узнав, что она решила делать дальше? Он еще цеплялся за шальную надежду, и
у меня не хватило духу эту надежду отнять.
скитаний с Дэном Коди - рассказал потому, что "Джей Гэтсби" разбился, как
стекло, от удара о тяжелую злобу Тома, и долголетняя феерия пришла к
концу. Вероятно, в тот час он не остановился бы и перед другими
признаниями, но ему хотелось говорить о Дэзи, и только о Дэзи.
прежде при разных обстоятельствах случалось иметь дело с подобными людьми,
но всегда он общался с ними как бы через невидимое проволочное
заграждение. С первого раза она показалась ему головокружительно желанной.
Он стал бывать у нее в доме, сначала в компании других офицеров из
Кэмп-Тэйлор, потом один. Он был поражен - никогда еще он не видел такого
прекрасного дома. Но самым удивительным, дух захватывающим было то, что
Дэзи жила в этом доме - жила запросто, все равно как он в своей лагерной
палатке. Все здесь манило готовой раскрыться тайной, заставляло думать о
спальнях наверху, красивых и прохладных, непохожих на другие знакомые ему
спальни, о беззаботном веселье, выплескивающемся в длинные коридоры, о
любовных интригах - не линялых от времени и пропахших сухою лавандой, но
живых, трепетных, неотделимых от блеска автомобилей последнего выпуска и
шума балов, после которых еще не увяли цветы. Его волновало и то, что
немало мужчин любили Дэзи до него - это еще повышало ей цену в его глазах.
Повсюду он чувствовал их незримое присутствие; казалось, в воздухе дрожат
отголоски еще не замерших томлений.
случая. Какое бы блистательное будущее ни ожидало Джея Гэтсби, пока что он
был молодым человеком без прошлого, без гроша в кармане, и военный мундир,
служивший ему плащом-невидимкой, в любую минуту мог свалиться с его плеч.
И потому он старался не упустить время. Он брал все, что мог взять,
хищнически, не раздумывая, - так взял он и Дэзи однажды тихим осенним
вечером, взял, хорошо зная, что не имеет права коснуться даже ее руки.
обманом. Не то чтобы он пускал в ход россказни о своих мнимых миллионах;
но он сознательно внушил Дэзи иллюзию твердой почвы под ногами,
поддерживая в ней уверенность, что перед ней человек ее круга, вполне
способный принять на себя ответственность за ее судьбу. А на самом деле об
этом нечего было и думать - он был никто без роду и племени, и в любую
минуту прихоть безликого правительства могла зашвырнуть его на другой
конец света.
Вероятно, он рассчитывал взять что можно и уйти, - а оказалось, что он
обрек себя на вечное служение святыне. Дэзи и раньше казалась ему
особенной, необыкновенной, но он не представлял себе, до чего все может
быть необыкновенно с "девушкой из Общества". Она исчезла в своем богатом
доме, в своей богатой, до краев наполненной жизни, а он остался ни с чем -
если не считать странного чувства, будто они теперь муж и жена.
захватило дыхание, не она, а он словно бы попал в ловушку. Веранда ее дома
тонула в сиянье самых дорогих звезд; плетеный диванчик томно скрипнул,
когда она повернулась к Гэтсби и он поцеловал ее в забавно сложенные
нежные губы. Она слегка охрипла от простуды, и это придавало особое
очарование ее голосу. С ошеломительной ясностью Гэтсби постигал тайну
юности в плену и под охраной богатства, вдыхая свежий запах одежды,
которой была так много - а под ней была Дэзи, вся светлая, как серебро,
благополучная и гордая - бесконечно далекая от изнурительной борьбы
бедняков.
люблю ее. Первое время я даже надеялся, что она меня бросит, но она не
бросила - ведь и она меня полюбила. Ей казалось, что я очень много знаю,
потому что знания у меня были другие, чем у нее... Вот так и вышло, что я
совсем позабыл свои честолюбивые замыслы, занятый только своей любовью,
которая с каждой минутой росла. Но мне теперь было все равно. Стоило ли
что-то свершать, чего-то добиваться, когда гораздо приятнее было
рассказывать ей о том, что я собираюсь совершить.
обнявшись и молчали. Погода была холодная, сырая, в комнате топился камин,
и щеки у Дэзи разгорелись. Иногда она шевелилась в его объятиях, и он
тогда слегка менял позу, чтобы ей было удобнее. Один раз он поцеловал ее
темные, шелковистые волосы. Они притихли с наступлением сумерек, словно
для того, чтобы этот вечер лучше запомнился им на всю долгую разлуку,
которую несло с собой завтра. За месяц их любви ни разу они не были более
близки, не раскрывались полней друг для друга, чем в эти минуты, когда она
безмолвными губами касалась сукна мундира на его плече или когда он
перебирал ее пальцы, так осторожно, словно боялся ее разбудить.
произведен в капитаны, а после аргоннских боев получил чин майора и стал
командовать пулеметным батальоном дивизии. После перемирия он сразу стал
рваться домой, но какое-то осложнение или недоразумение загнало его в
Оксфорд. На душе у него было тревожно - в письмах Дэзи сквозила
нервозность и тоска. Она не понимала, почему он задерживается. Внешний мир
наступал на нее со всех сторон; ей нужно было увидеть Гэтсби,
почувствовать его рядом, чтобы увериться в том, что она не совершает
ошибки.
господствовал легкий, приятный снобизм, и оркестры каждый год вводили в
моду новые ритмы, отражая в мелодиях всю печаль и двусмысленность жизни.
Под стон саксофонов, ночи напролет выпевавших унылые жалобы "Бийл-стрит
блюза", сотни золотых и серебряных туфелек толкли на паркете сверкающую
пыль. Даже в сизый час чаепитий иные гостиные сотрясал непрерывно этот
сладкий несильный озноб, и знакомые лица мелькали то здесь, то там, словно
лепестки облетевшей розы, гонимые по полу дыханием тоскующих труб.
вселенной. Снова она за день успевала побывать на полдюжине свиданий с
полудюжиной молодых людей; снова замертво валилась в постель на рассвете,
бросив на пол измятое бальное платье вместе с умирающими орхидеями. Но все
время настойчивый внутренний голос требовал от нее решения. Она хотела
устроить свою жизнь сейчас, сегодня; и чтобы решение пришло, нужна была
какая-то сила - любви, денег, неоспоримой выгоды, - которую не
понадобилось бы искать далеко.
Бьюкенен. У него была внушительная фигура и не менее внушительное
положение в обществе, и Дэзи это льстило. Вероятно, все совершилось не без
внутренней борьбы, но и не без облегчения.
нижнего этажа, раскрывая окно за окном и впуская серый, но уже золотеющий
свет. На росистую землю упала тень дерева, призрачные птицы запели в синей
листве. Мягкое дуновение свежести, которое даже не было ветерком,
предвещало погожий, нежаркий день.
распахнутого окна и посмотрел на меня с вызовом. - Не забывайте, старина,
ведь она вчера едва помнила себя от волнения. Он ее просто напугал -
изобразил все так, словно я какой-то мелкий жулик. Неудивительно, если она
сама не знала, что говорит.
поженились, - но даже тогда меня она любила больше.
Дэзи он видел глубину, не поддающуюся измерению.
путешествие, и остатки армейского жалованья потратил на мучительную, но
неотразимо желанную поездку в Луисвилл. Там он провел неделю, бродил по
тем улицам, где в тишине ноябрьского вечера звучали их дружные шаги,
скитался за городом в тех местах, куда они любили ездить на ее белой
машине. Как дом, где жила Дэзи, всегда казался ему таинственней и
привлекательней всех других домов, так и ее родной город даже сейчас, без
нее, был для него полон грустного очарования.
нашел ее, - что она осталась там, в Луисвилле. В сидячем вагоне - он едва
наскреб на билет - было тесно и душно. Он вышел на площадку, присел на
откидной стульчик и смотрел, как уплывает назад вокзал и скользят мимо
торцы незнакомых построек. Потом открылся простор весенних полей;
откуда-то вывернулся и побежал было наперегонки с поездом желтый трамвай,
набитый людьми, - быть может, этим людям случалось мельком на улице видеть
волшебную бледность ее лица.