кость, вовнутрь, как улитка в раковину, и затаится там, чтобы отомстить.
Смысл Мясоруков у взрослых полагал в груди или в животе, где ему больше
наслаждения, а у детей - в черепе, потому что у них смысл еще любопытен и
часто выглядывает через глаза наружу. Ударами сапог и штыка Мясоруков
разрушал убежище смысла и выгонял его на свет в виде густой, сопливой
крови. Иван знал, что на простом свету смысл сразу гибнет, потому что для
таинственности мысли нужны темнота и сырость.
Мясорукову, чтобы он мог услышать ее голос, еще не подслащенный болью, и по
этому голосу определить, как лучше взяться за дело.
нежный и таинственный, несмотря на холодные струи воды, текущие ей с волос
под одежду, несмотря на грязь под ногтями. Мясоруков избрал упорное дерево
приклада.
свалявшимся рукавом шинели, в дождь.
прикладом в зубы, не сильно, а только чтобы она упала. Клава поскользнулась
на мокром граните и шлепнулась в лужу. Подскочивший Мясоруков хотел сразу
рубящим ударом сапога сломать Клаве ногу, чтобы она не убежала, но живая
половина его вдруг превратилась в дерево. Качнувшись на внезапно одубевших,
как колоды, ногах, Мясоруков неловко отпрыгнул в сторону, с плеском стукнув
сапогами по воде, и встал, уткнув приклад в камень, как третью точку опоры.
Клава поднялась, пробуя рукой ушибленное лицо, и оглядела застывшего на
трех деревянных ногах красноармейца. Мясоруков корчился, выливая изо рта
слюну, его мертвые ткани цепко схватились с проникающей внутрь материей
клоха.
плечами и спиной. Он извернулся, как крокодил, пытаясь перевести
непослушными пальцами затвор, и тут дерево вошло в его мертвое тело из ног,
вырвало Ивану живот и выбросило из него холодное сливовое переплетение
кишок. Мясоруков тяжело захрипел и закашлялся, плюясь кровью. Слышно было,
как глухо лопнули его легкие, словно мокрый мешок. Откинув назад посеревшее
лицо, Иван успел еще посмотреть на темную в сумерках стену Кремля, и
надсадно каркнуть тревогу, прежде чем лицо его треснуло и сплошь покрылось
кровью. Осторожно коснувшись застывшего Мясорукова пальцами ноги в мягкий
отсыревший рукав шинели, Клава сделала вывод, что странный половинчатый
клох живет недолго, быстро превращаясь в правильный, полный.
Клава. Она пошла им навстречу. Скоро он могла уже различить мертвенные,
сурово устремленные вперед лица бегущих, о которые с бисерными брызгами
разбивался дождь.
чернилом круговое созвездие девяти звезд, обыскал девочку, грубо щупая ее
сильными руками под платьем внутрь тела, не спрятала ли Клава в себе
какой-нибудь тайной отметины или оружия. Клаве было больно, но она не
боялась, и послушно выполняла все команды рыжеусого, залезала коленями на
табурет, ложилась на него животом, садилась и широко открывала рот, до
отказа высовывая язык, пока черт перекладывал ей пряди волос. Так ничего в
Клаве и не нашли.
покрашенного в такой цвет, какой могли бы иметь грозовые тучи, будь в них
вместо воды кровь. Пустыми глазами он следил за обыском Клавы.
остался только нательный крестик.
Вытяни вперед ноги, покажи ступни.
глубока, почти равнодушна. - Как же ты Мясорукова убила?
уже спас ей когда-то жизнь.
рыжеусый и тихо плеснул перед собой кровью изо рта.
раньше прострелю тебе голову.
пятнышка размером с горошину. Была у тебя такая?
что сказал сейчас Комиссар, но только теперь поверила.
попал в голову, вот сюда, возле носа, два осколка - в живот, тут и тут, -
Комиссар ткнул отставленным большим пальцем себя ниже груди, - еще один
перебил локоть. Потом ударом о землю ей сломало позвоночник. Что касается
твоего отца, он попал в плен месяц назад. Его судили полевым судом, как
белого офицера, отрубили ему шашкой руки, а потом пристрелили: из винтовки
- в рот.
ноги, плечи ее дрожали от судорог рыданий.
казенное платье: белую рубашку, кофту и черную юбку до колен. Колготок не
было, но Клаве выдали вместо них портянки, и даже нашли сапоги, которые,
хоть и были немного великоваты, все же не спадали так запросто с ног. Потом
ее напоили чаем с сухарями и кусочком сахара. Клава как раз, жмурясь от
пара, дула на стакан с раскаленным чаем, когда вошел Ленин.
что пиджак расходился назад, зажатый локтями, и открывал пуговицы сорочки
на подтянутом животе. Вид у Ленина был веселый, словно в коридоре Кремля
его только что кто-то рассмешил. Искрясь этим смехом, он торопливо подошел
к привставшей ему навстречу Клаве и протянул ей вынутую из кармана руку.
него какой-то смешной.
плотную ленинскую ладонь.
- Как наши сухаги? Не очегствели еще вконец? Тут сам уж чегствеешь, хуже
сухагя. А что же ты, Наденька, так мало сахагу ей дала? Это не годится.
наливавшая Клаве чай. - По куску на человека.
снова сунув руку в карман и, хитро прищурившись, по-воробьиному свернул
голову набок. - Если у нас дети сахаг есть не будут - ггош цена всей
геволюции. Да, именно так, ггош цена. Для чего мы тогда, спгашивается, всю
эту кашу завагивали? Ну да ладно, чегт с ним, с сахагом, - Ленин присел на
табурет и сложил руки на коленях, внимательно глядя на Клаву. - Давай,
Клава, гассказывай. Как тебе живется?
вгемя сейчас такое, что поделаешь, война. Полстганы у нас сиготы. Я ведь
тоже годителей потегял, и сестгу, и бгата. Но вот если мы с тобой будем
дгужить, нам будет веселее.
тоже улыбнулся, пододвинув к себе стакан с дымящимся чаем.
вообще можно убить. Темноволосая женщина, которую Ленин назвал Наденькой,
подсела к столу, молча, насуплено следя за Клавой. Но глаза у нее были не
злые, просто очень усталые.
кусочек сахара к стакану Клавы, как шахматную пешку. - От нее никаких
госудагственных тайн. Ну, и кто же меня гешил уггобить?
стреляла.
не была. Или была, как ты думаешь, Наденька?
его отыщем. Никуда он не денется. Газ есть человек, лицо должно быть,
неминуемо. Скгывать свое лицо - нехогошо. Газбегемся и накажем. Все что ты
пго него знаешь, расскажешь у товагища Дзегжинского.
Семенова Мария
Круз Андрей
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Емилина Ника
Шилова Юлия