слишком любите меня, чтобы заставить меня вести подле вас праздную и
бесполезную жизнь. К тому же я уже подписал контракт.
жией.
мости. Мы оба узнали, что такое отчаяние. Что теперь для вас жизнь? Нич-
то. Что такое жизнь для меня? Поверьте, матушка, безделица, не будь вас;
ибо, клянусь, не будь вас, эта жизнь оборвалась бы в тот день, когда я
усомнился в своем отце и отрекся от его имени! И все же, я буду жить,
если вы обещаете мне надеяться; а если вы поручите мне заботу о вашем
будущем счастье, то это удвоит мои силы. Тогда я пойду к алжирскому гу-
бернатору - это честный человек, настоящий солдат, - я расскажу ему свою
печальную повесть, попрошу его время от времени посматривать в мою сто-
рону, и, если он сдержит слово, если он увидит, чего я стою, то либо я
через полгода вернусь офицером, либо не вернусь вовсе. Если я вернусь
офицером - ваше будущее обеспечено, матушка, потому что у меня хватит
денег для нас обоих; к тому же мы оба будем гордиться моим новым именем,
потому что это ваше настоящее имя. Если я не вернусь... тогда, матушка,
вы расстанетесь с жизнью, если не захотите жить, и тогда наши несчастья
кончатся сами собой.
торые смотрят на нас и подстерегают наши поступки, чтобы судить нас, до-
кажем им, что мы достойны сожаления.
мы счастливы, во всяком случае можем быть счастливы. Вы мудрая и крот-
кая; я стал неприхотлив и, надеюсь, благоразумен. Я на службе, - значит,
я богат; вы в доме господина Дантеса, - значит, вы найдете покой. Попы-
таемся, матушка, прошу вас!
счастлив, - отвечала Мерседес.
сказал Альбер. - Мы можем сегодня же уехать. Я закажу вам место.
надо к ней привыкнуть. Мне необходимо получить рекомендации, навести
справки относительно Алжира; я догоню вас в Марселе.
шаль, которую она взяла с собой и которая случайно оказалась очень доро-
гой шалью из черного кашемира. - Едем!
цать франков, подал матери руку и вышел с ней на лестницу.
перила и обернулся.
тому же его и так узнали. В самом деле забавно было встретить в этом ни-
кому неведомом меблированном доме человека, чья несчастная участь наде-
лала столько шума в Париже.
закутанную в шаль, он добавил с улыбкой:
секретарь министра внутренних цел, мой бывший друг.
больше нет друзей, и я не должен их иметь. Я вам очень благодарен за то,
что вы были так любезны и узнали меня.
собен, - я глубоко сочувствую постигшему вас горю и я всегда в вашем
распоряжении.
несчастье мы еще достаточно богаты, чтобы ни к кому не обращаться за по-
мощью, мы покидаем Париж, и после всех дорожных расходов у нас еще оста-
нется пять тысяч франков.
ни был чужд поэзии его трезвый ум, он невольно подумал, что в одном и
том же доме, еще недавно, находились две женщины, из которых одна, зас-
луженно опозоренная, уходила нищей, унося под своей накидкой полтора
миллиона, тогда как другая, несправедливо униженная, но величественная в
своем несчастье, обладая жалкими грошами, чувствовала себя богатой.
наглядность примера сразила его; он пробормотал несколько общих фраз и
быстро спустился по лестнице.
лись из-за его дурного настроения.
лен, приносящего пятьдесят тысяч ливров дохода.
г-жа де Морсер, обменявшись нежным поцелуем с сыном, села в почтовый ди-
лижанс.
стоял человек; он видел, как Мерседес садилась в карету, видел, как
отъехал дилижанс, видел, как удалялся Альбер.
отнял? Бог мне поможет!
и наиболее опасные преступники, называется отделением св. Бернара.
- вероятно потому, что у тамошних заключенных имеются зубы, которыми они
подчас грызут решетку, а иногда и сторожей.
щик тщательно осматривает массивные решетки, а по геркулесову сложению,
по холодному, проницательному взгляду сторожей видно, что здесь подбира-
ли таких людей, которые могли бы управлять своими подданными, держа их в
страхе и повиновении.
лучи солнца, когда оно решается заглянуть в эту бездну нравственного и
физического уродства. Здесь бродят вечно озабоченные, угрюмые, бледные,
как тени, люди, над которыми занесен меч правосудия.
нясь к той стене, которую больше всего согревает солнце, и то и дело
поглядывают на ворота, которые открываются только тогда, когда вызывают
коголибо из жителей этого мрачного обиталища или же когда швыряют в эту
яму новый кусок окалины, извергнутый горнилом, именуемым обществом.
ние, разделенное пополам двумя решетками, расположенными параллельно в
трех футах одна от другой, чтобы посетитель не мог пожать заключенному
руку или что-нибудь ему передать Эта приемная темна, сыра и во всех от-
ношениях отвратительна - особенно если подумать о тех страшных признани-
ях, которые просачивались сквозь эти решетки и покрыли ржавчиной их же-
лезные прутья.
насладиться желанным обществом близких людей, чьи дни сочтены; ибо из
Львиного рва выходят лишь для того, чтобы отправиться к заставе Сен-Жак,
или на каторгу, или в одиночную камеру.
в карманы, молодой человек, на которого обитатели Рва поглядывали с
большим любопытством.
лохмотьях; тонкое, шелковистое сукно, совершенно новое, легко принимало
прежний блеск под рукой арестанта, когда он его разглаживал, чтобы при-
дать ему свежий вид.
изменившую свой цвет за то время, что он сидел в тюрьме, и проводил по
лакированным башмакам кончиком носового платка, на котором были вышиты
инициалы, увенчанные короной.
как этот арестант приводил в порядок свой туалет.
и помада, он затмил бы всех господ в белых перчатках.
лестно, что к нам такая птица залетела; а наши жандармы - сущие разбой-
ники. Изорвать такой наряд!
ся... Такой молодой и уже из Тулона! Не шутка!
этих похвал, хотя самих слов он разобрать не мог.
торого стоял, прислонясь к стене, сторож.