не принадлежу себе, меня в е д е т. И я должен подчиниться т о м у, что
меня ведет. Я должен все время помнить свое новое качество. Оно теперь
всегда будет со мной, что бы ни случилось. Значит, я был прав, когда думал
об этом. Армейский закон: все, подчиненные одному, добудут себе вечную
славу, а тому, кто поставлен вести, бессмертие".
он понял высшую сладость "игры разностей", механику противопоставления или
блокировки чужеродных сил - и мгновенье соображал, как следует ему
отвечать.
но, вернувшись к себе в кабинет, он попросил заготовить два приказа:
первый - о запрещении демонстраций и соблюдении порядка на улицах (об этом
документе он просил сообщить через печать по возможности широко) и второй
- негласный - об освобождении из тюрем тех левых, которые признают его
режим. О содержании второго приказа он - опять-таки через третьих лиц -
сообщил человеку, с которым встречался. Тот, ознакомившись с документом,
обещал передать его содержание своим друзьям - он не сказал "товарищам",
соблюдая такт даже в такой, казалось бы, фразеологической мелочи.
первых полосах под броскими заголовками: "Мы будем карать всех, кто
нарушает общественный порядок и организует митинги без соответствующего
разрешения властей!" Второй приказ был "спущен" тихо по инстанциям, и
рассчитан он был на то, что ушлые чиновники прочтут не столько строку,
сколько между строк: в стране, где много лет царствовала
монархо-фашистская диктатура, люди были приучены понимать не только слово,
но и молчание.
выполнен, то в Хорватии обстоятельства сложились по-другому. Был поднят на
щит первый приказ премьер-министра, и под него, под это напечатанное в
газетах предписание центрального правительства, совершилось злодейство:
руководство Мачека - Шубашича, формально выполняя волю Симовича,
предписало немедленно арестовать в Хорватии всех тех, кто "организовывал
или же мог организовать" всякого рода митинги и демонстрации.
пенсии", прочитал письмо, посидел в задумчивости, а потом спросил майора
Ковалича, заместителя по работе среди политических и одновременно
особоуполномоченного секретного отдела полиции:
правительства.
этой троицы.
одно: если врагу дать в руки оружие, он обратит его против тебя. Их оружие
сейчас - это свобода. А я не хочу быть убитым.
когда узнаю, что у меня рак. Только перед тем, как умереть, застрелю
нескольких своих врагов, так что пусть они молятся о моем здоровье.
прекрасно понимаете.
терпеть безумство Белграда? Сколько времени Гитлер отпустил Симовичу на
его игры? Считается, что тюремщики служат тому режиму, который сейчас
правит. Но это неверно: тюремщик служит идее независимо от того, кто
царствует в настоящий момент.
которого вы стараетесь завлечь своим умом. Я, знаете ли, жандарм, служака.
Без фокусов. Между прочим, те, кого вы вербуете во время душеспасительных
бесед, идут на сотрудничество только для того, чтоб выбраться отсюда, а
потом наверняка информируют "товарищей", как они "согласились" на ваши
предложения.
переживет нас. А будущие историки станут пользоваться данными карточек,
ибо это документ, а все остальное - слухи.
бы сохранили. Победители - они тоже разного возраста, интеллекта и
темперамента. Среди них будут обиженные, и несправедливо вознесенные,
дураки и гении, подозрительные аскеты и жизнелюбы, так что картотека,
господин полковник, подобна апостольской книге: каждый может трактовать
любую строчку по-своему.
любопытством разглядывая непропорционально большое лицо майора.
специалистом по делам, связанным с деятельностью коммунистов. Но
неожиданно для всех он попросил о переводе в тюремное управление, и
просьбу его удовлетворили, потому что помощник начальника V отдела
опасался конкуренции: шеф несколько раз говорил о Коваличе в превосходной
степени, как о вдумчивом и талантливом психологе. Поэтому недруг майора
оказался самым рьяным защитником его интересов в кадровом департаменте.
Человек недалекий, он считал, что серьезному контрразведчику в тюрьме
делать нечего. Он любил встречи с информаторами в ресторанах и отелях,
подолгу мотал агента, расспрашивая его о друзьях, любовницах, деньгах,
демонстрируя свою власть и осведомленность, и не понимал, что именно эта
его манера вести беседу оттолкнула многих честолюбцев, решивших было
сделать карьеру на сотрудничестве с тайной полицией. Ему казалось, что он
знает агента, ибо он готовился к каждой встрече, внимательно просматривал
донесения, справки, данные телефонных прослушиваний и сведения, собранные
через других осведомителей, но забывал при этом, что агент - личность
ранимая: он должен ощущать постоянное участливое доверие и свою особую,
что ли, роль в жизни общества. А когда помощник шефа отдела унизительно
расспрашивал, назойливо советовал и начальственно требовал, это
отталкивало, напоминало агенту, что он просто-напросто предатель, пешка в
неведомой ему игре, подчиненной воле и замыслу людей, вроде его
собеседника - недалекого, но облеченного властью и правом, то есть тем,
чего лишен он сам.
критической, когда выдвижение будет зависеть не от количества лет,
отсиженных в канцелярии. Именно поэтому он ушел в тюрьму и здесь начал
собирать досье на коммунистов, либералов, националистов. Он считал, что в
тюрьме значительно легче заполучить серьезную агентуру, потому что на воле
он должен пробивать для интересующего его человека всякого рода льготы,
денежные вознаграждения, повышение по службе, "выемку" из тех или иных
грязных дел, тратя на все это огромное количество времени и нервов. Здесь
же, в тюрьме, он был хозяином положения, да и поблажки, которые давал
заключенному, входившему в сферу его интересов, кардинальным образом
отличались от тех, которых надо было добиваться "там". Увеличил срок
прогулки, дал внеочередное свидание, устроил выезд в город, изменил режим
питания - вот и благодарен человек, вот и помнит добро, сделанное
интеллигентным и сердечным ("Даже полицейские не все одинаковы! Среди них
тоже есть люди!") майором Коваличем, который не требует взамен ничего
такого, что унижает достоинство. А если уж хочет искренности, так он и сам
режим критикует, - да еще как! - всегда, впрочем, подчеркивая, что его
критика носит позитивный характер. "Именно поэтому, - любил добавлять
Ковалич, - я прихожу в тюрьму утром и ухожу вечером, а вас привозят сюда,
как правило, ночью и освобождают по прошествии многих лет - утром".
Собирая информацию по крупицам, он не торопился, справедливо считая, что
атака понадобится в решающий момент, только тогда она сможет дать
результаты и вытолкнуть его, Ковалича, в первый ряд борцов против крамолы,
и оценят это не полицейские служаки, а идеологи и политики.
точно сформулировал свою позицию: нельзя выпускать коммунистических
цекистов. Нельзя. В настоящий момент они могут стать лидерами всенародного
движения против Германии.
подписали приказ об освобождении коммунистов, но карантин, по крайней мере
двадцатидневный, они обязаны будут пройти в тюрьме. Таким образом,
выполним оба указания: Загреба - об аресте и Белграда - об амнистии.
с утра кости ломит. Как весна, так аллергия мучает, кашель - аж в ушах
звенит. Если что особо важное, звоните, а я недельку вылежу, от греха.
Земляной Андрей
Куликов Роман
Шилова Юлия
Махров Алексей
Шилова Юлия
Шилова Юлия