расплескав по нему воду.
Возьмите виски, выпейте еще.
смотрит.
принялся ковырять его шариковой ручкой. Через четверть часа на полу лежала
щепотка пыли, а в стене образовалось крошечное углубление. Если бы не
виски, он бы отчаялся. Чарли сел на пол, чтобы скрыть вмятину в стене,
вымыл ручку и принялся писать. Ему надо было как-то объяснить, на что у
него ушло время.
писал на пишущей машинке, которая, казалось, сама складывала нужные фразы.
"В ответ на ваше письмо от 10 августа...", "Подтверждая получение вашего
письма от 22 декабря...", "Как я по тебе соскучился", - писал он сейчас.
Это ведь и было самое главное, что он должен сказать; все, что он добавит,
будет лишь повторением или перепевом той же мысли. "Кажется, прошли годы с
тех пор, как я уехал из поместья. В то утро у тебя болела голова. Прошла
теперь? Прошу тебя, не принимай слишком много аспирина. Это вредно для
желудка, да и для ребенка, наверное, тоже. Ты проследи, очень тебя прошу,
чтобы "Гордость Фортнума" закрыли брезентом - вдруг пойдут дожди".
уже будет мертв; он вдруг почувствовал, какое огромное расстояние между
глинобитной хижиной и его поместьем, между гробом и "джипом", стоящим под
купой авокадо, между ним и Кларой, поздно встававшей с двуспальной
кровати, баром с напитками на веранде, которым никто не пользуется. Глаза
щипало от слез, и он вспомнил, как попрекал его отец: "Не трусь, Чарли,
будь же мужчиной. Плакса!.. Терпеть не могу, когда себя жалеют. Тебе
должно быть стыдно. Стыдно. Стыдно". Слово это звучало как похоронный звон
по всякой надежде. Иногда, хоть и не часто, он пытался защищаться. "Да я
же не о себе плачу. Утром я ставнем раздавил ящерицу. Нечаянно. Хотел ее
выпустить. Я о ящерице плачу, а не о себе". Он и сейчас плакал не о себе.
Слезы были из-за Клары и немножко из-за "Гордости Фортнума" - ведь оба
были брошены на произвол судьбы и беззащитны. Сам-то он терпел лишь страх
и неудобства. А одиночество, как он знал по опыту, терпеть куда тяжелее.
шариковой ручкой. Стена впитала воду и скоро опять стала сухой, как кость.
Через полчаса он прекратил это занятие. Дыру он раскопал величиной с
мышиную норку, не больше двух сантиметров в глубину. Чарли опять взялся за
письмо и написал, словно бросая кому-то вызов: "Могу тебе сказать, что
Чарли Фортнум готов идти напролом. Я не такой слабак, как они думают. Я
твой муж и слишком тебя люблю, чтобы позволить какой-то мрази встать между
нами. Я что-нибудь придумаю и сам отдам это письмо тебе в руки, то-то мы
тогда посмеемся и выпьем того хорошего французского шампанского, которое я
берег для особого случая. Мне говорили, что шампанское повредить ребенку
не может". Он отложил письмо, потому что у него действительно зрела мысль,
правда пока еще очень туманная. Он отер со лба пот, и на миг ему
почудилось, будто он сгоняет и пары виски, отчего голова становится ясная.
станет тыкать в меня своим автоматом. Ему так и не терпится пустить его в
ход.
его раньше не было.
меня не стеречь? Я знаю, Акуино, вы не станете стрелять без надобности.
человека - план Чарли Фортнума был очень прост.
виду, когда у тебя автомат, снайпером быть не требуется. Одна из пуль
наверняка попадает в цель.
бы, чтобы вы списали мне то стихотворение. Приятно будет сохранить его на
память.
тревогой уставился на автомат, словно нечто бесценное попало в неверные
руки.
он был без сознания, часы его встали, и теперь он понятия не имел, сколько
сейчас времени, но тени уже вытянулись. Под деревьями, густо увешанными
темно-коричневыми плодами, стояла мгла.
Акуино. Если тот улыбнется в ответ, это будет хороший признак, но Акуино
не улыбнулся. Может, он был просто чем-то озабочен. Может, он сочинял
стихотворение о смерти. А может быть, он выпил не ту норму, что надо.
Потом быстро вышел и резко свернул направо, чтобы хижина оказалась между
ним и Акуино. Надо было пройти всего несколько шагов, а там, под
деревьями, его скроет темнота. Он услышал короткую очередь, крик, ответный
крик и ничего не почувствовал.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
уже третий день кряду повар зажаривал яичницу с обеих сторон.
это помню...
нам стоило уломать их в отеле "Плаза" в Нью-Йорке? У них даже есть
специальное название: поджаренная с одной стороны яичница. Вспомни, как
это по-испански, может, Педро тогда поймет.
мы должны есть их яичницу? Скоро Педро будет продавать нам сосиски с
кленовым сиропом. А какое ужасное вино было вчера в американском
посольстве, правда, детка? Наверное, калифорнийское.
сам бы предпочел хорошее французское вино, такое, как подается у нас.
Ты заметила, что там подали аргентинское виски?
просто скандализован тем, что мистер... бедный мистер... ну как его,
нашего консула, Мейсон, да?
прихватил с собой две бутылки виски.
холодильник, набитый кока-колой. Я бы не выпил так много их мерзейшего
вина, если бы он не уставился на меня своими пуританскими глазами. Я
почувствовал себя как та девица из книжки, которой нацепили на платье алую
букву "п" [героиня романа американского писателя Н.Готорна (1804-1864)
"Алая буква"]. П - от слова "пьяница".
Там это было не очень ясно.
яичницы, час от часу становился все хуже. Пресс-атташе Кричтон явился с
жалобой, что его совсем замучили телефонными звонками газеты.
он. - А репортеру из "Ла пренсы" никак не втолкуешь разницу между
"почетным" и "достопочтенным". Ничуть не удивлюсь, если они объявят его
сыном пэра Англии.
Лох-Несса, а летающие тарелки появляются круглый год.