по-прогулочному - белая блузка с коротким рукавом, широкая серая юбка-миди,
белые "пумы" на толстой подошве - и спустилась в зал, расположенный, как она
и предполагала, за застекленной красной дверью, откуда вчера выла скрипка.
скамья, обитая красным плюшем. Перед скамьей стояло пять-шесть овальных
столиков с придвинутыми стульями, тоже обтянутыми красным. К внутренней
стене примыкала стойка, за которой колдовал Джулиан в поварской курточке, а
чуть дальше - небольшая пустая эстрада. Перед стойкой высился ряд высоких
круглых табуреток, на одной из которых сидела спиной к залу растрепанная
пышнозадая блондинка. За самым дальним столиком, около двери - точной копии
той, в которую вошла Таня, - сидела вчерашняя китаянка и о чем-то оживленно
болтала с миниатюрной соседкой, лица которой Таня не видела. Чуть ближе в
гордом одиночестве восседал худой и лысоватый пожилой мужчина с лисьей
мордочкой. Сгорбившись, почти уткнув в тарелку длинный нос, он
сосредоточенно ковырял вилкой. На скамье возле третьего столика в изломанной
позе полулежала очень тощая и невероятно бледная дама со взбитой темной
прической и огромными трагическими глазами, которые казались еще огромнее в
обрамлении черных синяков. На стуле, лицом к Тане, за тем же столиком
разместилась еще одна женщина - широкоплечая, черноволосая, жилистая, с
плоским, глуповатым крестьянским лицом. Тети Поппи не было видно.
пальцем в направлении стойки и Джулиана.
присутствующих, и встала напротив Джулиана.
некоем подобии улыбки, бросил Джулиан. - Йогурт, апельсин, рисовые хлопья с
молочком, ореховые хлопья с молочком, яичница с беконом, сосиска, булочка,
джем, масло, кекс, кофе, чай, сливки, сахар?
кроме чая... и, пожалуй, хлопьев. Его улыбка сделалась более отчетливой.
снедь, перечисленную, а точнее, не перечисленную Таней. Она с трудом донесла
переполненный поднос до столика. Дарлинг хмуро смотрел, как она разгружает
еду.
интересуется искусством.
сигаретку. Дарлинг сидел как на иголках, дергал головой на каждый звук,
доносящийся с улицы. Наконец, когда оттуда промурлыкал три ноты
автомобильный клаксон, он с заметным облегчением встал и буркнул Тане:
съехавшая с трассы Удоев - Черноморск, или как там было у классиков.
Колымага, изобретательно склепанная из разных подручных материалов на основе
древнего "шевроле" с откидным верхом. И парочка в ней восседала довольно
живописная. Юноша томный, тоненький, кудрявенький, чистенький, в бархатном
костюмчике, а за рулем - бородатый, широкий, в драном свитере, настоящий
пират. От первого, как и следовало ожидать, несло розовой водой, от второго
- потом и вонючим табаком. На Таню они прореагировали по-разному. Юноша
состроил недовольную физиономию, а бородатый плотоядно оскалился.
рукав, и бородатый замолчал.
авто.
Дарлинг.
носик томного юноши.
крысах, якобы нападающих на пассажиров и служащих лондонского метро. Дорки и
Дарлинг угрюмо молчали. Таня отделывалась короткими репликами, а больше
смотрела по сторонам, вбирая в себя новые городские пейзажи. Ньюгейт,
Уайтчепел, потом знакомые очертания Тауэра.
здания в строю домов, в целом весьма пристойных.
осведомился кучерявый Дорки.
скрывающийся за стеклянной дверью.
за плечи и уволок куда-то в глубь подвала, а к ним тут же подошла на
редкость плоская дева в зеленых очках и дырявой кастрюле на голове. Из дырки
торчал унылый плюмаж из пакли.
Таня не поняла, но вопрос, судя по всему, был чисто риторический, поскольку
дева тут же вцепилась в рукав несколько оторопевшему Дарлингу и потащила за
собой. Таня и Стив Дорки переглянулись и пошли следом. Через несколько шагов
к ним присоединился Иван Ужасный с бумажным стаканчиком в волосатой лапе.
абсентом.
начале века, - заметила Таня. - Скорее всего, это обычная полынная настойка.
произвел на Таню впечатление удручающее. На плохо отштукатуренных стенах
ровным рядком висело с десяток картин, отличающихся друг от друга только
цветом. На каждой был обозначен весьма условный контур женщины, без рук, но
с широко разведенными толстыми ногами, между которыми, приклеенные прямо к
холсту, свисали крашеные мочалки. Мочалки покрупнее торчали сверху,
символизируя, по всей видимости, лохматые прически. Такая же условная баба
маялась на черно-белом плакате в компании кривых букв: "Rodney DeBoile. The
Essence of Femininity"**.
того, еще четверть часа назад она вполне искренне считала, что таковой
предмет англичанам неизвестен вовсе. - Пошли отсюда, а?
глазами, обряженного в бесформенный серый балахон.
телка.
подумал.
Родни де Бойл. - Над произведениями, составившими эту экспозицию, я работал
с октября...
Таниной реакции хватило лишь на то, чтобы отклонить голову. Кулак мазнул по
волосам и впилился в стену. Бородач взвыл, прижимая к груди поврежденную
руку. Дарлинг, стоявший как истукан, вдруг зашелся визгливым, истеричным
смехом.
Дарлингу.
художнику: - А ты, мелкий гений, не кручинься, что за вернисаж без скандала?
никак не проявляли.
посмотрим. Я там еще не была...
сальмагунди под светлый английский эль. В пабе было уютно, уходить отсюда не
хотелось.
английский супруг был ей не вполне понятен, а если честно - непонятен вовсе.
Ясно, конечно, что личность довольно ничтожная, но коль скоро многое в ее
жизни на данном этапе от этой личности зависит, надо бы поточнее определить
меру ничтожности, выявить слабину, установить для себя, надо ли ждать от
него подлянки, и если да, то какой именно. Но очень, очень осторожно.
Игра-то ведется на его поле.