Чтение 27–й страницы книги ~Охота Бешеного~

— Почему ты мне не сказал? Как же ты мог скрыть, что Бате плохо? — со стоном выдавил из себя Савелий.

— Братишка, я не мог… — тихо проговорил тот.

— Не мог? — удивленно воскликнул Савелий. — Почему?

— Батя попросил. Он сказал, что тебе сейчас понадобятся все внутренние резервы и ты не должен отвлекаться на его болезни.

— Это он так решил, но ты-то?! Ты же знал, что я спокойно со всем справлюсь!

— Откуда я мог знать? И не ори на меня, братишка! Мне и самому тошно. — Воронов поднялся и тоже начал ходить по комнате.

— Ты как хочешь, а я сейчас же отправлюсь к Бате! — решительно произнес Савелий.

— Конечно же, и я с тобой, — облегченно вздохнув, сказал Воронов.

— Но за руль сяду я.

— Почему?

— В таком возбужденном состоянии да еще в изрядном подпитии… — Андрей выразительно покачал головой.

— А как же ребята? — напомнил Савелий. — Вместе с нами — шесть человек. Вряд ли мы все поместимся…

— А мы тут на гараж наткнулись и обнаружили там старый «запорожец» на ходу. Двоих мы с тобой довезем до ближайшего метро, а двое на «запорожце» двинутся.

— Отлично! — Савелий кивнул. — Что, рванули?

— Рванули!

Когда они вышли из здания, ребята уже стояли возле машин.

— Мы тут перекинулись между собой, и оказалось, что нам всем примерно в одну сторону, так что мы вас покидаем, — весело объявил Роман, поглаживая по крыше «запорожец», который сам и доводил до кондиции.

— Вы уверены? — нахмурился Воронов: он прекрасно помнил, что живут они в разных концах города, но не стал спорить, понимая, что творится сейчас в душе у Савелия.

— Уверены, майор. Желаем вам хорошо отдохнуть!

— И вам того же!

Всю дорогу Савелий и Воронов ехали молча. Каждый думал о том, что нехорошо обошелся с Батей. Савелий чувствовал себя просто отвратительно; не только из-за Бати, но и потому, что наступила обратная реакция — расслабление после тяжелой нагрузки. Некоторое время он сидел не двигаясь, пытаясь набраться энергии. Потом стал делать пассы руками, обращаясь за помощью к Космосу.

И неожиданно его аура отделилась от тела, помчалась со стремительной скоростью в пространстве и оказалась в каком-то странном, невообразимо ярком, красочном мире. Небо было фантастического оранжево-красного цвета. Удивительный запах заставлял вспоминать все самое прекрасное в жизни. Стремительно проносились перед глазами Савелия картины прошлого, и эти картины зачастую были связаны с генералом Говоровым. Вот он впервые, еще подполковником, появляется перед их строем, строем молодых спецназовцев. Его мудрая улыбка как бы говорила каждому из них, что он для них — не просто командир, для них он брат, отец и старший товарищ. Почти в первый же день кто-то назвал его за глаза Батей, и с тех пор это прозвище осталось. А позднее к нему стали прямо — так и обращаться. Порфирий Сергеевич не возражал, но если его кто-то выводил из себя, а еще хуже, пытался обмануть, даже нечаянно, он тут же взволнованно говорил: «Какой я тебе Батя?» То есть называть его так считалось даже привилегией.

Батю уважали и любили не только за справедливость и доброту, но и за высокий профессионализм. Не важно в чем — в военной стратегии и тактике или в рукопашной схватке. Вплоть до самого ухода на пенсию мало кто мог похвастаться, что справился с Батей в рукопашном бою. Он великолепно владел телом, прекрасно двигался, умел не только держать удар, но и сам бил ощутимо. Когда Савелию удалось справиться с Батей в первый раз, Порфирий Сергеевич прямо перед строем объявил ему благодарность, но с улыбкой добавил слова, которые Савелий сделал девизом своей жизни:

— Не думай, что ты уже достиг совершенства!

Прошло еще некоторое время, и Савелий вновь победил Батю. На этот раз Батя прямо перед строем вручил ему именные часы, поздравил и, наклонившись, спросил тихо:

— Неужели тебе легко было со мной справиться?

— До сих пор отдышаться не могу! — чистосердечно признался Савелий.

Прошло еще немного времени, и Савелий в третий раз одержал победу. На этот раз, уже будучи полковником, Порфирий Сергеевич объявил всем курсантам, что Савелий Говорков превзошел своего учителя и теперь может сам учить других. И действительно, с того дня Савелий получил небольшую группу.

Неожиданно Савелий увидел перед собой в розоватой дымке своего Учителя.

— Учитель! — с болью воскликнул он. — Как я рад видеть вас!

— ПРИВЕТСТВУЮ ТЕБЯ, БРАТ МОЙ! — торжественно провозгласил тот, прижимая правую руку к сердцу.

Его голос был таким грустным, что Савелий сразу воскликнул:

— Что случилось. Учитель?

— СЕГОДНЯ У ТЕБЯ БЫЛ ТРУДНЫЙ ДЕНЬ, ДЕНЬ, КОГДА ТЕБЕ ПОНАДОБИЛИСЬ ВСЕ ТВОИ СИЛЫ, ВСЯ ТВОЯ ЭНЕРГИЯ, ВЕСЬ ТВОЙ ДУХ! ТЫ СПРАВИЛСЯ! И СЕЙЧАС ВОССТАНОВИЛ СВОИ СИЛЫ. ТЕПЕРЬ Я МОГУ СКАЗАТЬ ТЕБЕ, ЧТО Я С ОГРОМНЫМ ТРУДОМ, ТОЛЬКО С ПОМОЩЬЮ ОБЩИХ УСИЛИЙ ТВОИХ КОСМИЧЕСКИХ БРАТЬЕВ, СМОГ ЗАДЕРЖАТЬ НА ЗЕМЛЕ ТВОЕГО ЗЕМНОГО УЧИТЕЛЯ, ЧТОБЫ ТЫ УСПЕЛ С НИМ ПРОСТИТЬСЯ…

— Батя?! — воскликнул Савелий едва не со слезами на глазах. — Что с ним? Он умирает?

— ДА, БРАТ МОЙ, ТВОЙ ЗЕМНОЙ УЧИТЕЛЬ НА ПОРОГЕ ВЕЧНОСТИ. ОН УЖЕ ГОТОВ ОТПРАВИТЬСЯ В ДАЛЕКИЙ КОСМОС, ЧТОБЫ ОТТУДА ВЗГЛЯНУТЬ НА ПРОШЛЫЕ ДЕЯНИЯ СВОИ. ДАБЫ УБЕДИТЬСЯ: ЧТО БЫЛО ПРАВИЛЬНО, А ЧТО НЕТ, ЧТО ДОСТИГЛО ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ РЕЗУЛЬТАТОВ, А ЧТО НЕ ДОСТИГЛО. ДЛЯ НЕГО НАСТАЛИ ТРУДНЫЕ И ОДНОВРЕМЕННО СЧАСТЛИВЫЕ ДНИ, КОГДА МОЖНО НАСЛАДИТЬСЯ ПЛОДАМИ СВОЕГО ТРУДА, СВОЕЙ ЗЕМНОЙ ЖИЗНИ. Я ДАВНО СЛЕЖУ ЗА ТВОИМ ЗЕМНЫМ УЧИТЕЛЕМ И ОЧЕНЬ РАД ТОМУ, ЧТО ОН ТОЖЕ МНОГО ДЛЯ ТЕБЯ СДЕЛАЛ. НЕ КОРИ СЕБЯ ЗА ТО, ЧТО НЕ СМОГ ДОЛГОЕ ВРЕМЯ УДЕЛЯТЬ ЕМУ ВНИМАНИЕ: ОН НИКОГДА НЕ БЫЛ НА ТЕБЯ ЗА ЭТО В ОБИДЕ. ОН ВСЕГДА БЫЛ РЯДОМ С ТОБОЙ И В ТЕБЕ САМОМ.

— Но, Учитель! Я же мог чаще видеться с ним, общаться, перенимать опыт! Разве не потерял я много из-за того, что пренебрегал этой возможностью? — Переживания Савелия были столь сильными, что он с огромным трудом сдерживал свои эмоции.

— НЕТ, БРАТ МОЙ, ТЫ НЕ ПОТЕРЯЛ НИЧЕГО, — твердо заверил его Учитель. — НА ЭТОТ РАЗ ГОРЕ ОТВЛЕКЛО ТЕБЯ, И ТЫ ПЛОХО СЛЫШАЛ МОИ СЛОВА. ПОНИМАЮ ТВОЮ БОЛЬ И ПОТОМУ ПОВТОРЯЮ: ТВОЙ ЗЕМНОЙ УЧИТЕЛЬ ВСЕГДА БЫЛ РЯДОМ С ТОБОЙ И В ТЕБЕ САМОМ, И ПОЭТОМУ ТВОЙ ОПЫТ ОБЩЕНИЯ С НИМ НЕ ПРЕКРАЩАЛСЯ НИ НА МИНУТУ, И В МОМЕНТ, КОГДА ВЫ НЕ БЫЛИ ВМЕСТЕ, ТЫ ПЕРЕНИМАЛ СВОЙ ОПЫТ ЕЩЕ И ОТ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ. ЭТО ПОДОБНО ТОМУ, КАК МЫ ОБЩАЕМСЯ С ТОБОЙ. РАЗВЕ ТЫ НЕ ЧУВСТВУЕШЬ, ЧТО Я ПРИНИМАЮ УЧАСТИЕ В ТВОЕЙ СУДЬБЕ В КАЖДЫЙ МИГ ТВОЕЙ ЖИЗНИ?

— Чувствую, Учитель.

— РАЗВЕ ТЫ НЕ ПОЛЬЗУЕШЬСЯ ОПЫТОМ, КОТОРЫЙ Я ТЕБЕ ПЕРЕДАЛ И ПРОДОЛЖАЮ ПЕРЕДАВАТЬ?

— Пользуюсь, Учитель.

— А ТЕПЕРЬ СКАЖИ, ЧТО ТЫ ПОНЯЛ?

— Я действительно все понял. Учитель.

— ГОВОРИ! — строго повторил Учитель.

— «Ты во мне — я в тебе!» Так вы мне говорили, Учитель.

— ДА, ТЫ ВО МНЕ — Я В ТЕБЕ! ПОМНИ ВСЕГДА ОБ ЭТОМ, А ИНОГДА И ПОВТОРЯЙ.

— Да, Учитель. Я буду помнить и повторять!

— ПОСПЕШИ К СВОЕМУ ЗЕМНОМУ УЧИТЕЛЮ! — Голос все слабел, а изображение становилось все более и более размытым, пока не исчезло совсем.

Савелию показалось, что он слышит голос Воронова. Он поднял голову и увидел, что Андрей с удивлением смотрит на него.

— Задремал немного, братишка? — спросил Воронов, с облегчением заметив спокойный взгляд Савелия.

— Андрюша, ты можешь поднажать немножко? — попросил Говорков.

— Попытаюсь. А что за спешка? Пять — десять минут погоды не сделают.

— Погоды, может, и не сделают, а вот… — Савелий вдруг подумал, что вряд ли сможет объяснить ему что-то, и просто сказал: — Я хочу успеть проститься с ним.

— О чем ты говоришь? — с тревогой начал Воронов, но тут машина вильнула.

— Следи за дорогой, а то ему с нами придется прощаться, — буркнул Савелий. — Эх, Батя, Батя…

— С чего ты взял, что ему плохо? Богомолов сказал?

— Нет! То, что мне сказал Богомолов, ты знаешь, — угрюмо ответил Савелий и снова попросил: — Быстрее, пожалуйста, быстрее, братишка!

Когда они подъехали к воротам дачи, там уже стояла карета «скорой помощи». Воронов с удивлением взглянул на Савелия, и они помчались к дому, умоляя Всевышнего только об одном: только бы он был жив? ПУСТЬ БАТЯ БУДЕТ ЖИВ!

Кроме бригады врачей у кровати генерала Говорова находились почти все его близкие: жена, дочь, сын, их супруги, а также внучка, чуть поодаль — соседи. Глаза у всех были на мокром месте. Увидев вошедших, хозяйка дома облегченно вздохнула и пошла им навстречу.

— Слава Богу, пришли! Филя сказал, что ждет только вас. — Она всхлипнула, и братья обняли ее, шепча на ухо какие-то слова ободрения. Женщина благодарно посмотрела на них.

Они медленно подошли к больному. Порфирий Сергеевич настолько исхудал, что у Савелия от жалости сжалось сердце. Желтоватая иссохшая кожа висела складками, резко обозначились скулы, по обтянутому черепу, казалось, можно изучать строение костей, как, впрочем, и по кистям рук. Создавалось, впечатление, что душа уже покинула это измученное тело, но как только братья подошли, генерал сразу открыл глаза, и в них засветилась радость. Только в них еще жили молодость, сила воли и сила духа.

— Пришли… — Говоров облегченно вздохнул и даже попытался пошутить: — Как вам нравится этот красавчик?

Савелий опустился перед ним на колени и, взяв его легонькую кисть в свою руку, собрал всю волю, энергию, чтобы передать своему земному Учителю.

— Оставь, дружочек! Побереги для себя, — догадливо произнес генерал и улыбнулся. Савелий подумал, что не только глаза сохранили молодость, но и его красивые крепкие зубы. — Мне уже ничего не поможет, я и так в долгу перед Всевышним, что еще живу. — Он немного помолчал, словно набираясь сил, потом спокойно сказал: — Вчера еще должен был уйти, да очень уж хотелось с тобой повидаться на прощанье.

— Он вдруг подмигнул. — А то знаю я тебя: ты ж никогда не простил бы старика, если бы я ушел не попрощавшись.

— Не простил бы, — кивнул Савелий со слезами на глазах, которых он впервые нисколько не стеснялся. — Как же так? — прошептал он. — Почему жизнь такая несправедливая?

— Ну, почему же несправедливая? — возразил старый генерал, и с каждым словом его голос становился бодрее. — Если бы все старье оставалось жить, то вскоре на земле не было бы места, для молодых. Пожил немного, дай и другим пожить. Ты не расстраивайся, крестник, твой крестный прожил вполне счастливую жизнь! У меня прекрасная жена, любящие дети и внуки, у меня отличные ученики, некоторые из которых даже превзошли меня, стали сильнее и мудрее своего наставника. — Он даже улыбнулся. — Разве это не счастье? Жизнь каждого человека — лишь песчинка в Вечности.

— Но я не готов к этому, — возразил Савелий, и Говоров чуть слышно попросил его наклониться ближе.

— Если ты думаешь, что я готов к Вечности, то глубоко заблуждаешься, — прошептал генерал. — Ты проследи, пожалуйста, когда я уйду… — Он так и сказал: «когда я уйду». — Когда я уйду, пусть рядом останутся только родные, но скажи им — пусть не разводят сырость, а лучше поставят Высоцкого, с которым я вот-вот встречусь… Нашу, любимую, — добавил Порфирий Сергеевич. — И прошу тебя, не нужно никакого официоза: пусть все будет по-домашнему, только близкие и те, кто действительно хотел бы проститься со мной. Если уж слишком будут настаивать, то пусть стрельнут немного, а там… — Он замолчал и вздохнул. — Жаль, что нет сейчас рядом еще одного близкого мне человека… Представляю, как Костя расстроится. Ты уж скажи ему: извинения просил, что не смог дождаться, да и расстраивать не хотел… Ладно, хватят о грустном. Расскажи лучше, как прошло сегодня твое внедрение.

— Все отлично. Батя. Все отлично.

— До твоей поездки в Америку мне все время хотелось посоветовать тебе не горячиться лишний раз, подумать, прежде чем бросаться вперед. Но сейчас я тебе этих слов не скажу: ты сам сумел решить эти задачи. Я теперь спокоен: мой Рэкс более не нуждается в опеке. И напоследок только одно пожелание: не будь слишком мягким, когда перед тобой враг, если не хочешь потом проклинать себя за свою слабость. И не будь слишком жестким со своими близкими. И… живи долго. — Савелий ощутил, что генерал пожал ему руку.

— Спасибо, Учитель, — прошептал Савелий.

— А тебе, Андрюша, только счастья могу пожелать. Все остальное у тебя вроде бы есть.

— Спасибо, Батя!

Говоров повернулся, посмотрел на своих близких, подольше задержав взгляд на жене, выделяя ее среди всех прочих, благодаря этим взглядом за долгие годы счастья. Все поняв, женщина горько зарыдала, но тут же взяла себя в руки и замолкла, не отрывая глаз от умирающего мужа. А взгляд Порфирия Сергеевича становился все более мутным, казалось, он уже никого не видит, но вдруг он поднял слабую руку, положил ладонь Савелию на голову, словно благословляя, а потом бессильно уронил руку, но Савелий успел задержать ее, прижался к ней губами: рука была теплой, еще живой.