броситься в его объятья, прижать его к сердцу и воскликнуть, как Пиксе-
рекур: "Отец! отец!"
здесь так, как ты дерзнул его произнести.
Бертуччо. - А почему бы и нет?
быть отцом такого негодяя, как ты.
зал Бертуччо так спокойно и уверенно, что Андреа внутренне вздрогнул. -
Уж не думаешь ли ты, что имеешь дело с каторжниками или с доверчивыми
светскими простаками?.. Бенедетто, ты в могущественной руке; рука эта
согласна отпустить тебя, воспользуйся этим. Не играй с молниями, которые
она на миг отложила, но может снова схватить, если ты сделаешь попытку
помешать ее намерениям.
Андреа. - Я погибну, но узнаю. Что для меня скандал? Только выгода...
известность... реклама, как говорит журналист Бошан. А вам, людям
большого света, вам скандал всегда опасен, несмотря на ваши миллионы и
гербы... Итак, кто мой отец?
дости.
ного ждет следователь.
да!
нии... Пожалуйста, сударь, оставьте десяток экю в конторе, чтобы мне вы-
дали все, в чем я тут нуждаюсь.
только позвенел в нем монетами.
подавленный странным спокойствием Бертуччо.
которую называют "корзинкой для салата". - Увидим!"
в комнате Валентины и что старик и священник одни бодрствовали подле
умершей.
дие, его убедительные речи вернули старику мужество: после того, как
священник поговорил с ним, в Нуартье вместо прежнего отчаяния появилось
какое-то бесконечное смирение, странное спокойствие, немало удивлявшее
тех, кто помнил его глубокую привязанность к Валентине.
для королевского прокурора был нанят другой лакей, для Нуартье - другой
слуга; в услужение к г-же де Вильфор поступили две новые горничные; все
вокруг, вплоть до швейцара и кучера, были новые люди; они словно стали
между хозяевами этого проклятого дома и окончательно прервали и без того
уже холодные отношения, существовавшие между ними. К тому же сессия суда
открывалась через три дня, и Вильфор, запершись у себя в кабинете, лихо-
радочно и неутомимо подготовлял обвинение против убийцы Кадрусса. Это
дело, как и все, к чему имел отношение граф Монте-Кристо, наделало много
шуму в Париже. Улики не были бесспорны: они сводились к нескольким сло-
вам, написанным умирающим каторжником, бывшим товарищем обвиняемого, ко-
торого он мог оговорить из ненависти или из мести; уверенность была
только в сердце королевского прокурора; он пришел к внутреннему убежде-
нию, что Бенедетто виновен, и надеялся, что эта трудная победа принесет
ему радость удовлетворенного самолюбия, которая одна еще сколько-нибудь
оживляла его оледеневшую душу.
торый хотел этим процессом открыть предстоявшую сессию; и ему приходи-
лось уединяться более, чем когда-либо, чтобы уклониться от бесчисленных
просьб о билетах на заседание.
тину опустили в могилу, скорбь в доме была еще так свежа, что никого не
удивляло, если отец так сурово отдавался исполнению долга, который помо-
гал ему забыть свое горе.
пришел к Бенедетто, чтобы назвать ему имя его отца, в воскресенье,
Вильфор увидел мельком старика Нуартье; утомленный работой, Вильфор вы-
шел в сад и, мрачный, согбенный под тяжестью "неотступной думы, подобно
Тарквипию, сбивающему палкой самые высокие маковые головки, сбивал своей
тростью длинные увядающие стебли шток-роз, возвышавшиеся вдоль аллей,
словно призраки прекрасных цветов, благоухавших здесь летом.
рот у пустующего огорода, и возвращался тем же шагом все по той же ал-
лее, как вдруг его глаза невольно обратились к дому, где шумно резвился
его сын.
катить свое кресло к этому окну, чтобы погреться в последних лучах еще
теплого солнца: мягкий свет заката озарял умирающие цветы вьюнков и баг-
ряные листья дикого винограда, вьющегося по балкону.
деть. Этот взгляд был полон такой исступленной ненависти, горел таким
нетерпением, что королевский прокурор, умевший схватывать все выражения
этого лица, которое он так хорошо знал, отошел, в сторону, чтобы посмот-
реть, на кого направлен этот уничтожающий взгляд.
Вильфор, сидевшую с книгой в руках; время от времени она прерывала чте-
ние, чтобы улыбнуться сыну или бросить ему обратно резиновый мячик, ко-
торый он упрямо кидал из гостиной в сад.
выдержать натиск этого огненного взора, который, переменив направление,
говорил уже о другом, но столь же грозно.
ловой, только что поймала мячик и знаками подзывала сына прийти за ним,
а заодно и за поцелуем; но Эдуард заставил себя долго упрашивать, потому
что материнская ласка казалась ему, вероятно, недостаточной наградой за
труды; наконец он уступил, выпрыгнул в окно прямо на клумбу гелиотропов
и китайских астр и подбежал к г-же де Вильфор. Г-жа де Вильфор поцелова-
ла его в лоб, и ребенок, с мячиком в одной руке и пригоршней конфет в
другой, побежал обратно.
дом змеи, направился к дому; по мере того как он приближался, глаза Ну-
артье опускались, следя за ним, и огонь его зрачков словно жег самое
сердце Вильфора. В этом взгляде он читал жестокий укор и беспощадную уг-
розу. И вот Нуартье медленно поднял глаза к небу, словно напоминая сыну
о забытой клятве.
день; я помню свое обещание.
кой по лбу и вернулся в свой кабинет.
не ложился и работал до пяти часов утра, просматривая последние допросы,
снятые накануне следователями, сопоставляя показания свидетелей и внося
еще больше ясности в свой обвинительный акт, один из самых убедительных
и блестящих, какие он когда-либо составлял.
сии. Вильфор видел, как забрезжило это утро, бледное и зловещее, и в его
голубоватом свете на бумаге заалели строки, написанные красными чернила-
ми. Королевский прокурор прилег на несколько минут; лампа догорала; он
проснулся от ее потрескивания и заметил, что пальцы его влажны и красны,
словно обагренные кровью.
разрезала пополам стройные тополя, выступавшие черными силуэтами на го-
ризонте. Над заброшенным огородом, по ту сторону ворот, высоко взлетел
жаворонок и залился звонкой утренней песней.
поразит всех виновных.
кануне видел старика.
Березин Федор
Якубенко Николай
Ильин Андрей
Прозоров Александр
Чернецов Андрей
Березин Федор