у меня еще никто не отнимал. Также Я НЕ ХОЧУ, чтобы за каждым моим шагом следили
исподтишка, и чтобы всякие типы, которых я даже как звать не знаю, тыкали мне и
указывали, что делать!.. Я все сказал.
- Ты очень заблуждаешься относительно своего места в жизни.
- Вы тоже заблуждаетесь насчет моего места в жизни. Послушайте - все-таки, мне
кажется, я лучше вас обдумал свою ситуацию И заметил одну важную вещь. А именно
- тот простой факт, что терять мне практически нечего. С женой я развелся. С
работы хоть сегодня готов уйти. Квартиру снимаю, да и там из вещей ничего
приличного. Всей собственности - пара миллионов на счету, подержанный
автомобиль, да престарелая кошка. Одежда давно уже не модная, а пластинки как из
лавки старьевщика. Ни славы, ни положения в обществе, ни успеха у женщин. Ни
таланта, ни молодости. Болтаю вечно какую-то чушь - и сам же потом жалею... В
общем, как вы и сказали - банальнейшая посредственность. Чего же такого я ни за
что не хотел бы терять? Объясните, если знаете!...
Очень долго из трубки не доносилось ни звука. За это время я успел оборвать
нитку, торчавшую из-под пуговицы на рубашке, и начертить шариковой ручкой
тридцать звездочек на странице блокнота.
- У каждого в этом мире есть хотя бы одна-две вещи, которые он не захочет терять
ни за что. Есть они и у тебя, - прозвучало, наконец, мне в ответ. - А отыскивать
такие вещи в душах людей - это уже наша профессия. Человек живет, постоянно
балансируя на грани между гордыней и низменными страстями. Только вспоминает он
об этой грани часто уже после того, как баланс потеряет... - Он выдержал
короткую паузу. - Впрочем, ладно; с этой проблемой ты еще столкнешься на
последующих этапах развития ситуации. Сейчас же я не скажу, что не воспринял
твоих пламенных заявлений. И требования твои, пожалуй, приму. Я не стану
вмешиваться без особой необходимости. Можешь действовать, как сочтешь нужным...
ровно месяц. Устраивает?
- Вполне, - ответил я.
- Честь имею!
И он повесил трубку. Повесил так, что у меня сделалось неприятно во рту. Чтобы
прогнать это чувство, я тридцать раз отжался от пола, двадцать раз присел и
перемыл всю скопившуюся за трое суток посуду. Дурной привкус исчез. Стоял чудный
день - жизнерадостное сентябрьское воскресенье. Прошедшее лето закатилось на
задворки сознания, точно в пыльный чулан, и вспоминалось уже с трудом.
Я надел новую рубаху, влез в те "Ливайсы", на которых не было пятен от кетчупа,
натянул совпадавшие друг с другом по цвету носки. Потом взял щетку для волос и
тщательно причесался. Несмотря на все это, ощущения, будто мне семнадцать лет,
не пришло. "Еще чего захотел!" - сказал я себе. Как теперь ни выкручивайся -
проклятые годы взяли свое.
Я вывел со стоянки под домом свой давно просившйся на свалку "фольксваген",
отправился на нем в супермаркет и купил дюжину банок кошачьих консервов, коробку
с песком для кошки, дорожный бритвенный набор и пару нижнего белья. Потом я
зашел в "Мистер Донатс", уселся за стойку и принялся уплетать дешевый сахарный
пончик. В длинном, во всю стену зеркале над стойкой отражалось моя жующая пончик
физиономия. Зажав обкусанный пончик в руке, я какое-то время разглядывал себя.
Интересно, гадал я - что обычно думают люди, когда видят мое лицо?... А-а, все
равно: что бы они там ни думали, мне этого никогда не понять. Я проглотил
остатки пончика, допил кофе и вышел на улицу.
Прямо перед вокзалом я наткнулся на туристическое бюро, зашел туда и заказал два
билета до Саппоро на завтрашнее число. Затем, уже внутри вокзала, приобрел
парусиновую сумку на ремне и непромокаемую шляпу. Десятки, хрустя, вылетали из
конверта один за другим; но странное дело - купюр в толстой пачке меньше будто
не становилось. Скорее, меньше становилось меня самого. Бывают на свете такие
деньги. Хранить их противно, и начинаешь тратить, презирая себя; а как истратишь
все - ничего, кроме отвращения к своей персоне, в душе не остается. Дальше,
чтобы как-то унять отвращение, хочется опять тратить деньги. Только денег больше
нет. И убегать некуда.
Я уселся на скамью перед вокзалом, выкурил две сигареты подряд - и решил больше
про деньги не думать. Привокзальную площадь в воскресное утро заполнили
многодетные семейства и юные парочки. Скользя по ним рассеянным взглядом, я
неожиданно вспомнил, что сказала перед расставаньем жена - мол, завели бы
ребенка, так, может... Что говорить: в мои годы уже полагается иметь целую кучу
детей. Но вот какая штука: стоит мне даже попытаться представить себя отцом - и
я тут же впадаю в депрессию. Если бы ребенком был я сам, навряд ли бы мне
захотелось такого папочку.
Я сгреб в охапку пакеты с покупками и, сидя так, выкурил еще одну сигарету.
Затем поднялся, протолкался сквозь толпу обратно к стоянке и закинул пакеты на
заднее сиденье своего драндулета. Пока на заправке мне меняли в машине масло и
заливали бензин, успел заскочить в книжную лавку по соседству, где купил три
дешевых карманных детектива. На все это ушло еще два червонца; карманы у меня
разбухли от сдачи и звякали при ходьбе.
Возвратившись домой, я ссыпал мелочь в стеклянную банку на кухне и сполоснул
холодной водой лицо. Казалось, с момента, когда я проснулся, прошло страшно
много времени. На часах, однако, было всего двенадцать.
горчичного цвета, лицо скрывали очки - столь непроницаемо-черные, что при одном
их виде начинала болеть голова; с плеча свисала парусиновая сумка - точь-в-точь,
как та, что я купил себе.
- Вот, собралась в дорогу, - она похлопала ладонью по туго набитой сумке. - Мы
же надолго едем, так ведь?
- Пожалуй, что так...
Не снимая очков, она плюхнулась на диван у окна и закурила ментоловую сигарету.
Я принес ей пепельницу, присел рядом и погладил ее по волосам. Кошка запрыгнула
на диван и положила голову и передние лапы к ней на лодыжку. Сделав пару
затяжек, она вставила сигарету мне в губы и зевнула.
- Рада, что едешь? - спросил я.
- Ага, ужасно. Особенно - что вместе с тобой...
- Ну, а если мы не найдем овцу? Возвращаться мне будет некуда. Кто знает -
может, тогда это путешествие станет пожизненным, и я буду болтаться по свету до
конца своих дней...
- Прямо как твой друг?
- Ну да. Мы с ним в каком-то смысле - два сапога пара. Разница только в том, что
он сбежал по собственной воле, а меня вышвыривают насильно...
Я тычком затушил сигарету в пепельнице. Кошка подняла голову, протяжно зевнула и
заняла прежнюю позу.
- Ты уже собрал вещи? - спросила она.
- Нет еще, сейчас буду. Да собирать-то особо нечего - белье на смену да мелочи
туалетные... Тебе, кстати, тоже много брать ни к чему - все, что понадобится,
прямо на месте и купим. Денег столько, что девать некуда.
- А я так больше люблю! - хихикнула она. - Какое же это путешествие, если нет
больших чемоданов!
- В самом деле?...
Из полуоткрытого окна доносилось пронзительное щебетание птиц. Такого щебета я
раньше ни разу не слышал. Новое время года принесло новых птиц. Я поймал в
ладонь солнечный луч, падавший на нас из окна, и осторожно прижал к ее щеке.
Так, не двигаясь, мы пролежали очень долго. Рассеянным взглядом я наблюдал, как
белоснежное облако медленно-медленно переползало в небе от одного края окна к
другому.
- Что-то не так? - спросила она.
- Да понимаешь - нелепо, наверное, звучит, но... У меня все время такое чувство,
будто сейчас - это совсем не сейчас. И что сам я - не я, а вроде бы кто-то
другой. И что здесь - это где-то совсем в другом месте. Это чувство это живет во
мне очень долго. Где бы я ни был, чем бы ни занимался - оно постоянно преследует
меня уже, наверно, лет десять.
- Почему именно десять?
- Да потому, что это очень похоже на вечность... Только поэтому.
Она рассмеялась, взяла на руки кошку и осторожно опустила ее на пол.
- Обними меня...
Мы лежали в обнимку на диване. Подушки старого дивана, если уткнуться в них
носом, пахли древностью. Ее хрупкое тело, казалось, вот-вот растворится в этом
запахе без следа. Странно - будто что-то ласковое, теплое, давным-давно
позабытое всплывало со дна моей помутневшей памяти. Я коснулся пальцами ее
волос, осторожно убрал их в сторону - и кончиком языка дотронулся до ее уха. Мир
чуть заметно дрогнул. Мир стал маленьким, совсем крошечным. И Время в этом мире
текло очень плавно и неторопливо.
Я расстегнул пуговицы ее рубашки, положил ладонь ей на грудь - и долго лежал
так, глядя на ее тело.
- Прямо как живая, - вдруг выдохнула она.
- Кто?... Ты?
- Ну да... Мое тело и я.
- Это точно, - согласился я. - Похоже, и вправду живая...
"Как тихо!" - подумал я. Звуки исчезли. Все, кроме нас, куда-то ушли - наверное,
праздновать первое воскресенье осени.
- Знаешь... Мне так хорошо сейчас, - прошептала она тихонько.
- Ага.
- Такое чувство... как на пикнике. Очень здорово.
- "На пикнике"?
- М-м...
Я крепко обнял ее. Потом, убрав губами прядь ее волос, еще раз коснулся языком
уха.
- А что, твои десять лет - это правда было очень долго? - прошептала она мне на
ухо.
- Ужасно долго, - пробормотал я в ответ. - Ужасно долго, а в результате - ни
черта...
Она откинулась на подлокотник дивана, слегка выгнула шею и улыбнулась. Я вдруг
ясно ощутил, что когда-то уже встречал такую же точно улыбку, но вот когда и у
кого - припомнить не удавалось. Все молоденькие женщины, такие разные между
собой, в голом виде кажутся очень похожими друг на друга; этим они всегда
приводили меня в замешательство.
- Давай найдем овцу, - произнесла она с закрытыми глазами. - Найдем овцу - и
Лукьяненко Сергей
Курылев Олег
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Орлов Алекс
Круз Андрей