Чтение 27–й страницы книги ~Бомба для председателя~

- Садитесь. Ваше имя Конрад Ульм?

- Да.

- Вы ассистент профессора социологии Пфейфера?

- Да.

- Покажите себя на этой фотографии, - попросил Берг, протягивая Ульму
кадр, перепечатанный из кинопленки Ленца.- Вот эта машина, видите? Это вы?

- Да.

- А кто рядом?

- Это Граузнец, это Урсула, я забыл ее фамилию, это болгарин, который
сбежал... Это... Вот этого я не знаю... Он не из наших...

- А машина чья?

- Моя.

- А кто вам предложил поездить по городу в тот день?

- Не помню. Мы же тогда вып...

- Выпили, выпили... Но это не моя компетенция. Пьянство за рулем
карает полиция. Попробуйте вспомнить, кто предложил вам уехать с пляжа.

- По-моему, болгарин... Он хотел посмотреть город...

- О чем он говорил с вами?

- Я не знал, что он сбежит, иначе я бы внимательней прислушивался к
его разговорам.

- Он был интересным собеседником?

- Урсуле так показалось, Я с ним что-то не очень разговорился. Он
показался мне чересчур веселым. Эдаким бодрячком. А я не очень-то верю
бодрячкам. Особенно оттуда, из-за стены.

- Давайте я попробую сформулировать очень важный вопрос, а вы мне
ответьте на него со всей мерой серьезности... Через два дня после встречи
с вами Кочев решил не возвращаться домой. Почувствовали ли вы в его
разговорах, в манере поведения желание, намерение, проблеск намерения не
возвращаться домой? Может быть, он спрашивал вас, как отсюда перебраться
еще дальше на запад, интересовался трудоустройством, спрашивал о
болгарских эмигрантах, о господах из НТС, которые дерутся с Кремлем?..
Вспомните, пожалуйста, все, что можете вспомнить.

- Он произвел на меня впечатление бодрячка, - повторил Ульм, - шутил:
"Вы все - акулы империализма..." Говорил, что не смог бы здесь жить,
потому что "чувствуешь себя завернутым в целлофан - полная
некоммуникабельность".

- Он сказал вам, что не смог бы здесь жить?

- Да. Он так говорил.

- Значит, для вас было неожиданным сообщение о том, что Кочев решил
не возвращаться на родину?

- Для меня это было полной неожиданностью.

- Садитесь вон за тот столик и запишите это. Я приобщу ваше показание
к делу.

- Хорошо.

- И перечислите имена тех, кто был с вами в тот день.

- Хорошо.

- Если у вас возникнут какие-то новые соображения по поводу вашей
встречи с Кочевым - тоже пишите.

- Собственно, ничего нового у меня не должно возникнуть. Я, правда,
был несколько удивлен его немецким, он говорил как настоящий берлинец. А в
остальном он трещал, словно диктор московского радио: "Да, у вас очевидная
техническая революция, да, вы сделали гигантский рывок, нет, ваш рабочий
класс не может быть пассивной силой, но ваши нацисты подняли голову, и,
если вы будете просто митинговать - без программы и без организации, вас
сомнут в самом близком будущем". Ну и еще что-то в этом роде.

- Вот вы все и запишите, пожалуйста. И последнее: вы не помните, он
не уговаривался ни с кем из ваших приятелей о встрече?

- Я не слышал. Может быть, Граузнец знает? Или Урсула. Она любит
экзотику. Она видела первого красного в своей жизни.

- Напишите мне ее адрес и телефон.

- У нее нет телефона, она живет в общежитии.

- Адрес?

- Нойерштадт, семь. По-моему, на третьем этаже. Ее там все знают.

Урсулу привезли через полчаса после того, как Ульм кончил свои
показания.

- Девятнадцатого мы уговорились о встрече - это верно. Назавтра днем
мы с ним увиделись, господин прокурор... Мы выпили кофе...

- Где вы увиделись?

- В "Момзене".

- В какое время?

- В пять часов.

- Кто платил за кофе?

- Я хотела уплатить за себя, но он сказал, что женщине у них
запрещается платить за себя, и уплатил за нас обоих. А в чем дело?
Что-нибудь случилось?

Берг сбросил очки на кончик носа и уставился на Урсулу с растерянным
недоумением:

- Где вы были последнюю неделю?

- Дня два я сидела у себя... Готовилась к экзамену. А потом меня
утащили на озеро. Мы там зверствуем в палатках. Рвем мясо руками и вообще
веселимся.

- Ага... Ну понятно. Транзисторы-то хоть возите с собой?

- У нас диктофоны. С записанными пленками. Всегда знаешь, что за чем
идет: после Элвиса Престли - Рэй Конифф, а потом "поп-мьюзик". А когда
слушаешь транзистор, надо напрягаться, потому что обязательно будут
какие-нибудь неприятности. Надоело... Пугают гибелью от бомбы, пугают
гибелью от русских, пугают гибелью от таяния льдов и загрязнения
атмосферы...

Берг рассмеялся.

"Прекрасное доброе животное... Тот, кто на ней женится, будет самым
счастливым человеком, - подумал Берг. - Она отплатит за нежное чувство
привязанностью на всю жизнь".

- Ну хорошо, - сказал он, - пошли дальше... Если хотите курить -
курите. Я, в общем-то, всем запрещаю курить. У меня язва... Жую протертые
котлетки и боюсь табачного дыма...

- Вы похожи на Спенсера Тресси, вам говорили?

- Говорили. Он приезжал ко мне, когда они снимали "Нюрнбергский
процесс". Славный старик.

- И вы тоже очень славный.

- Что?!

- Я говорю, что вы тоже очень славный старик. Сейчас совершенно
невозможно иметь дело со сверстниками. Их интересует только социология,
Маркузе и Режис Дебрэ. Только ваше поколение умеет понимать женщину. Нет,
я не психопатка, я просто всегда говорю то, что чувствую. Знаете, я очень
смеялась, когда прочитала у Франса - "думающая женщина". Таких нет. Есть
женщина чувствующая и нечувствующая...

- Пойди вас разбери, - неожиданно для самого себя сказал Берг и
почувствовал, что краснеет.

- Прокурор, вы девственник?.. - спросила Урсула.

- Сколько вам лет, Урсула? - перебил ее Берг.

- Двадцать.

- Можно задать вам нескромный вопрос, не относящийся к нашей беседе?

- Я знаю, о чем вы хотите спросить. Да, да, в пятнадцать. Меня
поторопили. Да и я не очень-то хотела стоять на месте. Я никого не виню. Я
понимаю вас, вы правы. Мы обвиняем ваше поколение, но сами тоже хороши...
Но ведь мы ничего не можем изменить: идеи - ваши, танки - ваши и бомбы -
ваши. Нам остается только болтать и рвать мясо руками. А этот красный мне
очень понравился. Он мужчина, настоящий мужчина...

- Вы были близки с ним?

- Я отвыкла от таких формулировок... Конечно... Если считать
соседство за столиком, то мы были очень близки.

- Как же вы определили, что он настоящий мужчина?

- Не знаю. Почувствовала. Он не пускал дым ноздрями, не скорбел.
Веселый парень, который знает дело и умеет отстаивать свою точку зрения.
Словом, я бы хотела иметь его другом. Мой отец всегда говорил, что надо
дружить с мальчиками. Он говорил, что они могут отлупить, но не предать...
А что с ним? Он шпион? Вообще, он подходит к роли шпиона...

- Он исчез. Его ищут уже неделю. Говорят, что он решил остаться у
нас. Он сказал якобы, что не хочет жить в условиях коммунистического
террора...

- Что за ерунда! Он рассказывал мне про то, как они с друзьями
уезжают осенью охотиться в тайгу под Софией...

- Разве под Софией есть тайга?

- Ну, значит, под Москвой. Откуда я знаю, что у них там есть. Но мне
впервые было интересно слушать про красных, когда он говорил, как они там
живут, разводят костры в тайге, как пьют молоко и какие рассказывают друг
другу анекдоты... Он говорил, что собирается дней через пять, как только
вернется домой, сразу же уехать на охоту.

- Попробуйте вспомнить, Урсула, как он сказал это?

- Я не попугай. Он сказал, что как только вернется домой и кончит все
свои бюрократические дела... Я еще тогда спросила его: "Неужели у вас есть
бюрократы?" А он нагнулся ко мне и сказал на ухо: "Есть". И засмеялся. Он.
смеялся очень хорошо - всем лицом... Погодите, вот еще что он мне
говорил... Он говорил: "Ульм нападал на меня все время: "Все же Судеты -
это немецкая земля!" А в Судетах, в Чехословакии, помимо того, что это
чешская земля, - самые богатые в Европе залежи урана. Неужели тебе нужно,