Чтение 28–й страницы книги ~Завтрак для чемпионов~

И Двейн Гувер, и Вейн Гублер знали первый символ, но не знали второго. А
потом я нарисовал еще один символ в туманном облаке, и этот символ был
печально известен Двейну, но неизвестен Вейну. Вот он:

И я нарисовал еще один символ - значение его Двейн несколько лет учил в
школе, но потом совсем забыл. Вейну этот символ, наверно, напомнил бы конец
стола в тюремной столовке. Этот знак выражал отношение длины окружности к ее
диаметру. Отношение также можно было выразить числом, и даже в то время,
когда и Двейн, и Вейн, и Карабекьян, и Беатриса Кидслер, и вообще все мы
занимались своими делами, земные ученые монотонно радировали это число в
космос. Замысел был такой: показать обитателям других планет - если только
они нас слушают, - какие мы умные. Мы до тех пор пытали окружности, пока не
выпытали у них тайный символ их существования. Назывался он "пи".

И еще я нарисовал на пластиковом столике невидимую копию картины
Карабекьяна под названием "Искушение святого Антония". Копию я, конечно,
сделал в миниатюре и не в цвете, как подлинник, но я верно схватил и форму
картины, да и ее содержание тоже. Вот что я нарисовал:

В ширину оригинал имел двадцать футов, в высоту - шестнадцать. Фон был
загрунтован краской "гавайская груша" - зеленой масляной краской,
изготовлявшейся фирмой "Краски и лаки О'Хейра" в Хеллертауне, штат
Пенсильвания. Вертикальная полоса представляла собой наклейку из оранжевой
флюоресцентной ленты. Картина была одним из самых дорогих произведений
искусства в городе, конечно, не считая всяких зданий и памятников и не
считая статуи Линкольна перед негритянской школой.

Просто стыдно сказать, сколько стоила эта картина. Это была первая вещь,
купленная для постоянной выставки в Центре искусств имени Милдред Бэрри.
Фред Т. Бэрри, председатель правления компании "Бэрритрон лимитед", выложил
за картину пятьдесят тысяч долларов своих кровных денежек.

Весь Мидлэнд-Сити был возмущен. И я тоже.

Да и Беатриса Кидслер тоже была возмущена, но она скрывала свое
неудовольствие, сидя у рояля рядом с Карабекьяном. На Карабекьяне была
фуфайка с портретом Бетховена. Он знал, что окружен людьми, которые
ненавидят его за то, что он ухватил такую огромную сумму за такую ничтожную
работу. И его это забавляло.

Как и все в коктейль-баре, он себе размягчал мозги алкоголем. Это было
вещество, которое вырабатывалось крошечным существом, называемым "дрожжевой
грибок". Дрожжевые микроорганизмы поедали сахар и выделяли алкоголь. Они
убивали себя, отравляя собственную среду своими же экскрементами.

Килгор Траут однажды написал рассказик - диалог между двумя дрожжевыми
грибками. Они обсуждали, что следовало бы считать целью их жизни, а сами
поглощали сахар и задыхались в собственных экскрементах. И коль скоро их
умственный уровень был весьма низок, они так и не узнали, что изготовляют
шампанское.

Вот и я заставил Беатрису Кидслер сказать Рабо Карабекьяну, когда они
сидели у рояля, в баре:

- Мне очень стыдно признаться, но я не знаю, кто такой святой Антоний.
Кто же он был и почему кому-то захотелось его искушать?

- Да я и сам не знаю, и мне противно узнавать, кто он такой.

- Значит, вам правда не нужна? - спросила Беатриса.

- А вы знаете, что такое правда? - сказал Карабекьян. - Это всякая дурь,
в которую верит ваш сосед. Если я хочу с ним подружиться, я его спрашиваю,
во что он верит. Он мне рассказывает, а я говорю: "Верно, верно, ваша
правда!"

Никакого уважения ни к творчеству этого художника, ни к творчеству этой
писательницы я не испытывал. Я считал, что Карабекьян, со своими
бессмысленными картинами, просто стакнулся с миллионерами, чтобы бедняки
чувствовали себя дураками. Я считал, что Беатриса Кидслер, заодно с другими
старомодными писателями, пыталась заставить людей поверить, что в жизни есть
главные герои и герои второстепенные, что есть обстоятельства значительные и
обстоятельства незначительные, что жизнь может чему-то научить, провести
сквозь всякие испытания и что есть у жизни начало, середина и конец.

Чем ближе подходило мое пятидесятилетие, тем больше я возмущался и
недоумевал, видя, какие идиотские решения принимают мои сограждане. А потом
мне вдруг стало их жаль: я понял, что это не их вина, что им свойственно
вести себя так безобразно да еще с такими безобразными последствиями просто
потому, что они изо всех сил старались подражать выдуманным героям всяких
книг. Оттого американцы так часто и убивали друг дружку. Это был самый
распространенный литературный прием: убийством кончались многие рассказы и
романы.

А почему правительство обращалось со многими американцами так, словно их
можно было выкинуть из жизни, как бумажные салфетки? Потому что так обычно
обращались писатели с персонажами, игравшими второстепенную роль в их
книгах.

И так далее.

Как только я понял, почему Америка стала такой несчастной и опасной
страной, где у людей никакой связи с реальной жизнью не было, я решил
отказаться от всякого сочинительства. Я решил писать про жизнь. Все
персонажи будут иметь абсолютно одинаковое значение. Все факты будут
одинаково важными. Ничто упущено не будет. Пускай другие вносят порядок в
хаос. А я вместо этого внесу хаос в порядок вещей, и, кажется, теперь мне
это удалось.

И если так поступят все писатели, то, может быть, граждане, не
занимающиеся литературным трудом, поймут, что никакого порядка в окружающем
нас мире нет и что мы главным образом должны приспосабливаться к окружающему
нас хаосу.

Приспособиться к хаосу ужасающе трудно, но вполне возможно. Я - живое
тому доказательство. Да, это вполне возможно.

Приспособляясь к хаосу в коктейль-баре, я сделал так, чтобы Бонни
Мак-Магон - такой же важный персонаж, как любое существо во вселенной, -
принесла Беатрисе Кидслер и Рабо Карабекьяну еще порцию дрожжевых
экскрементов. Карабекьяну она принесла сухой "Мартини" на виски "Бифитер" с
лимонной корочкой и при этом сказала: "Завтрак для чемпионов".

- Вы это уже говорили, когда подали мне первую порцию "Мартини", - сказал
Карабекьян.

- Всякий раз так говорю, когда подаю "Мартини", - сказала Бонни.

- И не надоедает? - сказал Карабекьян. - А может, люди нарочно забираются
в такие богом забытые городишки, как ваш, чтобы никто не мешал им повторять
те же остроты, пока светлый Ангел Смерти не заткнет им рот горстью праха.

- Да я же просто хочу развеселить людей, - сказала Бонни. - Никогда в
жизни не слышала, что это преступление. Извините, пожалуйста. Я никого не
хотела обидеть.

Бонни ужасно не нравился Карабекьян, но разговаривала она с ним сладким,
как пирожное, голоском. Она твердо соблюдала правило; никогда не показывать,
что тут, в коктейль-баре, ее что-то раздражает. Ее заработок складывался
главным образом из чаевых, а чтобы получать на чай побольше, надо улыбаться,
улыбаться и улыбаться, несмотря ни на что. Теперь у Бонни были только две
цели в жизни. Ей надо было вернуть все деньги, которые ее муж потерял на
мойке для машин в Шепердстауне, и ей до смерти хотелось купить шины со
стальным ободом для своей машины.

Тем временем ее муж сидел дома, смотрел по телевизору, как играет в гольф
профессиональная команда, и отравлялся экскрементами дрожжевых грибков.

Кстати, святой Антоний был египтянином, основавшим самый первый монастырь
- так называлось место, где люди могли вести простой образ жизни и часто
возносить молитвы Создателю вселенной, не отвлекаясь мирской суетой,
любострастием и экскрементами дрожжевых грибков. Святой Антоний еще смолоду
продал все свое имущество, ушел в пустыню и прожил там двадцать лет.

В эти годы полного одиночества его часто искушали видения всяких
удовольствий, которые ему могли бы доставить еда, и друзья, и женщины, и
ярмарки, и все прочее.

Его биографию создал другой египтянин, святой Атанас, чьи теории о
Троице, воплощении и божественной сущности Духа Святого, написанные через
три столетия после убийства Христа, все католики считали непререкаемыми,
даже во времена Двейна Гувера.

Кстати, католическая средняя школа в Мидлэнд-Сити была названа в честь
святого Атанаса. Сначала ее назвали в честь святого Христофора, но потом
папа римский, глава католической церкви во всем мире, объявил, что никакого
святого Христофора, по-видимому, никогда не было, так что в его честь ничего
называть не надо.

Черный человек, мывший посуду на кухне гостиницы, вышел подышать свежим
воздухом и выкурить сигарету "Пэл-Мэл". На его пропотевшей фуфайке
красовался значок. Вот что на нем было написано:

Повсюду в гостинице стояли подносы с такими значками - бери, кто хочет, и
негр-судомойка тоже взял для смеха такой значок. Никакие произведения
искусства, ничего, кроме всяких дешевых, а потому и непрочных поделок, ему
нужно не было. Звали его Элдон Роббинс, и был он мужчина хоть куда.