Чтение 27–й страницы книги ~Прощай, моя красотка~

Полегчало. Я доковылял до кровати и повалился на спину. И снова стал,
тяжело дыша, рассматривать дым. Он теперь виделся каким-то нереальным,
неясным.

Может быть, его вовсе не было, а мне он только привиделся. В следующее
мгновение дым внезапно исчез, и свет из белой полусферы резко выделил каждый
предмет.

Я снова сел. Большой деревянный стул стоял у стены возле двери. Была еще
одна дверь кроме той, через которую входил человек в белом халате. Дверь в
кладовку, должно быть. И, может, там висят мои вещи. Линолеум, покрывающий
пол, разделен на серые и зеленые квадраты. Стены покрашены в белый цвет.
Чистая комната. Кровать обычная больничная койка, только немного пониже и с
прикрепленными к ней широкими кожаными ремнями на местах запястий и лодыжек.

Комната хороша. Но как из нее побыстрее убраться?

Сейчас я уже чувствовал все свое тело. Голова раскалывалась, горло
болело, рука ныла. Что приключилось с рукой, я не мог припомнить. Закатав
рукав пижамы, я рассеянно посмотрел на руку. От локтя до плеча она была
покрыта следами от уколов. Вокруг каждого укола красовалось маленькое
бесцветное пятнышко с двадцатипятицентовую монету.

Наркотики. Меня ими нашпиговали, чтобы я не шумел. Может быть, вкололи
скополамин, чтобы я стал разговорчив. Слишком много наркотиков. Все зависит
от того, как ты сделан. Если крепок, то можешь прийти в себя. Галлюцинации
постепенно пройдут.

Стало ясно, что означают решетки на окнах и ремни на кровати, откуда
взялись маленькие лица, голоса, дым.

Я снова встал, но ноги не держали. И я ударился о противоположную стену.
Это заставило, задыхаясь, снова лечь. Все тело зудело, и я исходил потом. Я
чувствовал, как на лбу рождались капли пота, затем они медленно скользили по
носу и попадали на губы. Мой язык глупо слизывал их.

Я сел еще раз, дотянулся ногами до пола и встал.

- О'кей, Марлоу, - сказал я себе сквозь зубы, - Ты крепкий парень. Шесть
футов железного человека. Сто девяноста фунтов без одежды и с умытым лицом.
Крепкие мышцы и стальная челюсть, Ты можешь все вынести. Тебя дважды огрели
по голове, душили, били по лицу до потери сознания. Тебя накачали
наркотиками и держали здесь, ожидая, когда ты станешь таким же сумасшедшим,
как два вальсирующих мышонка. Ну что ж, посмотрим. сможешь ли ты сделать
что-нибудь стоящее, например, надеть брюки.

Сколько прошло времени, я не знал. У меня не было часов. Сердце прыгало,
как испуганная кошка. Лучше лечь и заснуть. Лучше расслабиться на некоторое
время. "Ты в плохой форме, приятель. (О'кей, Хемингуэй, я слаб. Я не смог бы
повалить вазы с цветами, не смог бы сломать спичку.

Ничего. Я спокоен. Я иду. Я крепок. Я ухожу отсюда". Но снова лег на
кровать.

На четвертый раз получилось немного лучше. Я дважды пересек комнату,
подошел к раковине, промыл ее, наклонился и стал пить воду из ладоней.
Постоял немного, согнувшись. Опять выпил воды. Намного лучше. Я ходил.
Ходил) Через полчаса ходьбы колени дрожали, но голова заметно прояснилась. Я
выпил еще воды и еще, много воды. Я почти плакал, когда пил.

Затем вернулся к койке. Прекрасная кровать. Ложе из розовых лепестков!
Самая лучшая кровать в мире. Чтобы полежать пару минут на этой кровати, я бы
отдал полжизни. Прекрасная мягкая кровать, прекрасный сон, прекрасные
смыкающиеся ресницы и звук дыхания, темнота и безразмерная подушка... Но я
ходил. Я был готов к разговору с кем угодно.

Глава 26

Дверь в кладовую была заперта. Стул был слишком тяжел для меня. Я снял
простыни с кровати, сдвинул в сторону матрац. Под ним была соединительная
рама с прицепленными к ней спиральными пружинами из черного металла дюймов
по 9 длиной. Я начал работать с одной из них. Самая тяжелая работа в моей
жизни! Через десять минут у меня были два окровавленных пальца и тяжелая,
упругая отсоединенная пружина.

Я выпил воды, немного отдохнул, сидя на голых пружинах. Затем подошел к
двери и заорал:

- Пожар! Пожар! Пожар!

Было короткое и приятное ожидание. В коридоре послышались тяжелые быстрые
шаги, ключ неистово воткнулся в замок и резко повернулся.

Дверь распахнулась. Я прижался к стене за открытой дверью. Дубинку на сей
раз он держал в руке. Прекрасный маленький инструмент дюймов 5 в длину,
покрытый коричневой кожей. Его глаза на мгновенье задержались на
растрепанной кровати и начали шарить по сторонам.

Я захихикал - сумасшедший ведь - и ударил его. Пружина опустилась точно в
голову, и он упал на колени. Для надежности я стукнул еще разок. Он
застонал. Тогда я взял дубинку из его обмякшей руки. Он жалобно выл.

Я ударил его коленом по лицу. Колену было больно. Он мне не сказал, было
ли больно его лицу. Так как он еще выл, я ударил его дубинкой, и он затих.

Я достал ключ из двери, закрыл ее изнутри и обыскал его карманы. Еще
ключи. Один из них подошел к двери в кладовку. Там висела моя одежда. Я
просмотрел содержимое карманов. Деньги из бумажника исчезли. Что ж, пришлось
подойти к человеку в белом халате. Он слишком много получает за такую
работу. И я без угрызения совести позаимствовал у него деньжат. После чего с
трудом взвалил его на койку, пристегнул руки и ноги ремнями и втолкнул в рот
пол-ярда простыни. У него был разбит нос. Я немного постоял, чтобы
убедиться, что он дышит. Мне его было жалко. Простой усердный парень,
который боится потерять работу и хочет еженедельно получать деньги. Может
быть, женат и есть дети. А все, чем он мог защитить себя, - это дубинка.
Очень плохо. Это казалось несправедливым. Я поставил виски с какой-то
примесью возле койки, куда он смог бы дотянуться, если бы его руки не были
привязаны к кровати.

Я потрепал его по плечу, почти плача над ним.

Вся моя одежда, даже кобура и пистолет, правда, без патронов, висели в
кладовке. Я оделся, помогая себе непослушными пальцами и сильно зевая.

Человек на кровати лежал спокойно. Я оставил его, присмиревшего, и запер
комнату.

Снаружи оказался широкий безмолвный коридор с тремя закрытыми дверями. Ни
звука не доносилось из-за них. Строго посередине коридора лежала бордовая
дорожка до самого холла с большой старомодной лестницей, грациозным изгибом,
ведущей в полутемный нижний холл, покрытый толстыми цветными коврами.
Двустворчатая дверь из цветного стекла была выходом из нижнего холла.
Никаких звуков.

Старый дом, такие сейчас уже не строят. Он, возможно, стоит на тихой
улице, перед ним разбит цветник, а сбоку стоит беседка, увитая розами.
Строгий и тихий дом под ярким калифорнийским солнцем. А что внутри, никого
не касается, а уж кричать громко здесь просто не позволяют.

Я уже было сделал первый шаг по лестнице, как раздался кашель. Он
заставил меня быстро осмотреться, и я увидел в холле, слева от меня,
приоткрытую дверь. Я на цыпочках подошел к ней и стал ждать. Свет падал мне
на ноги. Человек снова кашлянул. Глубокий кашель звучал мирно и
расслабленно. Это меня не касалось. Мне надо было выбраться отсюда. Но любой
человек, чья дверь в этом доме была открыта, интересовал меня. Покашливал,
наверное, человек уважаемый, перед которым надо снимать шляпу. Я немного
продвинулся в полосу света, зашелестела газета.

Я видел часть комнаты. Обставлена она была именно как комната, а не
камера. На темном комоде лежали журналы и шляпа. Окна с кружевными
занавесками, хороший ковер.

Взвизгнули пружины кровати. Тяжелый парень, солидный, как его кашель. Я
протянул руку и кончиками пальцев приоткрыл дверь на пару дюймов пошире.
Спокойно. Ничего в мире не было медленнее моей просовывающейся в щель
головы. Я видел теперь всю комнату, кровать, человека на ней, переполненную
окурками пепельницу, окурки на ночном столике и ковре. Дюжина измятых газет
по всей кровати. Одну из них перед огромным лицом держала пара огромных рук.
Я видел волосы над краем газеты. Густые, кучерявые, темные, почти черные.
Полоска белой кожи под ними. Газета шевельнулась, я затаил дыхание. Человек
на кровати не поднял глаз.

Ему не мешало бы побриться. Есть такие парни: только побрился и хоть
опять под бритву - вечная синева на скулах и бороде. А этого я видел раньше,
на Сентрал Авеню, в негритянском заведении "Флорианс". Я видел его в
кричащем костюме с мячами для гольфа, я видел его со стаканом сауэра в руке.
И я видел его с армейским кольтом, выглядевшим игрушкой в его кулаке. Я
видел кое-что из его работы.

Он снова закашлял, поерзал по кровати, зевнул и протянул руку в сторону,
чтобы взять с ночного столика потертую пачку сигарет. На кончике большого
пальца вспыхнул огонь. Нос, как выхлопная труба, выдал солидную порцию дыма.

- А-х, - вздохнул он, и газета снова закрыла его лицо. Я оставил его в
покое и пошел к лестнице. Лось, мистер Мэллой, похоже, был в хороших руках.
Я спустился вниз. И здесь где-то рядом были люди: мужской голос бормотал за
закрытой дверью. Я подождал ответного голоса. Его не было. Ага! Телефонный
разговор. Я подошел поближе к двери и прислушался. Голос был очень тих,
ничего нельзя было разобрать. Наконец, после сухого щелчка, наступила
тишина. Пора было уходить подальше отсюда.

Поэтому я распахнул дверь и быстро шагнул.., в комнату.

Глава 27

Это был кабинет. Не большой, не маленький, выглядевший очень
профессионально. Книжный шкаф со стеклянными дверцами и толстыми книгами
внутри. На стенке аптечка первой помощи. Грелся белый эмалированный
стерилизатор со множеством игл и шприцев. Широкий стол с регистрационной
книгой, бронзовым резаком для бумаги, письменным столом, книжкой назначений
и еще несколькими мелкими вещицами, не считая локтей задумчиво сидящего
человека, обхватившего голову руками.