Диомед мелом нарисовал. Горгий погрозил изображению кулаком.
14. "СЛАВА ЦАРЮ ЭХИАРУ!"
похлебка при свете костра. Ругань стражников, привычная скороговорка
Козла, отсчитывающего по головам, сколько рабов на какие работы. Опять
ворочать глыбы камня, тесать и тесать до седьмого пота. Опять кашель и
проклятия Диомеда и надоевшая болтовня Полморды...
Был он мрачен, тесал как попало, и ни единого слова не слетело с его
плотно сжатых губ.
остановились подле оружейного склада. Рабы побросали работу - все равно
погонят сейчас грузить на повозки готовые изделия. Но стражники на этот
раз не торопились. Шептались с возчиками, забегали чего-то. Быстрым шагом
прошел Индибил со своими телохранителями.
к повозкам рабы. Пронырливый Полморды подслушал разговор старшего обозного
со стражниками. Вернулся, громко зашептал:
царем будет?
недоуменно посмотрел на него. Молчун выпрямился, сказал:
ударил Молчуна между глаз. Старик упал мешком на каменистую землю. Под
гогот рабов и стражников ("Вот так царь объявился!") Горгий оттащил
Молчуна в сторонку. Опустился на корточки, затормошил старика, как бы
невзначай стянул рубище с его левого плеча. Под выпирающей ключицей был
тускло-синий знак - трезубец с широко расставленными остриями. Молчун
перехватил напряженный взгляд Горгия, забормотал что-то, поправил на плече
одежду. Медленно стал подниматься. По его седым вислым усам растекалась
струйка крови.
пробормотал он, - еще немного, еще... и тогда конец..." Сутулясь, ни на
кого не глядя, он побрел к своему сараю.
законный царь Тартесса!" - все равно никто бы его не услышал в гомоне
взбудораженной толпы. Диомед дернул Горгия за руку:
стражники двинулись, наставив копья, на рабов. Толпа притихла.
Порядок забыли, пища червей? Начать погрузку! Во славу Павлидия, царя
Тартесса, Ослепительного!
сегодня прямо озверели, гоняли рабов, дух не давали перевести. Горгий все
посматривал, не видно ли Тордула. Не терпелось ему рассказать про тайный
знак на груди Молчуна. Куда запропастился Счастливчик? Ни у повозок, ни в
оружейном сарае его не видно. Может, дрыхнет где-нибудь за горном, в
тепле? С него станется.
новостей.
а то у меня из головы быстро выскакивает, память слабая...
видал? Куда он исчез?
Счастливчик с обозом в город Тартесс.
перед тем он с, самим Индибилом разговаривал запросто, вот как я с тобой.
Сам видел. Счастливчик! - Полморды повздыхал, поскреб в голове. - Должно,
уже в городе он. Мне бы так...
вместе, а теперь вырвался юнец на волю - и его, Горгия, из головы вон.
Видно, сильный у Тордула заступник в Тартессе...
Полморды. - Ну, дела, горбоносый! Карфаген, говорят, пошел на нас войной!
на вас все, какие есть, государства напустил, чтоб от вашего подлого
города одна пыль осталась.
слова, знаешь... Я честный гончар, не слыхал я твоих слов.
себя за нос, мучительно сморщился. - Не припомню только: то ли наши их
побили, то ли они наших... И еще он говорил... Ага! Будто захватил
Карфаген какой-то город. На "К" начинается...
Погоди, погоди... А! Вспомнил: греческий. Ваши там живут, фокейцы.
с тобой? - добавил он, обеспокоенно глядя на Горгия. - Воды тебе принести?
вдруг, словно его кипятком ошпарили. Заломив руки, задрав кверху
искаженное лицо, Горгий выкрикивал что-то по-гречески, завывал, с силой
втягивал воздух сквозь стиснутые зубы. Жаловался немилосердным богам на
злую судьбу, лишившую его последней надежды...
сне предвкушал свою месть. Завтра утром придут стражники, и он им покажет,
в каком похабном виде нарисовал этот рыжий наглец царя Павлидия.
Счастливчика теперь тут нет, некому заступиться за проклятых чужеземцев.
Теперь-то им, грекам, не избежать рудника голубого серебра.
свихнувшийся царь великого Тартесса. Вот уже сколько дней после того
случая потешаются над ним стражники, отдают ему издевательские почести:
поднимают копья, будто приветствуя, а сами норовят при этом пнуть ногой в
зад. Да и рабы скалят зубы, дразнят незадачливого самозванца. Все терпит
Молчун. Только сутулится сильнее. И бормочет, бормочет свое: "Еще
немного... еще немного... отделить огонь от земли..."
страшная судьба приуготовлена им на рассвете.
давно отвыкшие от дневного света, видели все, что им надо увидеть. Их
темные, блестевшие от пота лица были страшны.