убить меня там. Выстрела не слышно.
Тогда наливайте.
поздно послал?
поставила софу "на попа", отвернула две ножки. В одной были трубочкой
спрятаны деньги, а вторую ножку она тихонько развела на две половинки, и
на стол посыпались бриллианты.
случай, дикий случай - если она ответит, что он работал в парс, он получит
человека, нужного ему сейчас, как никто другой.
финку.
следом. Фаддейка еще дышал.
зажмурилась, только скулы зацепенели.
на Брянском вокзале: он спал у нее на коленях, а она сидела, все время
улыбаясь, и гладила его лицо, и глаза ее не были прежними, усталыми,
неподвижными: они - жили...
смотрите на Москву-реку, все поймете.
подожгла дом, облив его керосином с трех сторон. Сухое дерево вспыхнуло
ярко и желто в зыбких рассветных сумерках.
__________________________________________________________________________
одинокий, замкнутый и нелюдимый. На собраниях он выступать не любил,
процессы вел хмуро, непреклонно, впрочем, порой принимал неожиданные
решения: оправдывал людей, казалось бы, обреченных, и, наоборот, брал под
стражу в зале трибунального заседания свидетелей по делу - на первый
взгляд ни в чем не повинных. Когда его как-то спросил об этом
правозаступник Муравьев, председатель ответил в обычной своей медлительной
манере:
мое решение, если опровергнете вот эти строчки на страницах дела, - и он
протянул Муравьеву три толстых тома с закладками. - Извольте ознакомиться.
терзается, когда выносит приговор.
студент Киевского университета, эсдек, проданный охранке своим ближайшим
другом, стрелялся в ссылке и его чудом выходили: один из ссыльных, эсер
Гойхберг, был медик, он и спас его.
Тернопольченко. Он запросил себе отвод, но Карклин ему в этом отказал.
Перед началом заседания трибунала Тернопольченко, откашлявшись, спросил у
подсудимых:
Тернопольченко, и губы его кривила горькая усмешка.
самоотвод, поскольку Гойхбергу обязан жизнью, а по материалам дела этот
подсудимый заслуживает расстрела.
Тернопольченко пошел на базар, продал свои часы, купил на эти деньги
сапоги и сала, пришел в тюрьму - в день официально разрешенных свиданий -
и передал все это Гойхбергу.
обязан, не то что сапогами.
приговорил тебя к расстрелу...
"Мать и сестры умирают с голоду. Помоги чем можешь"; Тернопольченко пошел
к наркомюсту Курскому.
противозаконной, но больше мне обратиться не к кому. Вот, - он положил на
стол наркома телеграмму. - Может, мне два оклада бы выдали наперед?
продержитесь?
Купили картошки и разложили ее на тридцать кучек, по пяти штук на день.
Сала купили - из расчета добавлять по куску в жарку, чаю и по шесть
сухарей. А на остальные деньги литературу выписывали.
деньги два фунта свинины, десяток яиц и полпуда картофеля, может, до лета
не умрем. И на том родительское спасибо, отплатил за нашу любовь и ласку.
В обиде на тебя не пребываем, хоть и знаем твой пост".
пролежало три дня в секретариате трибунала: почерк у старика был
неразборчивый. А когда, промусолив насквозь письмо, поняли, что это пишет
отец Тернопольченко, по трибуналу пошли разговоры, и смотрели на него люди
с высокой почтительностью и жалостью, а некоторые с жестоким недоумением.
Пробежав письмо, Тернопольченко сунул его в карман гимнастерки, словно бы
забыл о нем, но вечером заглянул к экспертам:
спросил Тернопольченко, выпив.
первым криком, в миг рождения. Важно определить момент, когда процесс этот
наиболее интенсивен... Я, сколько себя в детстве помнил, всегда о смерти
думал - очень помереть боялся. Помню отчетливо, знаешь ли, летний жаркий
день, стрекозы летают по лугу... А луг рыжий, выгорел под солнцем. И
кузнечики еще там были с синими крылышками... И так стало мне вдруг
страшно, что умру и темно будет и никогда больше кузнечиков этих самых не
увижу, что заплакал я - вроде бы, знаешь ли, даже истерика у меня тогда
была... Найти бы этот проклятый период, когда человек обрушивается в
старость... Мне кажется, знаешь ли, что в старости человек уж больше не
стареет: он после какого-то времени консервируется и таким умирает... Чем
больше мы страшимся постареть, тем стремительнее стареем, Мануйлов.
одиннадцать часов вечера странный посетитель.
пришел, необычное, поверьте мне - иначе я бы и не посмел, товарищ
Тернопольченко, к вам обратиться.
Григорий... Он мне не сват и не брат, просто парню только-только
сровнялось двадцать... Работал он в Гохране и совершил хищение - взял там
часы какие-то, браслетки, не зная их ценности, не понимая, как это жестоко
по отношению к нашей республике... Я помню ваше дело по обвинению
работников Главтопа: вы приговорили их к расстрелу, но сами же обратились
во ВЦИК с ходатайством о помиловании - в силу того, что преступление
совершено несознательно, а двое обвиняемых по делу тоже были совсем