Чтение 27–й страницы книги ~Игра теней~

переживших их.

За Идоном, пока искали шкипера, набравшегося бы духу отвезти нас на юг, я
велел Мургену поднять знамя над лагерем. Могаба, подходя к делу со
своеобычной серьезностью, окружил наш бивак рвом и слегка укрепил оборону. А
я тем временем взял лодку, переправился через реку и поднялся на холмы, к
развалинам Чон Делора. Там, в полном (если не считать ворон) одиночестве, я
целый день скитался по этому весьма популярному мемориалу мертвой собаки и
все думал: какие же люди служили в Отряде в прежнее время?

Подозрения, что они не многим отличались от меня, внушали опасения.
Захваченные ритмом походного марша настолько, что свернуть в сторону просто
не могли...

Летописец, описывавший эпическую борьбу, имевшую место в те времена,
когда Отряд служил Болибогу, написал множество всякого, порою уж слишком
увлекаясь сиюминутными подробностями, но почти ничего не сказал о людях, с
которыми нес службу бок о бок. Большинство солдат упоминалась лишь в списках
выбывших.

Впрочем, и меня упрекали в подобном. Мне часто говорили, что я - если и
позабочусь упомянуть кого в отдельности, то только в списках погибших. И в
этом, может быть, есть правда. А может, просто больно писать о тех, кого
пережил. Даже о просто ушедших - и то больно. Отряд - это моя семья. Теперь
- почти что мои дети. Моя Летопись - памятник им, а мне - повод
выговориться. Но, даже сам будучи ребенком, я мастерски глушил и скрывал
свои чувства...

Впрочем, я говорил о развалинах Чон Делора, следах былой битвы.

Нежные Войны, должно быть, были столь же жестоки, как и те, что мы
вынесли на севере, однако затронули меньшую территорию. Шрамы их до сих пор
выглядели устрашающе. Такое зарубцовывается тысячелетиями.

Дважды во время этой прогулки мне казалось, что краем глаза я вижу тот
ходячий пень, который наблюдал со стены Храма Отдыха Странствующих.
Попробовал подойти поближе и разглядеть, но он всякий раз исчезал.

Да и было то всего лишь мельканием в самом уголке глаза. Может, просто
показалось.

Осмотреть развалины так тщательно, как хотелось бы, мне не удалось. Я
склонен был остаться здесь подольше, но какой-то старик крестьянин,
оказавшийся неподалеку, сказал, что на ночь в развалинах застревать не
стоит. Он поведал, что по ночам Чон Делор полон злобных созданий, и я, вняв
предупреждению, вернулся на берег. Там меня встретил Могаба, желавший знать,
что мне удалось найти. Он не меньше моего интересовался историей Отряда.

С каждым часом я все больше любил и уважал этого черного здоровяка. Этим
же вечером я формально утвердил его фактически настоящий статус командира
пехотного подразделения Отряда. А заодно утвердился в решении посерьезней
взяться за обучение Мургена премудростям летописца.

Может, то было просто интуицией, но именно тогда я решил, что внутренний
распорядок в Отряде приведен к надлежащему уровню.

До сего момента местные жители боялись нас, культивируя в себе старую
неприязнишку. Возможно, в низовьях реки найдется кто-либо не столь пугливый,
но куда более недоброжелательны".

Мы подошли к самому началу тех земель, которые описывались в первых,
утраченных томах Летописи. Самый ранний из оставшихся в наличии продолжал
повествование о странствиях Отряда в городах на севере от Трого Таглиоса -
этих городов уже не существовало. Как хотелось мне отыскать способ разузнать
от местных о подробностях! Но они не больно-то разговаривали с нами...

Пока я бродил по Чон Делору, Одноглазый нашел какого-то южного шкипера,
согласившегося доставить нас прямиком в Трого Таглиос. Цену он заломил
несусветную, но Лозан Лебедь заверил меня, что дешевле мы не найдем.
Наследие прошлого Отряда неотвязно преследовало нас.

И Лебедь со товарищи ни словом об этом не обмолвились.

Дело выявления сути этой кампании продвинулось вперед не намного. Женщина
запретила своим общаться с нами, к вящему неудовольствию Корди Мотера,
жаждущего послушать, что нового в Империи. Я узнал, что старика зовут
Копченым, но имя женщины не упоминалось ни разу. Иначе Жабомордый бы слышал.

Осторожный, однако, народец...

В то же время они так старательно следили за нами - казалось, замечают
даже, сколько раз за день я подходил к борту и увеличивал количество
жидкости в реке.

И не только это мне досаждало. Вороны, которые были повсюду. Госпожа,
почти ни с кем не разговаривавшая все эти дни. Она выполняла служебные
обязанности наравне с прочими, но все остальное время и видна-то была лишь
изредка.

Меняющий Облик с подружкой вообще не показывались. Они исчезли, когда мы
выгружались в Треше, но я пребывал в тревожащей уверенности, что они по сию
пору с нами, и достаточно близко.

Из-за всех этих ворон, да и вкупе со всеобщей осведомленностью о нашем
походе, меня не покидало чувство, что за нами следят, и постоянно. Как тут
не стать параноиком...

Миновав стремнины Первого Порога, мы отправились дальше - к рассвету
истории Отряда.

***

На моих картах город назывался Троко Таллиос. Местные выговаривали: Трого
Таглиос, хотя чаще всего - для краткости - говорили просто: Таглиос. Как
утверждал Лебедь, район Трого представлял собою более старый город,
поглощенный "младшим братцем", более энергичным Таглиесом.

То был самый большой изо всех виденных мною городов. Он не был опоясан
стеной и потому неуклюже раскинулся по местности, быстро разрастаясь вширь.
Вот северные города растут ввысь - никто не желает строиться за городской
стеной.

Таглиос располагался на юго-восточном берегу, на некотором расстоянии от
реки, оккупировав змеящуюся меж полудюжины холмов протоку. Мы высадились в
городке-сателлите под названием Махеранга, выстроенном при порту на великой
реке. Пожалуй, вскоре эта Махеранга разделит судьбу Трого.

Последний сохранил хоть какую-то индивидуальность лишь потому, что
являлся резиденцией повелителей княжества, правительственным и религиозным
центром.

Таглиосцы с первого взгляда казались точно такими, как описывали их в
обрывочных дорожных беседах Лебедь с Мотером: дружелюбными, мирными и
здорово набожными. Однако за всем этим чувствовался страх. Об этом Лебедь ни
словом не упоминал.

И боялись они вовсе не Отряда. Нас встретили уважительно и вежливо.

Лебедь со своими исчез, едва мы подошли к пристани. И Одноглазому даже не
пришлось напоминать, чтобы присматривал за ними.

Мои карты показывали, что от Таглиоса до моря всего сорок миль, но то -
по прямой к западу, через реку. А вниз по реке, со всеми излучинами и
лабиринтом дельты, до соленых вод выходило все двести. На карте дельта была
похожа на многопалую паучью лапу, вцепившуюся в брюхо моря.

Пожалуй, вам нелишне узнать о Таглиосе побольше, потому что Отряд провел
здесь куда больше времени, чем кто-либо из нас намеревался, и срок этот
превзошел даже самые смелые ожидания таглиосцев.

***

Я двинулся в Таглиос, как только убедился в нашей безопасности. Остальные
задержались в Махеранге, а мне предстояло провести кое-какие изыскания. Мы,
как-никак, дошли до самого края карты, имеющейся в моем распоряжении.

Первым делом я обнаружил, что в деле знакомства с Таглиосом мне придется
прибегнуть к помощи Лебедя с Мотером. Без них оставалось лишь полагаться на
Одноглазова чертеныша, а это мне вовсе не улыбалось. По причине, в которую
трудно просто ткнуть пальцем, я не слишком доверял бесу. Возможно, из-за его
чувства юмора, столь близкого к чувству юмора его владельца. Одноглазому же
можно верить только, если нет другого выхода, а на карту поставлена сама
жизнь.

Я надеялся, что мы зашли достаточно далеко на юг, чтобы получить
возможность картографировать остаток маршрута до Хатовара перед
возобновлением путешествия.

После столкновения на реке Госпожа прекрасно несла службу, но в остальное
время по-прежнему почти ни с кем не общалась. Возвращение и враждебность.
Ревуна здорово потрясли ее. В старые времена он был ей верным другом.

Она все еще пребывала как бы в чистилище, между прежней Госпожой и
будущей, и веления сердца ее слишком явно расходились с доводами разума.
Сама она не могла выбраться из этого состояния, а я, как ни болел за нее
душою, просто не понимал, каким образом взять ее за руку и вывести.

Пожалуй, она заслужила вечерок отдыха. Я отправил Жабомордого на поиски
местного заменителя Садов Опала, и он, к немалому моему изумлению, отыскал
таковой. Тогда ft спросил Госпожу, не хотелось бы ей провести вечер в
обществе.

После стольких месяцев походной жизни она проявила небывалую
сговорчивость - если не сказать "восхищение". Нет, не прыгала от восторга,
просто: "Ну, раз все равно больше нечего делать..." Светская жизнь ее
никогда не привлекала. А мой маневр на реке и бегство от нее к своим
обязанностям командира вовсе не могли внушать особо теплых чувств ко мне.

Высадку мы провели с обычной помпезностью, но без шума и грома, что
устроили в Опале. Я не желал, чтобы местные властители приняли это за
оскорбление. Словом, Одноглазый с Гоблином вели себя тихо. Единственным
свидетельством присутствия колдовства был Жабомордый. Никаких угроз, никакой
опасности. А Жабомордый - просто наш толмач-универсал.

К высадке Одноглазый приготовил своему дружку костюм - столь же пышный,
как и его собственный. Вдобавок слегка, но явно смахивающий на одеяние
Гоблина. По-моему, бес был живым свидетельством того, что Гоблин может
выглядеть просто шикарно, если только перестанет лениться на сей предмет.