течение долгих лет каждый вечер собирались крупнейшие
коммерсанты и судовладельцы Бувиля. Этот аристрократический
кружок, о котором в шутку говорили, что попасть в него труднее,
чем в "Жокей-Клуб", вплоть до 1908 года оказывал благотворное
влияние на судьбы нашего крупного торгового порта. В 1880 году
Оливье Блевинь женился на Марии-Луизе Паком -- младшей дочери
коммерсанта Шарля Пакома (см. соответствующую статью) и после
смерти последнего основал торговую фирму "Паком -- Блевинь и
сын". Вскоре он занялся активной политической деятельностью и
выставил свою кандидатуру на депутатских выборах.
тяжело больна: правящий класс не хочет больше держать в своих
руках бразды правления. Но кто же будет их держать, господа,
если те, кто в силу наследственности, воспитания, опыта более
всех пригодны осуществлять власть, отказываются от нее из
смирения или усталости? Я часто говорил: повелевать -- это не
право избранных, это их первоочередной долг. Господа, заклинаю
вас, восстановим принцип власти!"
той поры постоянно переизбирался. Наделенный красноречием, он в
свойственной ему энергичной и резкой манере произнес множество
блестящих речей. Когда разразилась страшная забастовка 1898
года, Блевинь находился в Париже. Он немедленно вернулся в
Бувиль, где стал вдохновителем сопротивления. Он взял на себя
переговоры с забастовщиками. Переговоры эти, задуманные на
основе широкого соглашения, были прерваны из-за стычки в
Жукстебувиле. Как известно, тактичное вмешательство армии
успокоило разгоряченные умы.
возрасте поступил в Политехнический институт и из которого отец
хотел сформировать начальника, нанесло Оливье Блевиню жестокий
удар. Так и не оправившись от него, он умер два года спустя, в
феврале 1908 года.
"Право карать" (1900 г., все речи, вошедшие в этот сборник,
были произнесены в связи с делом Дрейфуса; распродан), "Воля"
(1902 г., распродан). После смерти Блевиня последние его речи и
некоторые письма, адресованные близким, были включены в сборник
под названием "Labor improbus"14 (издательство "Плон", 1910
г.). Иконография: существует великолепный портрет Блевиня кисти
Бордюрена в музее Бувиля".
были маленькие черные усики, и его желтоватое лицо слегка
напоминало лицо Мориса Барреса. Они несомненно знали друг друга
-- сидели на одних и тех же скамьях. Но оувильский депутат был
лишен небрежной раскованности президента Лиги патриотов. Он был
прямолинеен как дубина и явно выламывался из холста. Глаза его
сверкали -- зрачок был черный, роговица красноватая. Он поджал
свои маленькие мясистые губы и приложил правую руку к груди.
мне то слишком крупным, то слишком маленьким. Но сегодня я уже
понимал, в чем дело.
ноября 1905 года был целиком посвящен Блевиню. Блевинь был
изображен на обложке журнала -- крохотная фигурка, уцепившаяся
за шевелюру отца Комба. Надпись гласила: "Вошь в гриве льва".
Первая же страница все объясняла -- в Оливье Блевине было всего
метр пятьдесят три. Над его ростом издевались, а заслышав его
квакающий голос, вся Палата не раз покатывалась от хохота.
Уверяли, что он носит ботинки с резиновыми каблуками. Зато
мадам Блевинь, урожденная Паком, была здоровенной кобылой. "Вот
уж когда воистину уместно сказать: дал половину, взял вдвойне",
-- писал хроникер.
Блевиня предметами, которые не могли умалить его рост: пуф,
низкое кресло, этажерка с томиками в двенадцатую долю листа,
маленькая персидская ширма. Но сам Блевинь был на полотне
такого же роста, как висевший с ним рядом Жан Парротен, а оба
холста -- одинакового размера. В результате ширма на одном из
них оказалась почти такой же высокой, как громадный стол на
другой, а пуф доставал бы Парротену до плеча. Глаз невольно
сопоставлял оба портрета -- это-то меня и смущало.
хотел поговорить с Блевинем, мне пришлось бы наклониться или
согнуть колени. Теперь меня уже не удивляло, почему он так
неукротимо задирал нос, -- судьба людей такого роста всегда
решается в нескольких сантиметрах над их головой.
писклявым голосом потомству не останется ничего, кроме грозного
лица, величественного жеста и кровавых бычьих глаз. Студент,
напуганный Коммуной, ничтожный и злобный депутат -- все это
унесла с собой смерть. Но президента "Клуба Друзей Порядка",
глашатая Нравственных сил, обессмертила кисть Бордюрена.
портретом Октава Блевиня, "сына предыдущего", чья-то
благочестивая рука начертала такие слова:
году".
Как, должно быть, горевала его мама! Слишком уж большая
нагрузка в этих знаменитых учебных заведениях. Мозг не отдыхает
даже во время сна. Вообще-то мне нравятся треуголки
политехников, в них есть шик. Кажется, их называют "плюмажи"?
умер молодым. Достаточно было взглянуть на его восковое лицо и
благонравные усы, чтоб предсказать ему скорую смерть. Впрочем,
он предвидел свою участь: в его устремленных вдаль светлых
глазах читалась какая-то покорность судьбе. Однако он высоко
держал голову: в своей студенческой форме он представлял
французскую армию.
быть печальнее?
почтенные лица, выступавшие из темноты: мсье Боссуар,
председатель коммерческого суда; мсье Фаби, председатель
административного совета самоуправления порта Бувиль;
коммерсант мсье Буланж со своим семейством; мэр Бувиля, мсье
Раннекен; уроженец Бувиля мсье де Люсьен -- французский посол в
Соединенных Штатах и поэт; неизвестный в форме префекта,
преподобная Мария-Луиза, начальница Большого Сиротского Приюта;
мсье и мадам Терезон, мсье Тибу-Гурон -- генеральный президент
экспертного совета; мсье Бобо -- главный управляющий
военно-морского ведомства, мсье Брион, Минетт, Грело, Лефебр,
доктор Пен и его супруга, сам Бордюрен, написанный его сыном
Пьером Бордюреном. Ясные, невозмутимые взгляды, тонкие черты,
узкие рты: громадный и терпеливый мсье Буланж, преподобная
Мария-Луиза -- воплощение предприимчивого благочестия. Мсье
Тибу-Гурон был суров к себе и к другим. Мадам Терезон стойко
боролась с тяжелым недугом. Бесконечно усталое выражение губ
выдавало ее страдания. Но ни разу эта благочестивая женщина не
сказала: "Мне плохо". Она побеждала болезнь; она составляла
меню благотворительных обедов и председательствовала на них.
Иногда посредине какой-нибудь фразы она медленно закрывала
глаза, и лицо ее становилось безжизненным. Но эта слабость
длилась не более секунды; мадам Терезон открывала глаза и
продолжала начатую фразу. И в благотворительных кружках
шептались: "Бедная мадам Терезон! Она никогда не жалуется".
Бордюрена-Ренода. Потом обернулся. Прощайте, прекрасные,
изысканные лилии, покоящиеся в маленьких живописных святилищах,
прощайте, прекрасные лилии, наша гордость и оправдание нашего
бытия. Прощайте, Подонки.
больше не могу. Куда я дену свою жизнь?
писем, которые я похитил в Москве, я писал:
маркиз де Рольбон попался на эту удочку, поскольку в письме от
13 сентября сообщил племяннику, что составил завещание".
маркиза в его историческом бытии, я наделял его моей
собственной жизнью. Я ощущал его как теплый комок где-то в