будто немножко не в себе сделалась. Если б не я, то и не кушала бы, как
следует, все один кофей бы пила. Думаете, легко мне было при Елене Семеновне
хозяйство вести? Все деньги, что от Матвея Натановича остались, она ему на
памятник потратила. За стихи ей сначала платили пустяки, потом все лучше и
лучше, да что толку? Лялечка что ни день на кладбище десятирублевые венки
слала, а дома иной раз и куска хлеба нет. Я ей сколько говорила:
"Откладывать надо, на черный день". Да разве она послушает! А теперь вот и
нет ничего. Она умерла, а мне на что прикажете жить? И за квартиру только до
первого числа уплачено. Съезжать надо, да только куда? -- Она прикрыла
платком лицо, завсхлипызала. -- Жу... Жужечка привыкла хорошо кушать --
печеночку, косточки мозговые, творожок... Кому мы с ней теперь нужны? Ах,
простите, я сейчас...
Гэндзи. -- Большое спасибо, она мне очень мешала.
учетом сморканий и всхлипываний изрядно растянувшегося, бульдог и в самом
деле не лаял, а лишь злобно похрюкивал под столом.
узе все сьто нузьно? Есри нет, я могу почерпечь есе.
Масе в лодыжку и, свирепо урча, трясла своей лобастой башкой! То-то японец
выглядел бледноватым, да и улыбался вымученно! Настоящий герой! Просто
спартанский мальчик с лисенком!
фыркнул и тут же разжал челюсти. Тогда Гэндзи взял его за шиворот и
удивительно точным броском выкинул в прихожую. Донесся визг, истеричное
тявканье, но вернуться в комнату мучитель не посмел.
уже принял непринужденную позу: немного откинулся на спинку стула, пальцы
самым невинным образом сцепил на животе.
голосом.
напомнил Гэндзи, и приживалка испуганно заморгала.
выписывает. Она как раз перед тем вернулась откуда-то и пошла к себе в
будуар. Вдруг вбегает, глаза горят, на щеках румянец. "Тетя Роза!" Я
перепугалась, думала пожар или мышь. А Лялечка как закричит: "Последний
знак, третий! Он любит меня! Любит! Сомнений больше нет. К нему, к царевичу!
Матюша заждался". Потом глаза рукой вот так прикрыла и тихонько говорит:
"Все, отмучилась. Ныне отпущаеши. Хватит шутиху из себя корчить". Я ничего
не поняла. У Елены Семеновны ведь не разберешь, на самом деле что-то
случилось или так, нафантазировала. "Который, -- спрашиваю, -- любит?
Фердинанд Карлович, Сергей Полуэктович или тот усатый, что с букетом вчера
приезжал?" У нее поклонников много было, всех не упомнишь. Только она их в
грош не ставила, поэтому мне ее восторги странными показались. "Может, --
говорю, -- кто-то совсем другой объявился, новый?" А Лялечка смеется, и вид
у ней такой счастливый, впервые за столько лет. "Другой, -- говорит, --
тетечка Роза. Совсем другой. Главный и единственный.... Я спать иду. Не
входите ко мне до утра, что бы ни случилось". И ушла. Утром вхожу, а она
лежит на постели в белом платье и сама вся тоже белая...
комнаты не стала.
И обстановку не продашь -- хозяйская...
Тут были и китайские вазы в человеческий рост, и расписные японские ширмы, и
роскошный туалетный столик с мириадом пузырьков, баночек, тюбиков перед
тройным зеркалом, и много всякого другого.
бородатого мужчины в пенсне (очевидно, это и был покойный Матвей Натанович),
а вот второе изображение Коломбину заинтриговало: смуглый красавец в
кроваво-красном одеянии, с огромными полузакрытыми глазами восседал на
черном буйволе; в руках он держал дубинку и петлю, а к ногам буйвола жались
два устрашающих четырехглазых пса.
мертвыми черными розами, положенными сверху на раму. Одна была еще не вполне
увядшей, другая изрядно пожухла, а третья совсем высохла.
картину.
Гэндзи, в упор глядя на позолоченную раму. -- Глазастые псы высматривают
добычу среди живущих, а петля нужна Яме, чтоб выдергивать из человека душу.
выведи на свет", -- прочла Коломбина строки из последнего стихотворения
Лорелеи. -- Вот кого она имела в виду!
Лялечке цветов дарили? Ах да, вспомнила! Это она в последний вечер букетик
принесла.
вжала голову в плечи, пролепетала:
очевидно, понял, что она не одобряет его манер. Смилостивился над
несчастной, оставил ее в покое.
на скатерть купюру. Устыдился? То-то.
влюблен ли в нее Гэндзи, но на обратном пути она думала не об этом. Вдруг
сделалось невыносимо грустно.
больше нет. Наверное, будут плакать, жалеть дочку, а после скажут, как мать
Офелии: "Побыла на земле малое время и отлетела". Но им легче, чем Серафиме
Харитоньевне, у них остаются еще сыновья, Сережа с Мишей. Они не такие, как
я, утешала себя Коломбина. Их не подхватит шальной восточный ветер, не
унесет на закат, навстречу погибели.
спутницы. -- Может, все-таки поживете еще?
постукивая каблучками, вбежала в подъезд.
стихотворение. Получилось белым стихом, как у Лорелеи. И почему-то в
народном стиле -- из-за старушки-чиновницы, что ли?
-- как для моей репутации порядочного человека, так, возможно, и для самое
жизни. Сегодня мои худшие опасения подтвердились. Право, не знаю, что сейчас
терзает меня больше -- физические страдания или горькое осознание того, как
мало Вы цените мою самоотверженность и мои усилия.
мои расходы", хотя вряд ли кто-либо из Ваших самых высокооплачиваемых