большого человека, и он не подыгрывал, хотя возможность постоянно
представлялась. Достоинство, с которым он держался повсюду, бесстрастие,
когда чайхана гудела, переваривая очередную новость, еще более укрепляли
веру в тайную власть бывшего прокурора.
Даутовичу, что город их облюбовали картежники, и съезжаются они, мол,
отовсюду, и даже из других республик. "Игра на выезде, собрались мастера
высшей лиги", -- пошутил словоохотливый пенсионер.
ладит картежникам особо яркое освещение над столом. Называя суммы
выигранных и проигранных денег, пенсионер от волнения заикался, чего в
обычной его речи не замечалось. Но Амирхан Даутович никак не среагировал
на удивительную новость, ибо знал и о выигранных и проигранных суммах, и о
масштабах игры. В бытность областным прокурором приходилось сталкиваться --
за крупными хищениями, убийствами, грабежами, если копнуть глубже, нередко
стояли карты, крупный проигрыш. Две недели назад, прогуливаясь вечером, он
видел возле гостиницы Сурена Мирзояна -- Сурика, за ловкость рук
прозванного Факиром. Какие дела могли привести Факира в этот дремотный
городок, кроме карт? Да никакие, хотя Азларханов не сомневался: легенда у
Сурика на случай проверки имелась безукоризненная.
где прежде работал Азларханов, Факир выиграл сумму, в сто раз превышающую
ту, от которой он начал заикаться, то, бедный, наверняка потерял бы дар речи
вообще. Правда, после той давней ночи один председатель райпотребсоюза и
один крупный хозяйственник покончили с собой, отчего все выплыло наружу, а
остальные шесть человек, проигравшие казенные деньги, сели в тюрьму. Вот
тогда-то прокурор и познакомился с Факиром. Ни рубля не удалось вернуть
тогда обратно; Мирзоян не отрицал, что выиграл чемодан денег, но сообщил,
без особого сожаления, что проиграл их через три дня, и описал подробно
приметы удачливого игрока, которого якобы видел впервые.
рестораны, куда приезжают из двух соседних областей "хозяева жизни"
пошиковать, пустить пыль в глаза, посорить деньгами вдали от любопытных
глаз, -- их нетрудно подбить на игру. "Стоящих" людей, которых можно крупно
выпотрошить, порой готовят на игру месяцами, к иному "денежному мешку"
годами ищут подход, чтобы "хлопнуть" в одну-единственную ночь, -- только бы
сел за карты. В том, что все три ресторана служили поставщиками клиентуры
для картежников, обосновавшихся в гостинице, Амирхан Даутович не сомневался.
чайханах, и вообще тайная жизнь необычного города, о которой прокурор знал,
а иногда догадывался благодаря опыту, не трогали в его душе каких-то главных
струн. Нет, он не был равнодушен к тому, что видел или знал, в нем не
удалось убить главное -- гражданина, даже в минуты отчаяния он не говорил:
это не мое дело, меня не касается. Просто после двух инфарктов он берег не
себя, а время, отпущенное ему; из последнего инфаркта он выкарабкался
чудом, благодаря прежнему сибирскому здоровью.
письмо, адресованное в верха, может одолеть границы области или республики.
Какая-то тайная рука, не подвластная закону, перекрывала дорогу кричащим о
боли, о несправедливости конвертам. И немудрено, если повсюду насаждались
люди, у которых за версту на физиономии читалось: "Чего изволите?", если
приказы первого даже на уровне захолустного района выполнялись
беспрекословно, какими бы беззаконными они ни казались. А если и доходило
что-то наверх, то оттуда же и возвращалось к тому, на кого жаловались, с
пометкой: "Разберитесь!" И разбирались, перетряхивая историю жизни автора
письма с ясельного возраста до наших дней, а если она оказывалась чистой,
как родниковая вода, то принимались за родню до седьмого колена и, конечно,
в жизни, зарегламентированной до предела инструкциями, постановлениями,
указами, принятыми во времена царя Гороха, где в каждом пункте: нельзя...
нельзя... отыскивалось желаемое. А если еще и учесть, что сейчас многие вещи
реже покупаются, а чаще достаются, то редкий автор жалобы выглядел
невинным, непорочным рядом с тем, на кого посмел жаловаться. А жалобы людей
с "подмоченной" репутацией не имеют даже силы анонимки (не оттого ли
анонимки в ходу?) и закрываются куда быстрее, чем анонимные.
области, до его назначения прокурором, не принимали жалоб на ресторанную
обслугу. Еще и выговаривали обсчитанному: не ходи, мол, по ресторанам! А
иному строптивому намекали: вот выясним, почему у вас такая страсть к
ресторанам, у начальства на работе для объективности письменно спросим, с
женой поговорим -- вызовем по повестке, в удобное для нас время, -- тут уж у
всякого обсчитанного жажду справедливости отбивали на долгое время.
понимал, что одними лишь частными мерами, энергией да энтузиазмом низовых
исполнителей нарастающих как снежный ком преступлений не изжить. Ну,
приложит он усилия, добьется, чтобы выслали Факира из города, потому что
знает точно, чем тот занимается, так оставшиеся в неприкосновенности
конкуренты Сурика только обрадуются, а само зло не перестанет существовать.
Тогда, шесть лет назад, Мирзоян сказал ему:
вымогал? Обыграл рабочего, колхозника, советского интеллигента, оставил до
получки семью без денег? Говорите -- обобрал уважаемых людей? Это для вас
они уважаемые, в горкоме и райкоме, а для меня -- воры, да крупные воры,
откуда у них сотни тысяч? И если бы не я, вряд ли их настоящая сущность
выявилась бы: так "уважаемые" и продолжали бы набивать мешки деньгами.
Выходит, я даже приношу обществу пользу, вывожу ворье на чистую воду.
логика в его словах была. Оглядывая свою жизнь, Амирхан Даутович сознавал,
как мало успел. Порою он сравнивал прежнюю работу с работой дворника,
очищающего двор в большой снегопад. Очистил, пробил дорогу к калитке, к
людям, оглянулся дух перевести, а сзади опять намело, да поболее прежнего.
Он видел и ощущал, как ловко научились в республике обходить закон. Заведет
прокурор дело, передает материалы в суд, вроде выполняет свой долг до
конца, а результата нет. На суд оказывают давление и партийные, и советские
органы, народный контроль, партконтроль, глядишь, от прокурорских требований
пшик остался: этого нельзя трогать, этот брат, этот сват, этот депутат, тот
герой. Выкрутился один, по ком тюрьма явно плачет, второй, а третий, имеющий
прикрытие и тылы, и вовсе перестал обращать внимание на прокуратуру,
посчитав, что власть имущим закон не писан.
ним самим, дав почувствовать, кто и в чьих интересах распоряжается в
республике от имени закона, ему думалось: вот тут подтяну, тут уберу, еще
одно усилие -- и пойдут дела на лад. Сегодня прошлая уверенность, оптимизм
по поводу светлого завтрашнего дня правосудия вызывали печальную улыбку.
надежд.
клятву, что посвятит жизнь правосудию, чтобы не было вокруг ни одного
униженного и оскорбленного, чтобы каждый нашел защиту и покровительство у
закона. Так думал он и позже, повторяя клятву в акмолинской степи, среди
сотен безымянных могил. Теперь он понимал: его поколению, детям тех,
сгинувших без следа, не удалось вернуть правосудию безоговорочную чистоту и
непогрешимость.
раз выступал на совещаниях с докладами, приводившими в замешательство не
только коллег, но и членов Верховного суда и Прокуратуры республики. Имел
репутацию теоретика, хотя свой воз областного прокурора, практика, тянул
куда как исправнее многих. Не раз и не два садился Амирхан Даутович за
докторскую диссертацию, контуры которой определились еще в аспирантуре
Института права в Москве, но текучка так и не дала довести задуманное до
конца. А предлагал Азларханов, анализируя сложившуюся судебную практику,
решения по тем временам смелые, именно они и вызывали споры. Коллеги за его
реформаторские идеи, за смелые предложения частенько называли его Ликургом
или Законником: друзья -- любовно, недоброжелатели -- с иронией.
проверял на себе, чтобы обезопасить здоровье человечества. Но раз так
повернулось, что Амирхан Даутович полной мерой испытал силу беззакония, для
него, как для юриста, невозможно было не сделать вывода, осмыслить
случившееся и с ним лично. Происшедшее, он считал, подтверждало его прежнюю
позицию, его точку зрения по поводу сложившейся в республике ситуации с
органами правопорядка, необходимость перемен. И теперь главным делом его
жизни стало завершение работы, исследующей деятельность этих органов на
примере Узбекистана. Потому-то он и берег время, а не себя самого и не хотел
размениваться по мелочам -- вроде появления в городе Факира. Врачи ясно
предупредили: третьего инфаркта он не выдержит, то, что остался жив после
второго, -- подарок судьбы -- и надолго ли?
предпринял: попытался получить объективную информацию о состоянии
преступности в области. Более или менее точная информация стекалась к нему
год. Затем он на бюро обкома партии подвел итоги и предложил обнародовать
статистику с его комментариями в печати. Однако никто его не поддержал.
Когда же область, по милости его объективной статистики, вышла по
преступности на первое место в республике, он незамедлительно стал получать
с мест иные сводки, куда более утешительные, и на бумаге кривая
преступности резко пошла вниз. Нет, он не мог никого обвинить из
руководства, что, мол, вмешиваются в компетенцию прокурора; его указаний не
отменяли и ему самому не делали замечаний, не обвиняли, что с его приходом в
области выросла преступность, но он чувствовал, что властная рука наложила
вето на его начинания.
Посняков Андрей
Якубенко Николай
Херберт Фрэнк
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Сапковский Анджей