подписанное обязательство. В угаре наступления, в огне первых боев о вас
просто забыли, а вот через три десятка лег все-таки вспомнили. Нашлась
где-то в архивах гитлеровских преемников ваша подписочка. И не тронули бы
вас из-за нее: только мужество надо было иметь, мужество признания, а вы
шантажа испугались. Все у вас было: работа, в которой вы были мастером,
семья, которую могли бы и не разрушать, перспектива честной, незапятнанной
жизни. Но вот приезжает из Мюнхена или К"льна некий господин Бауэр,
представитель уже не гитлеровской разведки. И честная жизнь гражданина
Ягодкина кончается. Появляются доллары, кляссеры с редкими марками, да и
расплата не слишком трудная: всего-навсего сколотить вокруг себя группу
своих людей, которым весело хочется жить, не утруждая себя хождением на
работу, и на которых мог бы опереться уже более опытный, чем вы, другой
специально засланный вашей разведслужбой агент. Тут пригодились бы и
бывшие уголовники, и просто жадные до денег люди, и злобные антисоветчики,
готовые на все, чтобы порадовать хозяев. К счастью для нас, времени у вас
было мало, не успели вы расширить "компашку", да и довериться вы могли
только двум, полученным в наследство от вашего "однофамильца" из Марьиной
рощи. Один просто ловкий мошенник, валютчик и спекулянт, другой
нераскрывшийся бандит, способный на любое преступление за пару сотенных.
Наследство небогатое, хотя трюк с однофамильцами как прикрытие роль свою
сыграл. Только надо было так случиться, что первый Ягодкин был совсем не
Ягодкин, а Гадоха, один из моих старых знакомых. Вот отсюда-то и начался
новый ваш след, как изменника Родины, подлеца и убийцы. Да, да, убийцы,
потому что на ваших руках кровь убитого по вашей указке советского
человека. А начнем мы с вашего развода, с ваших первых знакомств, с
поисков связных, которые могли бы перевезти за границу на вид совсем
новенькие советские марки, а на самом деле марки с зашифрованным на
обороте текстом и затем покрытые непрозрачным бесцветным клеем.
спокойно возражает Ягодкин. - Я действительно посылаю своим зарубежным
друзьям новые советские марки, но никаких манипуляций с ними не
происходит. Марки так и остаются марками, а не способом секретной связи с
заграницей, в чем вы меня обвиняете.
связью? - вмешивается в допрос Жирмундский.
подвергаться перлюстрации на любом европейском почтамте - я не говорю,
конечно, о социалистических странах - и если их вскрывает тоже филателист
и коллекционер, любая, вложенная в эти письма советская марка может легко
исчезнуть. Тут уж никакие заявления в полицию не помогут.
взгляд: пока не говорить о Чачине и о расшифрованном нами тексте на
обороте переданной ему почтовой марки, приберечь главное наше
доказательство. Что ж, прибережем. Тем более что деятельность Ягодкина на
поприще советской филателии далеко не исчерпана.
связанным с нею обменным операциям с зарубежными коллекционерами возник у
вас с приездом в Москву и визитом к вам господина Бауэра? - суммирует свой
вопрос Жирмундский.
действительности. Действительно, я купил у богатого иностранца его редкую
коллекцию марок. Естественно, я не собирал ее, но у филателистов не
спрашивают, приобретал ли он свою коллекцию оптом или поштучно. Значение
имеют сами марки, а не их бывшие собственники. Кстати, бывшего
собственника купленных мною марок звали не Бауэром.
иностранных разведок обычно десяток разных фамилий.
образом из зарубежных источников.
сертификатами расплачивался Челидзе?
раз слышу эту фамилию.
Ведь Еремин шел к нам, чтобы рассказать об этом. Вот тогда он и был сбит,
а точнее, убит вашим автомехаником.
кстати, как мне рассказали, сбил случайно, пытался удрать от погони и в
результате погиб сам в автомобильной аварии.
его бумажнике нашли несколько новеньких сотенных купюр, которыми кто-то
мог заплатить за убийство Еремина.
поддерживали через него.
побеге Челидзе.
пристанет.
будет пользоваться этим исчезновением, ускользая от самых "опасных
поворотов" допроса.
прошел бы мимо.
весьма далекой от ваших профессиональных забот?
видом телефонного мастера того же Челидзе?
предоставлял ему инициативу. Жирмундский тут же переходит к допросу.
Западную Германию. Пригласил познакомиться, почему-то был уверен, что у
нас обоих имеются обменные марки. Так и оказалось, даже уговаривать не
пришлось. Коллекционер всегда поймет коллекционера. И хотя Чачин сам
собирает советские марки, кто ж откажется от зарубежных новинок - для
обмена хотя бы. Лично я послал Кьюдосу две новехонькие советские марки
"Союз" - "Аполлон", ну а Чачин из своих мог обменивать любые дубли.
марки у нас.
листок бумаги с расшифрованным текстом. Ягодкин, не нагибаясь к столу,
читает. Руки опять дрожат, а лицо, как в кино, крупным планом отражает все
охватывающие его эмоции. Сначала только испуг, сознание того, что мы все о
нем уже знаем, потом вдруг появляется отчаянно сопротивляющаяся мысль: не
все, мол, еще потеряно, он еще может подняться.
доставил Челидзе. Я только передал их Чачину. А зашифрованный и
замаскированный клеем текст не на моей совести. Предъявляйте обвинение
Челидзе.
нашли, что скрылся он глубоко и надолго.
ведь вербовал его не я, а Челидзе. Я его и в глаза не видал. И устранил
его Родионов не по моему приказанию, а по директиве Челидзе... Да и
связной в институте - я даже не знаю, о каком институте идет речь, - не
мой агент, а Немцова была связана с Челидзе теснее, чем со мной.
"альтер эго"? Ведь доказать мы можем только два его преступления: попытку
с чужим паспортом бежать за границу и тайную вербовку его гитлеровской
разведкой в первые дни войны. Но доказать, что побег был заплланирован и
подготовлен самим Бауэром, мы не можем, а на гитлеровскую разведку он не
работал ни в первые, ни в последние дни войны. Все остальное он отрицает,
подставляя под удар исчезнувшего Челидзе.
всю горную Сванетию? Сколько времени это потребует? Месяц, год, полтора,
два? А если он не в горной Сванетии? Какие у нас данные, кроме разосланной
фотокарточки?"
в минуты молчания, когда решается судьба человека. Я апатичен, Жирмундский
морщится, Ягодкин вздрагивает: а вдруг это тот самый звонок, который
ставит точку в его последнем слове защиты?