Чтение 27–й страницы книги ~Казино "Руаяль"~

Глава 27
ПРОЩАНИЕ

Утром хозяин гостиницы принес ему письмо. Он ворвался в комнату к
Бонду, держа конверт перед собой так, будто он жег ему пальцы.

- Случилось несчастье! Мадам...

Бонд вскочил, ринулся в ванную комнату, но дверь к Веспер была
заперта. Он бросился назад, выбежал в коридор, где чуть не сбил с ног
испуганную горничную.

Дверь в комнату Веспер была открыта настежь. Сквозь ставни пробивался
солнечный свет. Бонд увидел сначала черные волосы на белой подушке,
затем, под покрывалом, застывшую, как изваяние, Веспер.

Он упал на колени и откинул покрывало.

Она спала. Казалось, она спала. Ее глаза были закрыты. Ничто не
изменилось в выражении ее милого лица. Она вся была такой, какой должна
была быть, и все же без движения, без пульса, без дыхания. Да, она не
дышала.

Чуть позже в комнату зашел хозяин и, тронув Бонда за плечо, кивнул на
пустой стакан на ночном столике, где лежала книга, которую она читала,
сигареты, спички и те женские мелочи, которые теперь были похожи скорее
на символы: зеркальце, губная помада, платок. На дне стакана белел
засохший осадок. На полу валялся пустой флакончик из-под снотворного,
тот самый, который Бонд заметил в первый вечер. Бонд поднял его, потряс.
Хозяин гостиницы протянул ему письмо, Бонд взял его.

- Пожалуйста, позвоните комиссару полиции, - сказал Бонд.

- Если потребуюсь ему, я у себя в комнате.

Бонд, не оборачиваясь, медленно пошел к себе. Он сел на край кровати
и посмотрел в окно на спокойное море. Затем долго смотрел на конверт. На
нем размашистыми буквами было написано короткое "Для Него".

Внезапно Бонда поразила мысль, что Веспер, должно быть, специально
попросила разбудить ее пораньше, чтобы не он первым нашел ее мертвой.

Бонд глубоко вздохнул и распечатал письмо.

Он прочитал его быстро, затаив дыхание. Трудно дались ему только
первые строки.

"Мой дорогой Джеймс (так начиналось письмо).

Я люблю тебя всем сердцем, и сейчас, когда ты читаешь эти строки,
надеюсь, ты еще любишь меня. Так что прощай, мой милый, любимый, пока мы
еще любим друг друга. Прощай, мой дорогой.

Я - агент МВД. Да, двойной агент, и работала на русских.

Они завербовали меня через год после окончания войны. Я была
любовницей одного поляка из британских военно-воздушных сил. Когда я
встретила тебя, я его еще любила. Ты можешь узнать, кто он. Он был
дважды награжден орденом "За боевые заслуги". После войны М. подготовил
его для заброски в Польшу. Русские его взяли, и под пытками он многое
рассказал, в том числе и обо мне. Они нашли меня и сказали, что сохранят
ему жизнь, если я буду на них работать. Он об этом ничего не знал, но
ему разрешили мне писать. Письма от него приходили 15-го числа каждого
месяца. Я скоро поняла, что попала в замкнутый круг. Я не могла
представить, что однажды пятнадцатого числа не получу от него письма.
Это было все равно, как если я убила бы его собственной рукой.

Я старалась давать им как можно меньше сведений. Ты можешь мне
верить. Потом они занялись тобой. Это я сказала им, что в Руаяль
посылают тебя. Вот почему они знали о тебе еще до твоего приезда и
успели установить микрофоны. Они подозревали Намбера, но о твоем
задании, кроме того, что оно как-то связано с ним, они ничего не знали.
Я ничего им не говорила. Потом они требовали, чтобы я не стояла позади
тебя в казино и сделала так, чтобы ни Лейтер, ни Матис не заняли это
место. Вот почему их человеку чуть не удалось застрелить тебя. Потом
потребовалось, чтобы я сыграла то похищение. Ты наверняка удивлялся,
почему у них все так легко получилось в ночном клубе. Потому что я
работала на русских.

Но когда я узнала, что они сделали с тобой, хотя это были не они, а
предатель Намбер (к тому времени он уже стал для них предателем), я
решила, что с меня довольно. Я уже любила тебя. Они хотели, чтобы я,
пока ты лежал в клинике, выяснила у тебя какие-то сведения, но я
отказалась. Они контролировали меня через Париж. Я должна была дважды в
день звонить туда. Я не звонила. Они мне угрожали.

Сказали, что мой друг в Польше должен будет умереть. Возможно, они
боялись, что я могу заговорить, по крайней мере, я так думаю. Мне
передали последнее предупреждение если я откажусь работать на них, мной
займется СМЕРШ. Я не испугалась. Я любила тебя. А потом я увидела в
"Сплендиде" человека с черной повязкой и выяснила, что он интересовался
мною. Это было накануне того, как мы приехали сюда. Я надеялась, что
смогу спрятаться от него. Я любила тебя, я хотела быть с тобой, а потом
я бы попыталась через Гавр уехать в Латинскую Америку. Я хотела иметь от
тебя ребенка и начать другую жизнь. Но нас нашли. От них невозможно
убежать.

Я знала, что, если я все расскажу тебе, это будет конец нашей любви.
И я поняла, что у меня нет выбора: или я буду ждать, пока меня убьет
СМЕРШ, и тогда, возможно, тебя убьют вместе со мной, или я умру сама.

Помочь тебе я почти ничем не могу. Я знаю очень немного. Номер в
Париже - коммутатор Энвалид 55-20. В Лондоне все передавалось через
связника - продавца в газетном киоске на Чаринг-кросс, 450.

В самом начале нашего знакомства ты рассказывал мне о человеке,
который сказал, что его закрутил мировой водоворот. Это единственное,
что меня извиняет. Это и еще любовь к человеку, которому я пыталась
спасти жизнь.

Уже утро, я устала, а ты рядом - за этими двумя дверьми.

Но я должна быть мужественной. Ты мог бы спасти мне жизнь, но я не
смогла бы больше вынести твой взгляд, любимый. Любимый мой... любимый".

В глазах у него стояли слезы; смахнув их, он взял себя в руки. Лицо
его было спокойно и безучастно, когда он, одевшись, спустился к
телефону.

Дожидаясь, когда дадут Лондон, он хладнокровно выстраивал в одну
линию факты из письма Веспер. Все становилось на свои места. Те
вопросительные знаки, которые его инстинкт расставлял последние четыре
недели, а разум отметал, были теперь понятны, как указатели на дороге.

Сейчас он видел в ней только агента противника. Их любовь и его боль
были отброшены на второй план. Когда-нибудь потом, быть может, он
извлечет их из памяти, попытается бесстрастно разобраться в своих
чувствах и спрятать их поглубже, туда, где хранятся и постепенно
исчезают другие сентиментальные воспоминания. Сейчас он мог думать
только о предательстве Веспер и о том, чем это предательство обернется.
Как профессионал, он думал только о последствиях: горели "крыши",
служившие годами, коды наверняка раскрыты; центр S, который должен был
раскрывать секреты Советского Союза, выдавал ему свои собственные...
Бонд сжал зубы. Внезапно в памяти всплыли слова Матиса: "Вокруг нас
много черных мишеней". И еще раньше: "А СМЕРШ?... Мне не нравится, что
эти люди спокойно разгуливают по Франции, как хотят, и убивают всех,
кто, как им кажется, предал их режим". Как быстро подтвердились эти
слова! И как быстро рассыпались его собственные софизмы! Пока он, Бонд,
играл в индейцев (выражение Намбера показалось Бонду очень точным),
настоящий противник спокойно, хладнокровно, без всякого героизма работал
рядом с ним.

Он сжал кулаки, ногти впились в ладони. Он был в холодном поту от
стыда. Ну что ж, еще не поздно! Для него есть подходящая цель, она
совсем рядом. Он займется СМЕРШ и будет охотиться на него, пока не
затравит этого зверя. Без СМЕРШ, этого орудия смерти и мести, МВД будет
самой обычной организацией обычной разведки, той, не хуже и не лучше,
чем любая разведка других стран.

В этом была вся суть русской машины. Ее двигателем был страх, при
котором человеку безопаснее идти вперед, чем отступить. Иди на врага, и
его пуля, может быть, пролетит мимо. Отступи, сделай шаг в сторону - и
пуля не пощадит. Теперь его цель - рука с кнутом и пистолетом. Разведка
пусть остается за мальчиками с белыми воротничками. Пусть они посылают и
ловят агентов. Он же займется теми, чьего удара в спину боятся люди.
Страхом, который делает их агентами. Зазвонил телефон. Бонд снял трубку.
На проводе было "звено", офицер наружной связи, единственный человек в
Лондоне, с которым разрешалось связываться по телефону из-за границы при
крайней необходимости. - 007 у телефона.

Говорю по открытой линии. Срочная информация. Вы меня слышите?
Немедленно передайте: "3030 был двойным агентом, работающим на красных".
Да, черт возьми, я сказал "был". Она сдохла.