заключенных с большими сроками. И все стали жить, как зеки. От
колючей проволоки их отделяло полтора метра деревянного
настила. Дорожка. По этой дорожке люди ходили по своим делам.
Укатится мяч у ребенка за проволоку, тот хочет его достать, а
охранник с вышки кричит:
бараки: и тюрьма, и жилье вольных людей - окружили высоким
сплошным частоколом. В нем имелись ворота на случай проезда
машин. Ворота охранялись и были почти всегда закрыты.
Единственная дырка шириною в две доски была у входа, на конце
деревянной дорожки. Яблоновские и корпусовские шутники не раз
заколачивали эту дырку досками. Идут люди на работу, а выход
забит. Да и сама Дача Долгорукова числилась как спецучреждение,
а не как населенный пункт. Баня и прачечная уже не
функционировали, но общая система отопления действовала.
Квартплату с жильцов не брали, и сама контора на Новгородской
улице уже не существовала. Руководство ЛенГЭС торопило
строителей со сдачей домов для поселения оставшихся за забором.
И так в течении двух лет. Доски полов в бараках прогнили.
Стекла окон были выбиты, окна затыкались подушками и одеялами.
Люди
другу для совместного проживания. В одной комнате с Александрой
Николаевной и ее дочерьми в третьем бараке проживали еще три
девушки. Веселее, экономнее, теплее.
близкие, кидали через забор заключенным запрещенное для
передач: водку в мешочках с песком, чай, наркотики в сигаретах
или конфетах. Конфликты с охранниками были постоянными.
Дворец, что на Исаакиевской площади, направлялась делегация из
трех человек: многодетная блокадница Тамара, круглогодично не
вылезавшая из своих валенок Анна Сегина и молодой, по-модному
одетый (для контраста, что ли) Вася Кедык. Вася во время войны
подростком был вывезен фашистами из оккупированной Украины и
проживал в немецком концлагере довольно продолжительное время.
Его речь трудно было представить без "майн либен фрейляйн",
"зер гут", "ауфвидерзеен" и других расхожих немецких выражений.
На прием к руководству попасть оказалось невозможным. А к
"слугам руководства" с большим трудом через одну уборщицу, что
провела их запасным ходом, они попали. Хотели узнать о
перспективах еще не расселенных жителей Дачи Долгорукова, а
узнали, как умеют грубить просителям в высоких соетских
инстанциях. Все трое были выдворены оттуда с милицией, так как
Сегина уже схватила чернильницу и намеревалась пустить ее в
голову грубой чиновницы в доме на Исаакиевской.
Саперной. А в комнате оставалась баба Мотя. Много изменений и
среди самих жильцов. Умер новый сосед, муж материной подруги -
Калачев. По пьянке. Умерла Анна Сегина. Попал под поезд (шел из
Песочной от больной матери по шпалам) Толя Блинов. Повесился
сапожник и гитарист Юрка Малков. Застрелился Чудак. В третьем
бараке их комната стала соседней с комнатой Колькиной матери.
Чудак пришел с улицы, а мать его смотрела какое-то кино по
телику у Калачевых. Чудак пришел хмурый.
досмотреть.
Первой прибежала в его комнату из соседней баба Мотя, за ней -
Генкина мать и другие соседи. Генка полулежал, откинувшись, на
диване. Все лицо и грудь были в крови. Здесь же валялось ружье.
Правая нога Генки была разута. Он стрелял себе в рот.
Николай за время работы в пароходстве всего несколько раз
ночевал на Даче Долгорукова. Один раз в сплошном окружении
женского пола: три жилички, сестры, мать и баба Мотя. Он храпел
и сквозь сон слышал, как над ним дружно все смеялись.
он? Не
пропитан.
Храпеть было от
Девчонки пить наотрез отказались, мать с бабой Мотей пригубили
по полстопочке, а мужчины уже затемно "бегали" в дежурный
магазин, аж за Невой, на Тульском переулке, где отоварились
двумя (на всякий случай) бутылками "Ерофеича" и тремястами
граммов грудинки.
отдельной комнате (свободные комнаты были в избытке) с молодой
супругой целую неделю. "Медовую" неделю.
радио - стихи. По обычному репродуктору - выступление
Хрущева. Николая кто-то из соседей "поймал" по радиоприемнику.
Все, кто имел приемники, настроились на нужную волну и включили
их на полную мощность. А Хрущева - выключили. На всю секцию
раздавался молодой звонкий голос: "Мы живем, на волнах
качаясь..." Соседям Николай Сергеевич был дороже, чем "дорогой
Никита Сергеевич". Николай был свой.
в командировку в Турку (Финляндия) на приемку нового теплохода.
Отъезжающие и провожающие собрались на Финляндском вокзале.
Друг друга не знали. Ждали старшего. Старший появился
возбужденный, так что его не сразу и поняли: надо ехать на
Московский вокзал, так как поезда на Финляндию идут оттуда.
Московского, когда увидели проплывающую за окном Дачу
Долгорукова. С наружной стороны дачинского высокого забора
бегали какие-то незнакомые подростки, повидимому, дети жильцов,
приехавших на Дачу Долгорукова в последние годы. Вот они
остановились и провожают глазами поезд, по традиции полагая,
что поезд этот - правительственный.
возвратится в Ленинград уже в новый адрес, который он пока еще
не знал.
новое место жительства.
жена Николая Лиля (полное имя Лидия), красивая и, как все
красавицы, не совсем серьезная женщина. Перевозить их должен
был по случайному совпадению тот же шофер, зять Витьки
Лебедева, который перевозил Наумову семью. Машина подъехала к
коридорному окну барака, через которое удобнее было грузить
немудреную мебель и другие нехитрые пожитки. Неожиданно в окне
появилась улыбающаяся физиономия Наума.
жительства. Ты же меня провожал... Помнишь?
Лебедева зятя. Тот ему и рассказал, что перевозит друга на
улицу Маршала Говорова. Разумеется, согласился взять Наума с
собой. Вот он и явился.
грустно. Ведь на Даче Долгорукова прожита значительная часть их
жизни. Весь переходный период, от подростка до взрослого
человека...
частично уже был заселен. В первой парадной, где была их
квартира, уже жили Галка Бычкова с матерью, бывший управдом
Шабасов с семьей, гитарист Васька Данилов с женой и маленьким
сынишкой и множество других, так хорошо знакомых по Даче
Долгорукова людей. Выгружались быстро, оперативно. Да и
выгружать-то было особенно нечего. Вновь прибывших встречали
новые соседи - все старые знакомые.
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Перумов Ник
Свержин Владимир