-- воскликнул Владан.

-- Вот еще,-- Олег продолжал читать.-- Тебя будут показывать по
телевидению на всю Америку. Готовься! Знаменитая Барбара Уолтерс специально
прикатила в Сан-Франциско взять у тебя интервью для передачи
"Twenty-twenty".

-- Зачем мне все это?

-- Поздно, брат, ты -- знаменитость. Вот письма читательниц.
Послушай-ка, тебе делают предложение. Некая Стефани Боксер готова утешить
тебя в одиночестве. Она пишет, что отсутствие рук у Владана -- не помеха и
что готова выйти за тебя замуж. Женишься -- останешься в Америке.

Владан улыбался. Но в глазах его стояли слезы.

-- Это что, серьезно? Такого мне в жизни никто не предлагал. В
молодости я хотел любить женщин руками, понимаешь, и очень страдал, что не
мог... Мопассан говорил, пока у него есть хоть один палец, он мужчина, а у
меня нет ни пальцев, ни даже тех мест, из которых они растут. Кому я нужен
-- жалкий калека, жертва той тупой, идиотской войны, обрубок человека?

Я ведь тоже не состоялся из-за войны, хотел сказать Олег. Но это было
неуместно, и он промолчал.

-- Владан, давай я заберу тебя к нам домой,-- вместо этого произнес
он.-- Отдохнешь... Расслабишься... Погуляем на океане... А потом привезу
обратно. Идет?

-- Нет, Олег, нет! Все это не для меня. У меня только две точки
существования: арена и гримерная с диваном. Тут или там я и помру. А теперь
прощай, дружище. Мне надо принять снотворное и лечь.

-- Тогда вот мой телефон,-- Олег набросал на клочке бумаги номер.--
Отдохнешь -- позвони, я за тобой приеду и...

Владан кивнул. Олег обнял его за плечи, понимая, что звонка не
последует. Пустые рукава владановой белоснежной рубашки колыхнулись и
замерли.

Олег вышел на улицу. Представление давно закончилось, и пространство
вокруг цирка опустело. В Тихом океане садилось солнце, оранжевое, тяжелое и
равнодушное. Никакой разницы с тем солнцем, которое Олег видел в деревне
накануне войны, не было.

Нинель одиноко стояла у входа в цирк и ждала мужа.

¶КВАРТИРА No 1§

Немало помотался по свету Олег Немец. А в город, где родился, никак не
мог выбраться. Было к тому объективное препятствие, ибо давно переселился
Олег на другой континент и сделался американским подданным. Он все надеялся
на гастрольную поездку, но пути оркестра туда не лежали.

И вот, после очередного концерта в Москве, в предотъездный свободный
день, душный и полный бензиновых паров, Олег отчетливо понял: если он
немедленно не съездит, то после уже не увидит свой город никогда.
Договорились они с женой, трепавшейся на радостях с утра до ночи со старыми
подругами, встретиться в десять вечера того же дня на Центральном телеграфе,
у входа.

Билетов на ранний рейс на аэровокзале, конечно, не было. Но для
тщательно выбритого, вальяжного господина, во все ненаше одетого, с
американским паспортом, а главное, за двойную цену в твердой валюте билетик
случайно нашелся. Вскоре Олег уже протопал через магнитную ловушку в Быкове
на посадку. Если все будет нормально, меньше часа полета, и там у него будет
несколько часов.

Подремывая в тесном для его располневшего тела и дребезжащем самолете,
Немец подсчитал, сколько он не был в родном городе. Вышло около полувека.
Для всеобщей истории человечества его вояж не имел существенного значения,
но история не происходит сама по себе. Она то течет мимо, то втягивает нас в
водоворот. Мы выкарабкиваемся, обсыхаем на солнышке, и кажется, что история
снова независимо течет мимо. Она-то легко может течь без нас, да мы без нее
не живы. Подобные философемы приходят только человеку, пребывающему в
самолетном безделье. Ну, и день был непростой, набухший предчувствием.

Самолет приземлился, когда наступило самое пекло. Не выходя из
приземистого здания провинциального аэровокзала, Немец повесил на плечо
сумку, плащ и первым делом втерся в очередь поближе к кассе. Заскандалившему
было старику он дал доллар, и тот сменил гнев на милость. Олег купил за три
пачки российских банкнот обратный билет на вечерний рейс в Москву. Пока что
ему везло. Чтобы разом на весь день отрешиться от мирских забот, в стекляшке
напротив аэровокзала он взял две порции жутких вареников, похожих на вареных
мышей. Однако есть их не стал, отдал бедной женщине, которая проворно слила
их в пластиковый мешок.

Немец взял такси, через полчаса очутился в центре и побрел, повинуясь
внутреннему компасу.

Ничего Олег не узнавал, а все-таки к старому чугунному мосту пришел,
никого не расспрашивая. У моста он замедлил шаги. Грузная решетка,
покрашенная по ржавчине, бугрилась волдырями. Вот здесь, за поворотом,
должен стоять ларек, чуть поодаль женщина в белом фартуке, а перед ней
лоток, полный разноцветных подушечек по три копейки штука. Немцы, отец и
сын, отправляются на прогулку. Сын трясется по булыжнику на двухколесном
велосипедике. У ларька прислоняет велосипед к решетке. Отец берет кружку
пива, а на сдачу сын покупает у лоточницы подушечки. Олег сосет аккуратно,
чтобы они дольше не лопались. Едва только вытечет повидло -- конфете конец.

Олег ощутил во рту кисловатый вкус этого повидла, но, завернув за угол,
ни пивного ларька, ни лоточницы не увидел: они стояли здесь до войны. Вместо
булыжника кругом лежал асфальт, и асфальт этот давно успел обрасти змейками
трещин. Немец ускорил шаг. Тут уже близко.

Жили они в узком кривом переулке возле церкви Андрея Первозванного.
Церковь была полуразрушена, из-под штукатурки вышла кирпичная кладка, на
колокольне, ближе к макушке, торчали железные балки. Колокола сбросили по
приказу наркома тяжелой промышленности Орджоникидзе. Луковицы давно
оголились, и ветер снес железо. Кресты стояли, словно стыдясь, наклонив