его судьбу и что его занимала и увлекала только работа.
возвращаясь от друзей в кабачках в душную квартиру на улице Рен. Нет желания
следовать примеру Мареля и каждый год создавать себе новую великую любовь.
своем кабинете, ни в печатном цехе, ни в каком-либо другом месте, связанном
с работой.
очень верно отражала истинное положение дел. Он был изображен на ней с
телефонной трубкой в каждой руке, напротив сидит посетитель, который что-то
рассказывает, секретарша пишет под диктовку, а в дверях стоит Колер и
спрашивает, можно ли ему войти.
машинистке, которую и видел-то раза три.
карьере. Он выходит из поезда на перрон вокзала Сен-Лазар, в руках два
чемодана, один почти развалился и стянут ремнем.
поразили уродливые окрестности. Он знает, что так было, но сейчас этого не
видит. Этой картинки в памяти нет. Он таскал свои чемоданы из отеля в отель,
не нашел ничего, что было бы по карману, и в конце концов оказался на
площади Клиши.
иллюстрации к этому отвратительнейшему периоду своей жизни он вспоминает
Пилар, окно на улице Обер, сцену в отеле.
происшествие имеет свой смысл. На эту картинку, как и на дом между двумя
доками, он смотрит невесело: она для него унизительна. Разве это не
показательно?
Париже, которое он встретил, бродя по улицам и завидуя парочкам, радостно
спешившим в рестораны и кабачки.
приемной газеты на улице Круассан, их разговор ограничился несколькими
словами.
помещались редакции многих газет, он жил еще в отеле "Босежур" на улице Дам,
в квартале Батиньоль, где в течение трех лет занимал одну комнату - сперва
один, потом со своей первой женой, Марселлой; их дочь тоже чуть было не
родилась там.
месяца подходили к концу. К этому времени удалось опубликовать лишь с
полдюжины заметок, за которые он получал то ли по десять, то ли по двадцать
франков, сейчас уже не вспомнить.
постели, потому что чуть-чуть не умер и не уверен, что полностью
выздоровеет, хотя все вокруг уверяют в этом? Да нет! Он преодолел самую
трудную часть пути, на которой сломался репортер Арто. Арто умер на
четвертый или на пятый день, а он здесь уже седьмой.
с большим плакатом: "Праздничный ужин-оркестр-бал-маскарад". Занавески на
окнах были задернуты. На них лишь мелькали тени, как здесь, на застекленной
двери, из дверей доносились музыка и смех.
покрыт серой морозной дымкой, словно вот-вот пойдет снег. Рене и сейчас мог
бы нарисовать это ровно-серое матовое небо, дома, на которых была ясно видна
даже малейшая трещинка, острые коньки крыш.
вспомнишь? В три часа - на уличных часах было ровно три - он, сунув руки в
карманы, стоял у длинной витрины на улице Обер: это была витрина судоходной
компании, и в ней была выставлена модель трансатлантического лайнера.
иллюминаторами, несколькими палубами, зачехленными спасательными шлюпками?
разряженными детьми, которых вели в гости к бабушке или тетке.
молоденькая девушка, которая явно не изнывала от жары в легком пальтице
ядовито-зеленого цвета.
проституткой, которых было полнымполно на бульваре Батиньоль. Может, поэтому
он повел себя так смело? Они с девушкой видели друг друга в зеркальной
витрине, а черно-бело-красный корабль стоял как раз за отражениями их лиц.
Кто-то из них улыбнулся первым.
рядом, не зная куда; на Больших бульварах в этот час почти никого не было.
испанка, приехала в Париж с семьей южноамериканского дипломата, за детьми
которого присматривает.
смысле, который в те времена придавали этому слову. Если поразмыслить, то
Лина чем-то на нее похожа.
неблагозвучным.
одиночестве больничной палаты. Тогда он никакого значения этой встрече не
придавал.
времена. Денег не было, и он раздумывал, что делать с девушкой - может,
пригласить в кино, мимо которого они как раз проходили? В конце концов они
зашли в кафе с запотевшими стеклами, там было по крайней мере тепло.
Бержер? До сих пор удивляется собственной смелости. В номере первый же
поцелуй Пилар оказался таким искусным, таким для него новым, что он был
потрясен.
раз она спрашивала у него с забавным акцентом:
Запомнилось лишь одно: она была очень худа, с острыми грудями. В первый раз
в жизни Рене видел такие острые груди с темно-коричневыми сосками.
Тавре, - она комично запротестовала:
неловкости или удивления он выказывал, тем больше она радовалась.
взяла инициативу в свои руки, хохоча над его смущением и стыдливостью. Когда
они оделись, она спросила:
достала деньги и протянула ему.
уже освещенным газовыми фонарями. Из конца в конец прошли Елисейские поля, а
он все раздумывал, что бы такое ей сказать.
остановилась возле особняка, на фасаде которого был герб и какой-то флаг.
двери для прислуги, не потрудившись даже спросить у него, где и когда они
снова встретятся.
особняку. Подвальные окна были ярко освещены, и во второй приход он
разглядел Пилар в форменном платье, которая весело болтала с камердинером.
именно это, а не ходьба по редакциям, не ожидание в приемных, не первые
встречи с его теперешними друзьями.
неподалеку от кафе "Граф" (тогда он еще туда не ходил) - витрина колбасной
лавки.
колбасу, сыр, иногда рубец, который разогревал на спиртовке, выставляя ее за
окно на подоконник, чтобы в комнате ничем не пахло, так как готовить в
номерах запрещалось.
такие.
лангустов, жареные цыплята, креветки под соусом, паштеты в тесте, и все это,
как правило, с гарниром из трюфелей.
недоступные лакомства, прижавшись лбом к холодному стеклу, которое медленно
запотевало от его дыхания.
умилением вспоминали об этом на завтраках в "Гран-Вефуре".
найти таинственную связь между прошлым и настоящим. В чем, к примеру, смысл
его встречи с Пилар? Это был первый опыт такого рода. Он сбил его с толку,