Чтение 27–й страницы книги ~Голубое сало~

потеряет свой великий смысл, Гордость и ответственность всегда помогали ему
бороться с холодом. Сейчас он так же легко победил его, и осенняя вода казалась
теплой.
Он снова посмотрел на звезды. Больше всего он любил созвездие, напоминающее
ковш, которым полковой повар льет в солдатские миски вкусный суп из турнепса и
плюхает наваристую перловую кашу с маргарином. И хотя он с детства знал, что
созвездие носит имя Седьмого Пути, а эта колючая звезда на конце - Великого
Преобразователя Человеческой Природы Андреаса Капидича, в памяти Ивана оживали
не золотые обелиски Храма Преодоления, не витые рога Капидича, а вместительный,
сияющий ковш.
Он перевернулся и поплыл на правом боку. Уже сейчас в правой руке
почувствовалась легкая усталость. И немудрено - в жестяной корпус факела залито
шесть литров горючей смеси. Далеко не каждый человек способен проплыть пять
часов в холодной воде, держа факел над головой. Иван понимал это с самого начала
службы в ВВА. За семь лет его правая рука стала почти вдвое толще левой, как и у
всех солдат полка. По мере того, как раздувались ее мышцы, наливались связки и
лиловела кожа, в Иване росла гордая уверенность в себе и крепло чувство
превосходства над гражданскими, у которых нет таких правых рук. С ранней весны и
до поздней осени он носил рубашки с короткими рукавами, выставляя напоказ свою
мощную руку. Это было очень приятно.

Вскоре монолиты гранитных набережных сузились, над цитатой проплыл Первый Мост и
послышался слабый шепот невидимых зрителей. После моста набережные взметнулись
вверх и стали постепенно наползать на полосу реки.
Иван сильнее сжал факел и выше поднял его. Он тысячу восемнадцать раз проплывал
это место, эту грозную и торжественную горловину, но каждый раз не мог сдержать
восторженной дрожи: за мостом начинался Город, и Река уже становилась Каналом
имени Обновленной Плоти, пересекающим Город, Каналом, на набережных которого
сегодня, как и тысячи тысяч раз собрались достойнейшие представители Города.

Через час нарастающий шепот усилился и повис над Каналом непрерывным пчелиным
гулом. Гранитные набережные сдавили Реку настолько, что, лежа на спине, Иван мог
видеть головы смотрящих вниз жителей Города. Здесь, внизу совсем не было ветра,
вода лежала черным зеркалом и пламя факелов спокойно разрезало сырой воздух.
Правая рука дала о себе знать: в плече осторожно зашевелилась боль и вялой
спиралью потянулась к побелевшим от напряжения пальцам. Постепенно она доберется
до них и жестяной корпус покажется им картонным, ледяным, жирным, обжигающим,
плюшевым, резиновым, а потом пальцы намертво сожмут пустоту и Иван потеряет свою
правую руку до самого конца заплыва. И привычным, до мелочей знакомым окажется
этот конец: в тусклом предрассветном воздухе два заспанных инструктора склонятся
над Иваном, разжимая его белые, сведенные судорогой пальцы, не желающие
расставаться с погасшим факелом, А Иван будет помогать левой рукой...
Он перевернулся и несколько раз выдохнул в воду.
Шум наверху усиливался, кое-где вспыхивала овация и двадцати метровые гранитные
берега дробили ее многократным эхом.
"То ли будет, когда начнутся Основные районы!" - восторженно подумал Иван,
вспоминая гром нескончаемой овации, заставляющий замирать сердце. Да, рабочие
так хлопать не умеют...
Он покосился на руку. Боль уже овладела предплечьем, и остановить ее было
невозможно. Правда, оставалось еще последнее средство, иллюзия борьбы, наивный
паллиатив, помогающий на мгновенье: если резко сжать пальцы и напрячь мышцы всей
руки - боль испарится. На секунду
Иван скрипнул зубами и изо всех сил сжал конус факела. Раздался треск, словно
раздавили яйцо, и что-то маслянистое потекло по руке.
Иван глянул и помертвел: еле заметная полоска шва разошлась, из корпуса факела
текла горючая смесь. Он выхватил левую руку из воды, прижал ладонь к прорехе,
факел наклонился и оранжевая вспышка мягко толкнула Ивана в лицо. Он шарахнулся
назад, провалился в воду, вынырнул и всплыл в клубящемся огне. От его тела
рвались жадные желтые языки, а вокруг расплывалось горящее пятно. Стремительный
жар выдавил из Ивана протяжный крик. Он нырнул, вынырнул в середине Я, вспыхнул
снова, закричал и замолотил руками по товарищам и по воде до тех пор, пока
заплесневелый гранит не расколол его пылающую голову
Когда, стиснутая двумя крутолобыми Я, запятая ярко вспыхнула, зрители на
набережных поняли, что это и есть тот самый Третий Намек, о котором говорил
крылатый Горгэз на последнем съезде Обновленных. Мощная овация надолго повисла
над Каналом.
Запятая, тем временем, исчезла, всплыла и развалила Я на желтые точки. Разрушив
Я, запятая оказалась в верхнем полукруге В и буква податливо расползлась; сзади
надвинулось Л, но, зацепившись за запятую, прогнулось и распалось; следующее Я
каким-то чудом проплыло сквозь рой огней и благополучно двинулось догонять ОДНИМ
ИЗ ВАЖНЕЙШИХ ВОПРОСОВ СОВРЕМЕННОГО ЦЕЛЕВОГО СТРОИТЕЛЬСТВА БОРО ЯВЛЯЛСЯ.
Овация продолжалась, а на черном зеркале реки неспешно разворачивались
дальнейшие события этой роковой ночи.
ЕТСЯ, вклинившись в самую гущу огненных точек, стало складываться гармошкой и
превратилось в сложную фигуру, напоминающую переплет необычного окна;
саморазрушаясь наползло И БУДЕТ ЯВЛЯТЬСЯ, пополнив факельный рой; более
осторожный ВОПРОС попытался обогнуть опасную зону, но расплющился о гранитную
стену; длинное СВОЕВРЕМЕННОГО оказалось прочнее предыдущих слов и до последнего
старалось выжить, извиваясь, словно гусеница в муравейнике; остальные слова
конца цитаты погибли одно за другим.

Во время крушения овация гремела, не смолкая. И только когда распалось последнее
слово, набережные постепенно смолкли. Толпа ночных зрителей оцепенела и, затаив
дыхание, смотрела вниз.
Там шло лихорадочное движение: огни метались, роились, пытаясь выстроить вторую
часть цитаты, но скелетоподобные полосы слов тут же разваливались на желтый
бисер.
Когда ОДНИМ ИЗ ВАЖНЕЙШИХ ВОПРОСОВ СОВРЕМЕННОГО ЦЕЛЕВОГО СТРОИТЕЛЬСТВА БОРО
ЯВЛЯЛСЯ Я благополучно проплыло Второй Мост, разделяющий своим чугунным телом
два сословия. Основные массы встретили огненные слова такой громоподобной
овацией, что огни факелов затрепетали, грозя потухнуть.

Когда небо на востоке порозовело и перед остатком цитаты распахнулись устья
Шлюза, овация смолкла. Люди на набережных опустились на колени. За Шлюзом
начиналось Особое Пространство с бронзовыми берегами, золотыми дворцами и
невидимыми храмами. Там было совсем немного зрителей. Всего 513. Но каждый из
них стоил миллиардов простых смертных и каждый знал зачем этой ночью был
ослаблен шов на факеле рядового Ивана Монахова.

Савелий сложил листки и передал магистру. Магистр посмотрел на них и убрал в
карман.
- Знаешь, - Савелий снял очки, подышал на стекла и протер подолом своей длинной
грязной толстовки, - у меня в хранилище 12 690 505 образцов русской земли.
Плюс-минус два.
- А причем здесь... образцы? - спросил магистр.
- А притом, батенька, - Савелий сурово посмотрел на него. - Ты знаешь, что такое
- плюс-минус два?
- Нет.
- Это две банки с землей, которые возникают из ничего. А потом опять исчезают.
Две эдаких эфемериды, порожденные общей массой хранящейся здесь земли. А размах
нашего хранилища тебе известен. У нас есть земля даже из-под брусчатки Красной
площади. Со дна Байкала. С места, где пролилась кровь убиенного царевича
Дмитрия.
- Я это все знаю, зачем ты сотрясаешь воздух?! - нервно воскликнул магистр.
- Я затем сотрясаю воздух, батенька, чтобы ты понял метафизику этих двух банок.
Я их должен учитывать. Хотя я никогда не держал их в руках. И никто никогда не
держал и не знает, что за земля в этих банках. А ты знаешь, ради чего я,
мастер-землеед с двадцатилетним стажем, перевелся с шестого этажа в это
хранилище? Чтобы когда-нибудь высыпать на свои ладони землю из этих плюс-минус
двух банок Высыпать, съесть и умереть.
- Я понимаю, - нетерпеливо вздохнул магистр. - Но какое это имеет отношение к
моей проблеме?
- А какая твоя проблема? - спросил Савелий.
- Я не хочу, не желаю видеть в своих руках чужие руки! - закричал магистр.
- Тогда клади голову на стол! - прикрикнул на него Савелий.
Магистр опустился на колени и положил свою массивную голову на край стола.
Савелий двинулся вдоль стеллажей, глядя на этикетки, и скрылся за поворотом. Его
не было долго. Все это время магистр стоял на коленях, прижавшись щекой к
истертой клеенке. В глазах его стояли слезы.
- Ну вот... - появился Савелий с банкой в руке. - То, что надо.
- Какая? - спросил магистр.
- Из деревни Полушкино Костромской области.
- А что там?
- Там жила одна женщина в середине прошлого века. По фамилии Наделина. У нее под
избой был погреб. Чистый аккуратный погреб, в котором ничего никогда не стояло-
И эта Наделина каждый год рожала по ребенку от разных отцов. И сразу убивала
его. Всего Наделина родила двадцать шесть детей. И ни один ни выжил. Зато каждое
утро она спускалась в свой погреб и поливала землю своим молоком.
- Ты веришь в эту землю? - спросил магистр.
- Конечно, - Савелий открыл банку, золотой ложечкой зачерпнул земли, плюнул в
ложку и образовавшейся кашицей залепил магистру ухо. Магистр повернул голову на
другой бок. Савелий залепил ему второе ухо и пошел ставить банку на место.
Магистр встал с колен, стряхнул с пиджака крошки земли, положил кейс на стол.
Вернулся Савелий.
- Когда вынимать? - слишком громко спросил магистр.