засунули под фундамент барака.
оружие, Тэнно своим чередом заявляет, что вместе со Жданком он хочет
участвовать в концерте самодеятельности (в Экибастузе еще ни одного не было,
это будет первый, и с нетерпением подгоняется начальством: нужна галочка в
списке мероприятий, отвлекающих от крамолы, да и самим забавно посмотреть,
как после одиннадцатичасового каторжного труда заключённые будут ломаться на
сцене). И вот разрешается Тэнно и Жданку уходить из режимного барака после
его запирания, когда вся зона еще два часа живёт и движется. Они бродят по
еще незнакомой им экибастузской зоне, замечают, как и когда меняется на
вышках конвой; где наиболее удобные подползы к зоне. В самом КВЧ Тэнно
внимательно читает павлодарскую областную газетку, он старается запомнить
названия районов, совхозов, колхозов, фамилии председателей, секретарей и
всяческих ударников. Дальше он заявляет, что играться будет скетч и для
этого надо им получить свои гражданские костюмы из каптерки и чей-нибудь
портфель. (Портфель в побеге -- это необычно! Это придает начальственный
вид!) Разрешение получено. Морской китель еще на Тэнно, теперь он берет и
свой исландский костюм, воспоминание о морском конвое. Жданок берет из
чемодана дружка серый бельгийский, настолько элегантный, что даже странно
смотреть на него в лагере. У одного латыша хранится в вещах портфель.
Берётся и он. И -- кепки настоящие вместо лагерных картузиков.
отбоя. Поэтому одну ночь и еще как-то другую Тэнно и Жданок вовсе не
возвращаются в режимный барак, ночуют в том бараке, где КВЧ, приучают
надзирателей режимки. (Ведь надо выиграть в побеге хотя бы одну ночь!)
у бараков, все надзиратели заняты впуском, да и зэки смотрят на дверь, как
бы спать скорее, никто не следит за остальною частью зоны. День уменьшается
-- и подгадать надо такой, чтобы поверка пришлась уже после заката, в
посерение, но еще [до] расстановки собак вокруг зоны. Надо подловить эти
единственные пятьдесят минут, потому что выползать при собаках невозможно.
набраться к вечеру сил, неторопливо сделать последние приготовления.
ли жив я через сутки?.. может быть и нет. Ну, а в лагере? -- растянутая
смерть доходяги у помойки?.. Нет, не разрешать себе даже свыкаться с мыслью,
что ты -- невольник.
режимки. Вдруг в КВЧ -- письмо Тэнно от матери. Да, именно в этот день.
Сколько этих роковых совпадений могут вспомнить арестанты?.. Грустное
письмо, но, может быть, закаляющее: жена еще в тюрьме, еще до сих пор не
доехала до лагеря. А жена брата требует от брата прекратить связь с
изменником родины.
хлеба создало бы подозрение. Но у них расчёт на быстрое продвижение, в
посёлке захватить машину. Однако, от мамы в этот же день и посылка --
материнское благословление на побег. Глюкоза в таблетках, макароны, овсяные
хлопья -- это с собой в портфель. Сигареты -- это выменять на махорку. А
одну пачку отнести в санчасть фельдшеру. И Жданок уже вписан в список
освобожденных на сегодня. Это вот зачем. Тэнно идёт в КВЧ: заболел мой
Жданок, сегодня вечером репетиция не состоится, не придём. А в режимке
надзирателю и Лёшке Цыгану: сегодня вечером мы на репетиции, в барак не
придем. Итак, не будут ждать ни там, ни здесь.
лучше спичек. Еще надо в последний раз навестить Хафиза в его бараке.
Опытный беглец татарин Хафиз должен был идти в побег вместе с ними. Но потом
рассудил, что он стар и на такой побег будет обузой. Сейчас он --
единственный в лагере человек, кто знает об их побеге. Он сидит, подвернув
ноги, на своей выгонке. Шепчет: "Дай Бог вам счастья! Я буду за вас
молиться!" Он шепчет еще по-татарски и водит руками по лицу.
Коверченко. Он не знает о побеге, но хороший товарищ. Он придурок, живёт в
отдельной кабине; у него беглецы и собирают все свои вещи [для скетча]. С
ним естественно сегодня сварить и крупу, пришедшую в скудной маминой
посылке. Заваривается и чифир. Они сидят за маленьким пиршеством, двое
гостей млея от предстоящего, хозяин -- просто от хорошего воскресенья -- и
вдруг в окно видят, как от вахты несут через зону к моргу плохо отесанный
гроб.
важно по кабинке и заявляет с суровостью:
советую!?)
номера все свои отпарывают и наживляют еле-еле, чтобы сорвать одним
движением. Кепки без номеров -- в портфель.
Тэнно и маленький подвижный Жданок набрасывают еще телогрейки на плечи,
берут портфель (уже в лагере привыкли к этому их чудацкому виду) и идут на
свою стартовую площадку -- между бараками, на траву, недалеко от зоны, прямо
против вышки. От двух других вышек их заслоняют бараки. Только вот этот один
часовой перед ними. Они расстилают телогрейки, ложаться на них и играют в
шахматы, чтобы часовой привык.
часовой с вышки не должен бы различать, что двое остались лежать на траве. У
него подходит смена к концу, он не так уж внимателен. При старом часовом
всегда уйти легче.
вплотную. Наверняка часовой больше смотрит за зоной вдаль, чем под ноги
себе.
лаза, по которому сейчас поползут. Но он хорошо присмотрен заранее: сразу за
зоной вырыта яма для столба, в неё можно будет на минуту спрятаться; еще там
дальше -- бугорки для шлака; и проходит дорога из конвойного городка в
поселок. План такой: сейчас же в посёлке брать машину. Остановить, сказать
шофёру: заработать хочешь? Нам нужно из Старого Экибастуза подкинуть сюда
два ящика водки. Какой шофёрюга не захочет выпить?! Поторговаться: поллитра
тебе? Литр? Ладно, гони, только никому! А потом по дороге, сидя с ним в
кабине, прихватить его, вывезти в степь, там оставить связанного. Самим
рвануть за ночь до Иртыша, там бросить машину, Иртыш переплыть на лодке -- и
двинуться на Омск.
беглецы же лежат пока в теневом секторе. Самое время! Скоро будет смена и
приведут-поставят на ночь собак.
Хорошо в бараке? Тепло, уютно... А сейчас вот прошьют тебя из автомата и
обидно, что -- лёжа, распростёртого.
сторожевые! Ваше дело -- держать, наше дело -- бежать!
хрущёвское время, когда беглецы затаятся, ожидая легального освобождения, он
со своими безнадёжными (для прощения) дружками попытается бежать со
всесоюзного штрафняка Андзеба-307: пособники бросят под вышки самодельные
гранаты, чтобы отвлечь внимание, пока беглецы с топорами будут рубить
проволоку запретки. Но автоматным огнем их задержат.
самосвале, 6 человек. Через несколько дней их ловят. По наслышке в 1953 году
Воробьев был одним из [центровых бунтарей] Норильского восстания, потом
заточен в Александровский централ.
молодости и партизанства, многое бы объяснила нам в эпохе.
руках. "Когда перережу предзонник -- догоняй!"
или нет? Посмотреть -- это увидеть угрозу или даже притянуть взглядом его
взгляд. Так тянет посмотреть! Нет, не буду.
застрекочет... А может он отлично видит меня, стоит и издевается, хочет дать
мне еще покопошиться?..
Освобождённая от натяга, вдруг клацнула перерезанная проволока. Сейчас
очередь?.. Нет. Может, мне одному только и слышно этот звук. Но сильный
какой. Режу вторую нить. Режу третью. Перебрасываю ногу, другую. Зацепились
Конюшевский Владислав
Суворов Виктор
Корнев Павел
Панов Вадим
Контровский Владимир
Орлов Алекс