Чтение 270–й страницы книги ~Вокруг Иосифа Бродского~

за то, что море -- канонир

упорный -- крошит симпатичный,

возможно, не вполне античный,

но средиземноморский мир.

За то, что зелень в синеву

здесь так же переходит точно,

как в наши сновиденья то, что

происходило наяву.

И я судьбу благодарю

за всT, что, потревожив недра

свои, мне выделила щедро

и вопреки календарю.

Должно быть, одаряя, Бог

на наши не взирает лица.

Как жаль, старик, что поделиться

всем этим я с тобой не смог.

[Твой Иосиф]

16 января 1971, Ялта

*

3ло -- это люди и людьми

же порожденное понятье,

и ежели все люди -- братья,

мы, значит, братья со зверьми.

*

Ничто так не терзает взгляд,

как публика второго сорта;

а здесь что ни лицо, то -- морда.

А точкою координат --

чтоб не приябывался ты

ко мне с обычною туманной

фи(фа)лософией гуманной --

я выбрал бы твои черты.

*

Жениться бы. Но из меня

такой же муж, как снег из ваксы

или такси из ихней таксы;

дым, кажется, сильней огня.

___

Старик,

давным-давно из Ялты

я написал тебе письмо

в стихах и с кучей разных "мо".

Оно, как после намекал ты,

тебе понравилось. Позволь

попробовать на новой почве.

Посланьями при нашей почте,

пожалуй, не набьешь мозоль.

Начнем, благословясь. Апрель,

все тает, набухают злаки.

Кругом шерифы, кадиллаки,

Америка au naturel.

Как ни щипли себя и как

ни дергай поредевший волос,

звезд комбинация и полос

над банком убеждает зрак,

что это -- явь. И наяву,

почти привыкнув к перемене,

я ботаю на местной фене,

вожу автомобиль, живу.

А ежели что-либо здесь

и снится мне, то это чаще

всего разрозненные части

каких-нибудь красавиц, смесь

лиц, улиц, разных колоннад --

то Венской Оперы, то Биржи

(к чьим прелестям ты много ближе

и, в некотором смысле, над).

Вообще же, перемена мест

(другие стены -- сны другие)

есть усложненье ностальгии.

Что до меня, I do my best

под одеялом. Я, старик,

сплю долго и считаю лично,

что сны переменить логично,

переменивши материк.

Назвать Америку страной

контрастов можно лишь из башни

слоновой -- или же за башли,

обмакивая ручку в гной.

Ну что Америка? Она,

посмотришь если беспристрастно,

суть продолжение пространства;

как, впрочем, всякая страна.

Так жизнь любая, жизнь вообще

(старик, предвижу возраженья)

есть тоже форма продолженья,

но только Времени. (На "ще",

старик, есть рифмы, но искать

их скушно. Не с моим надломом!

Второй час ночи. Чаю с ромом

заделаю сейчас -- и спать.

---

Чай с ромом! Не хватает свеч

и камердинера! В двадцатый

век это кажется цитатой

из классика. Но это -- вещь

нормальная в U.S. Бутыль --

три доллара и тридцать центов.

Дают в кулTк. Поскольку церковь

настаивает. (Сказка? Быль!)

Чтоб русский пил Аи, Шабли,

Шато-Лафит, Бордо, Мартели,

нужны кареты, царь, дуэли

иль пребывание вдали

от стен Отечества. (Но, бля!

ром есть в Москве! Старик, попробуй:

не для того, чтоб быть Европой,

но пользы организма для).

Американский полдень. Свет,

в итоге совладав со шторой,

находит автора, который

с мучнистой мордой, неодет,

сидит перед большим столом

и, пальцем ковыряя в ухе,

следит за повеленьем мухи,

что охмуряема стеклом.

А за стеклом, старик, U.S.:

салуны, танки, фермы, негры

(хотя и действуют на нервы,