равляй вас в Армию спасения. Я не хочу, чтобы у меня дома завелись бло-
хи. А я за это время успею одеться.
силуэт. Он был худ как щепка. "Что я буду с ним делать? - думала она.
к ней с мокрыми, как у нее самой, волосами, рукава были ему слишком ко-
ротки, а в плечах халат, казалось, вот-вот лопнет по швам, вид у него
был разнесчастный. Она была еще в комбинации, искала новую пару чулок. И
именно эту минуту он выбрал, чтобы сказать:
случилось. Меня бы завтра не уволили с работы, и я могла бы написать ма-
ме, что первые дни прошли хорошо.
и мост через Сену. Она шла, думая о том, что он уже проехал Дижон, что
он вполне способен передумать и пересесть в поезд, идущий в Париж. Так и
представляю себе, как он стучится ко мне в дверь в два часа ночи.
читься.
кровати, долго шептались, как два злоумышленника, обсуждая случившееся,
потому что ни он, ни она не могли говорить о таких вещах нормальным го-
лосом.
никак не мог вспомнить, в каком вагоне мы ехали. Но в конце концов отыс-
кал его. В коридоре я услышал чьи-то голоса. Разговаривали в нашем купе.
Я решил подождать в соседнем. Говорили мужчины. В основном - один из
них, он что-то приказывал. Второй человек мне показался больным. У него
был какой-то странный кашель. И только потом, когда я думал обо всем
этом в такси, мне показалось, что я уже слышал этот кашель. Но тогда я
не обратил особого внимания. У меня в это время не было никаких причин
прислушиваться к их словам. Просто я ждал, когда они уйдут. Боялся, не
контролеры ли это и не потребуют ли они у меня билет. Как бы то ни было,
я испугался, в их голосах было что-то пугающее, хоть я и не разбирал
слов. Они пробыли в купе минуты две, может быть, немного больше. Я услы-
шал, как дверь открылась и снова задвинулась. Затем они удалились. Они
не прошли мимо того купе, в котором я притаился, а направились в другую
сторону. Я дал им время выйти из вагона, потом зашел в наше купе, чтобы
взять свой чемодан. На нижней полке слева на спине, скорчившись, лежала
пассажирка с черными волосами. Я никогда не видел покойников, но вы мо-
жете мне поверить, она была мертва. Я схватил свой чемодан и поспешил
уйти, прикрыв дверь. Не думаю, чтобы ктонибудь видел, как я выходил из
вагона. В поезде больше никого не было. Я вернулся к вам.
мог говорить ни о чем другом. Сперва Бэмби сочла, что вся эта история -
сплошное идиотство, потом ей передалось волнение Даниеля и она вместе с
ним стала строить всякие догадки. Потом она снова решила, что это сплош-
ное идиотство.
встревожен, а также оттого что он был немного смешон в ее махровом хала-
те, она стала обращаться к нему на "ты".
го именно?
откидном стуле около туалета. А он стоял в соседнем вагоне, у самых две-
рей, и я видел его через "гармошку". Он все время кашлял, стараясь про-
чистить горло. Порой он поглядывал в мою сторону. Он был в сером пальто,
и у него еще была синяя пляжная сумка с гербом Прованса, у меня точно
такой же герб на кармашке блейзера. Сегодня утром я увидел его в нашем
вагоне. Я бы мог его узнать: он очень бледный, очень худой, и вид у него
больной.
обнаружила, что у него дырявые носки, а трусики скорее серого, чем бело-
го цвета, и на воротничке рубашки черные полосы.
потом, я бы не сумел. Вы не могли бы отвернуться?
серебряных столовых приборов в футляре среди грязного белья она подума-
ла: нет, так дальше нельзя, надо образумить его, пусть он напишет роди-
телям и вернется домой.
вез его в Марсель.
то, в котором ехала в поезде.
зашли в какой-то ресторан, когда было уже около двух часов дня. И снова
в пустом зале, чувствуя на себе внимательные взгляды двух официантов,
заговорили о случившемся. Бэмби хотела не откладывая обратиться в поли-
цию, рассказать сразу же все, что им известно. И в то же время ей не хо-
телось этого делать из-за мамы и из-за того, что он уехал тайком из до-
ма. И он тоже не хотел, потому что в сущности тут наверняка сводились
счеты, и история эта их не касалась.
кими тарелками. Даниель заказал улиток, спросив Бэмби, не слишком ли до-
рого это обойдется, почти один выпил полбутылки розового бандольского
вина из департамента Вар. Он не привык пить, к тому же слишком много го-
ворил и мало ел, поэтому к концу обеда был немного возбужден.
глаза стали маленькими-маленькими. А она все не могла решить, что ей с
ним делать.
бачной лавке (самой ей они не нравились, но он говорил, что предпочитает
их американским), он стал доставать сигарету из пачки и вдруг сказал ей:
двумя потоками машин, перебежал на другую сторону. Оказавшись на проти-
воположном тротуаре, он крикнул ей, что вернется вечером, заберет свой
чемодан. Они смотрели друг на друга, стоя по разные стороны улицы. Она
подумала: он снова наделает глупостей, да еще каких, и раз уж я взялась,
я не могу его бросить одного, позволить ему уехать. Но он уже уехал.
из кармана пальто карамельку, засунула ее в рот. У решетки сада на бере-
гу реки целовались в темноте двое влюбленных. Конфета была с апельсино-
вой начинкой.
Разденется в темноте, чтобы ничего не видеть, не бередить себе душу му-
чительными воспоминаниями, спрячет голову под подушку и будет разговари-
вать сама с собой, чтобы поскорее уснуть.
назад. Почему теперь он уже не кажется ей таким дуралеем, как в первый
вечер в таком же точно вагоне? Почему все вдруг меняется за какие-то
сутки, меняется так резко, что ты больше не узнаешь себя?
с чемоданом в одной руке и плащом в другой, глаза его казались еще
больше и еще чернее, чем обычно, лицо осунулось и повзрослело под гнетом
усталости.
лет на поезд, вечернюю газету и пакетик конфет, узнать, есть ли в поезде
вагон-ресторан, а когда он оказался рядом, не пытаться его удерживать.
фет он отказался.
нял.
иметь дело с такими вещами. У нас часто обедают префекты. Неприятностей
у нас не будет.
от которых он отказался, да она с радостью приняла бы все эти неприят-
ности. Она заранее обдумала, что ему скажет, потому что, ожидая его,
сотни раз пережила сцену прощания. В конечном счете они друг другу так
ничего и не сказали. Он очень устал, его тревожила и ее судьба, и своя
собственная. Он ни о чем другом не мог думать, кроме этой истории. Он
еще мальчишка. А у мальчишек мысли, даже когда она смотрят на тебя, за-
няты совсем другим, а затем, уже в поезде, они начинают вспоминать, по-
целовали они тебя на прощание или нет, и они бесконечно несчастны.