недалеко от дороги. Место неважное, могут заметить. Протарахтела телега. Не
спали еще и этот день.
ногами мягкая земля: здесь было пахано. Идём дальше -- фары автомобилей по
дорогам. Осторожно!
дальше -- огоньки села, и доносится оттуда к нам
в карманах. Вот и первый дом -- поросёнок хрюкает. Попался бы ты нам в
степи! Навстречу едет парень на велосипеде. "Слушай, браток, у нас тут
машина, зерно везём, где б нам воды, радиатор залить?" Парень слез, повёл
нас, показал. На околице -- чай, наверно, скот из него пьет. Зачерпнули
ведро, несём, не пьём. Разошлись с парнем, тогда сели -- и пить, пить.
Полведра сразу выпили (сегодня особенно пить хотелось, потому что сыты).
река! Нужно реку искать. Идём, ищем. Трава выше, кусты. Ива! -- а она всегда
около воды. Камыш! И вода!!.. наверно, затон Иртыша. Ну, теперь плескаться,
мыться! Двухметровый камыш! Утки выпархивают из-под ног. Приволье! Здесь мы
не пропадём!
работает. После восьми суток бездействия -- какие же это мучения! Вот такие,
наверно, и роды...
вяленую баранину. Надо бы тратить эту ночь на движение, но хочется есть и
есть, ненасытимо. До того наелись, что двигаться трудно. И довольные, пошли
искать Иртыш. Чего не было восемь суток, то случилось теперь на развилке --
спор. Я говорю -- направо, Жданок -- налево. Я чувствую точно, что направо,
а он не хочет слушаться. Вот еще какая опасность ждёт беглецов -- размолвка.
В побеге обязательно за кем-нибудь должно быть решительное слово. Иначе
беда. Чтоб настоять на своём, я пошёл направо. Прошел метров сто, шагов
сзади не слышно. Душа болит. Ведь расставаться нельзя. Присел у стога,
смотрю назад... Идёт Коля! Обнял его. Пошли рядом, как ни в чем не бывало.
влажно дышит на нас Иртыш... Радость переполняет!
крепко заснули.
крепче заснули -- на целый день. И так проводили наши [девятые] сутки.
ищет нас только около Иртыша. Им понятно, что мы тянемся к воде. Идти вдоль
берега -- вполне можем наскочить на засаду. И неудобно так идти -- надо
обходить изгибы, затоны, камыши. Нужна лодка!
ждем. Огонь погасили. Тихо спускаемся. Вот и лодка. И пара вёсел. Добро! (А
ведь мог хозяин и прихватить их с собой.) "Дальше в море -- меньше горя!"
Родная стихия! Сперва тихо, без плесков. На середину вышли -- налёг на
вёсла.
пароход. Сколько огней! Все окна светятся, весь пароход звучит танцевальной
музыкой. Счастливые свободные пассажиры, не понимая своего счастья и даже не
ощущая своей свободы, ходят по палубе, сидят в ресторане. А как уютно у них
в каютах!..
Пока еще ночь, благоразумно пополнить. Услышали петухов, пристаем к берегу и
подымаемся туда тихо. Домик. Собаки нет. Хлев. Корова с телёнком. Куры.
Жданок любит птиц, но я говорю: берём телёнка. Отвязываем его. Жданок ведёт
к лодке, а я в самом подлинном смысле заметаю следы: иначе [псарне] будет
явно, что мы плывём по реке.
Еле-еле мы его вдвоём ввели, уложили. Жданок сел на него, придавил собою, я
погрёб, -- оторвёмся, там заколем. Но это была ошибка -- везти его живым!
Телёнок стал подниматься, сбросил Жданка и уже передними ногами выбрыкнул в
воду.
в одну сторону, и вода заливает через борт. Только не хватает нам утонуть в
Иртыше! Всё же втащили телёнка! Но лодка сильно осела в воду, откачивать
надо. Но еще прежде надо забить телёнка! Беру нож и хочу резать ему
сухожилье на загривке, где-то тут есть место. Но места не нахожу или нож
тупой, не берет. Телёнок дрожит, вырывается, волнуется, -- и я волнуюсь.
Стараюсь перерезать ему горло -- опять не выходит. Мычит, брыкается, вот
выпрыгнет из лодки или потопит нас. Ему надо жить! -- но и нам надо жить!!
бессмысленный, и вот потопит нас сейчас! И за то, что он такой дурной и
упрямый, меня захватывает к нему красная ненависть, как к самому большому
врагу, и я начинаю со злостью, беспорядочно тыкать, колоть его ножом! *(4)
Его кровь бьёт, льётся на нас. Телёнок громко мычит, отчаянно выбрыкивает.
Жданок зажимает ему морду, лодка качается, а я всё колю его и колю. А ведь
раньше я мышонка жалел, букашку! А сейчас не до жалости: или он, или мы!
руки. И -- грести.
спрятаться, скоро утро. Загнали лодку в камыши хорошенько. Вытащили на берег
теленка и все наше добро, лодку еще и сверху забросали камышом. Не легко
было теленка за ноги на крутой обрыв. А там -- трава по пояс и лес.
Сказочно! Мы -- несколько лет уже в пустыне. Мы забыли, какой бывает лес,
трава, реки...
ему, братку, мы можем пожить теперь на острове. Точим нож об обломок
напильника от "Катюши". Никогда не приходилось раньше свежевать, но учусь.
По брюху разрезал, подпорол шкуру, вынул внутренности. В глубине леса
развели костёр и стали варить телятину с овсяными хлопьями. Целое ведро.
Остров отделяет нас от злых людей. Среди людей есть и добрые, но что-то они
не очень встречаются беглецам, а всё -- злые.
густая, сочная. Кто каждый день её топчет, не знает ей цену, как это --
кинуться в неё грудью, уткнуться лицом.
Едим их без конца. И опять едим суп. И опять варим телятину. Кашу варим с
почками.
чем посмеяться. И как там скетч наш ждут. Как ругаются, как перед
Управлением отчитываются. Представляем в лицах. Хохочем!..
на пути к свободе в октябре 1950 г. спасались люди, невинно осужденные на
пожизненную каторгу". Пусть оставляется след. В такой глуши он не поможет
погоне, а когда-нибудь люди прочтут.
свобода! (Когда мы доберёмся до Омска или до Москвы вряд ли она будет
полней.) Еще тёплые солнечные дни, чистый воздух, зелень, досуг. И мяса
вдоволь. Только хлеба нет, очень нехватает.
[шестнадцатые]. В самой гуще мы строим сухой шалаш. Ночами холодно и в нём,
правда, но мы досыпаем днями. Все эти дни нам светит солнышко. Мы много
пьём, стараемся по-верблюжьи напиться про запас. Мы безмятежно сидим и через
ветки подолгу смотрим на жизнь -- там, на берегу. Там ездят машины. Там
косят траву -- второй покос. К нам никто не заглядывает.
острове стук топора. Приподнимаемся и видим: недалеко человек рубит сучья и
постепенно движется к нам.
беглец. А у Жданка ничего не растет, он как пацан. Поэтому я притворяюсь
спящим, а его посылаю идти, не дожидаясь, и просить закурить, сказать, что
мы -- туристы из Омска, узнать, откуда он. А если что -- я наготове.
колхоза. После видим: пошёл по берегу, сел в лодку, и не взяв нарубленных
сучьев, погрёб.
донесем на него, и за порубку леса тоже ведь срок, такая жизнь, что все
боятся всех.) "Как ты сказал о нас?" -- "Мы -- альпинисты". И смех, и грех
-- всегда Жданок что-нибудь напутает. -- "Я ж тебе сказал -- туристы! Какие
ж альпинисты в ровной степи?!"
отвалили. Хоть и день, а надо скорей уходить. Коля лег на дно лодки, его не
видно, со стороны -- один человек. Я гребу, держусь середины Иртыша.
непременно мне надо побриться. В Омске рассчитываем продать один из
костюмов, сесть на несколько станций дальше и уехать поездом.
одна. Испугалась, заметалась: "Сейчас позову мужа!" И пошла куда-то. Я -- за
ней, слежу. Вдруг от домика Жданок беспокойно кричит: "Жора!" (Чёрт бы тебя
задрал, язык никудышный. Договорились же, что я -- Виктор Александрович.)
Возвращаюсь. Два человека, один из них -- с охотничьим ружьем. "Кто такие?"
-- "Туристы из Омска. Продуктов хотим купить. (И, чтоб рассеять подозрения):