посреди родного села поставил памятник своему деду, но и протянул, ко-
нечно за счет государства, единственную в районе асфальтовую дорогу не
только вплоть до села, но и до могилы деда дотянул ее!
чить за выступление в клубе! Мне придется три дня голодать в Ташкенте! -
прорычал он и с ненавистью вонзил вилку в мясо, словно всю жизнь борол-
ся, но не в силах был побороть в человеке низкое стремление есть.
вопили молодые люди и полезли в карманы за деньгами. Они собрали двести
рублей, по тем временам деньги немалые, и почти насильно сунули их поэту
в карман.
назвать его сопротивление отчаянным. У него мелькнула и тут же стыдливо
погасла мысль, что, оказывается, борцом за справедливость быть иногда
даже выгодно.
такие же деньги. Теперь кое-где в ответ на хамство можно было и покап-
ризничать с неопасным риском лишиться выступления. Терпеть нового Кирба-
баева он был не намерен.
молодым людям, что его телефон в номере отключили, чтобы он не мог свя-
заться с Москвой, содрали со стены ковер, унесли горшок величиной с ка-
зан, которым он и не собирался пользоваться. А самое главное, его в бу-
фете Дома колхозника собирались отравить, но нашлась прекрасная, мужест-
венная женщина, которая, рискуя жизнью, предупредила его, чтобы он туда
не ходил. Вот почему он здесь.
маскированным предупреждением, что его в буфете отравят. Гнев молодых
людей достиг предела. Для начала они предложили избить директора Дома
колхозника. Но он им разъяснил бессмысленность преждевременного выступ-
ления, намекая на существование гораздо более обширного и далеко идущего
плана.
бирая в голове, что бы им прочесть, он остановился на одном стихотворе-
нии, где есть упоминание песков пустыни, родственных местному Каракуму.
- загремел он в притихшую шашлычную. Потом встал и прочел грозным голо-
сом:
жабры У ползающих по земле, Как клинопись абракадабры В песках азийских
на скале.
ставку сделает на совесть, И мир дыханье затаит.
мир.
держивая внимания на такой мелочи, как Кирбабаев.
родки, сидевший недалеко за столиком. - Закона хорошо, но совесть лучше.
Вот о чем.
рон.
место.
нас не будет ни закона, ни совести!
страны, - загремел он, - а что касается горшка из Дома колхозника, то
считайте меня трепачом, если завтра перед отъездом в Ташкент я его не
нахлобучу на голову Кирбабаеву!
он оскорбляет национальные обычаи. Поэтому последние слова поэта потону-
ли в таком воодушевляющем громе аплодисментов, что он решил их сделать
предпоследними.
и вдруг вспомнил, что здесь могут странно трактовать русские пословицы и
поговорки. - Не за горами, - стал разъяснять он, - по-русски значит: не
долго ждать. Дело в том, что Россия долинная страна и горы всегда дале-
ко...
торый он протянул до своего села, и завернутого в этот асфальт поставим
рядом с памятником деду!
свист.
было такого легкого, веселого настроения. А может быть, и никогда в жиз-
ни не было. Однако на углу, где надо было сворачивать к Дому колхозника,
он распрощался с провожатыми, не без основания опасаясь, что они могут
попытаться этот дом взять штурмом.
месту его ночлега. Уже метрах в двадцати от Дома колхозника он заметил,
что на тротуаре стоят три милиционера. А рядом на улице машина. Оказыва-
ется, пока он со своими поклонниками двигался к месту ночлега, кто-то
позвонил в милицию и сказал, что лектора из Москвы провожает пьяная во-
инственная толпа молодых людей. Начальник милиции дал приказ: толпу ра-
зогнать, но лектора из Москвы не трогать. Увидев, что он один, милицио-
неры с веселым любопытством наблюдали приближение человека, который ос-
мелился назвать шакалом самого Кирбабаева.
ошарашить их гомерической шуткой.
бегу на ловца!
им грузным телом, ни со своим опьянением. Не сумев вовремя притормозить,
он врезался в среднего милиционера, повалил его и упал на него.
щадно его колотить. Он сопротивлялся, он выл, как зверь, попавший в кап-
кан, но, несмотря на свою могучую силу, ничего не мог сделать. Их было
трое, а он один. Они были трезвые, а он пьян. Они всю жизнь избивали лю-
дей, а он никогда.
в Средней Азии уже исчезли, а наручники еще не появились. В конце концов
милиционеры продолжающего вырываться поэта обвязали веревками, перебра-
сывая и затягивая их с бесстрастной ловкостью крестьян, навьючивающих
верблюда.
каивающий укол, и он, запеленутый в веревки, уснул глубоким, привычным
сном побежденного богатыря.
Он потянулся, с удовольствием почувствовав, что на нем нет не только ве-
ревок, но и одежды. Она аккуратно висела над ним. Да не приснилось ли
ему все это?
Кирбабаев был реальным. Он хорошо помнил, с какими шутливыми словами он
помчался на милиционеров, а что дальше было, представлял смутно. Он
только точно помнил, что милиционеры не оценили его шутки.
мысль: как его внесли в поезд? Уже раздетого до трусов и майки, в кото-
рых он сейчас лежал, или раздели его здесь? Ему очень хотелось, чтобы
все было достаточно прилично и раздели его уже здесь, в купе.
приводят в купе придерживая за руки. Иногда приносят. Особенно ревизо-
ров. А потом раздевают и укладывают в постель.
ли после слишком обильного застолья. О веревках он и думать не хотел. Об
этом думало его затекшее тело. О том, что он был приведен как исключи-
тельно почетный гость, указывал тот факт, что он в купе был совершенно
один. Но с другой стороны, это могло быть следствием ограждения пассажи-
ров от буйствующего человека.
твидовый пиджак висел над ним на крючке. Он лихорадочно порылся в карма-
нах и, не веря своему счастью, убедился, что все на месте.
чесучовый китель третьего секретаря. И даже одной пуговицы не хватало.
Он раскрыл чемодан: коробки с фильмом и одежда были на месте.
чальству, он приведет себя в полный порядок. Он сменил брюки и галстук,
оставив в купе пиджак отдыхать после милиционеров, и с ёкнувшим сердцем
убедился, что купе не заперто снаружи. Вариант буйного пассажира отпа-
Посняков Андрей
Гуревич Георгий
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Маккэфри Энн